– Неважно.
Ему пришло в голову, что в ее словах – смысл их отношений. Неважно, что он делал или говорил, что делали и говорили другие; уезжал ли он, забыв, или возвращался, вспомнив; в любую погоду, днем и ночью, год за годом связь между ними не прерывалась. Он не мог выразить это словами. Он смог лишь сказать: «Да, неважно» и снова положил голову ей на плечо.
Сильное душевное волнение предшествующего часа его покинуло и казалось теперь далеким и незначительным. Его место заняло чувство обновления. Они так и сидели в этой позе, не замечая времени. Наконец Элизабет сказала:
– Они же не знают, где ты. Они будут о тебе беспокоиться.
Мир Элизабет вернулся к нормальным размерам. В нем теперь были другие люди – Риетта Крэй, которая наверняка страшно встревожена, и Джонатан Мур, который вот-вот вернется после вечерней партии в шахматы с доктором Крэддоком. Она встала и пошла заваривать чай: принесла из кухни чайник и занялась разными мелочами, словно именно они воплощали заботу и любовь. Наверное, это был самый счастливый час в ее жизни. Получить назад все, что потеряла и на что даже не надеялась, снова иметь возможность дарить нерастраченное – это радость, которую не выразить словами.
Карр тоже молчал. Он прошел долгий путь: не две с половиной мили от Меллинга, но те пять лет, через которые снова вернулся сюда. Когда она сказала: «Тебе надо идти», он обнял ее и прошептал:
– Элизабет…
– Карр…
– Элизабет… Ты примешь меня назад?
– Ты этого хочешь?
– Ты же знаешь.
Помолчав, она спросила:
– А ты можешь… вернуться назад?
– Ты про Фэнси?
– Ты говорил, что не знаешь, помолвлен ли с ней.
Он неуверенно рассмеялся.
– Это была просто болтовня. Мы объяснились по дороге домой. Она милая малышка, правда – вполне рассудительная и практичная. «Без обид», как сказала бы ее достойная уважения матушка, так что все в порядке. Я снова свалился тебе на голову. Ты примешь меня назад?
– Ничего не могу с собой поделать. Да!
Глава 15
В Меллинг он возвращался спокойным шагом. Исчезло ощущение борьбы со временем и пространством, корабль его души крепко и надежно стоял на якоре. Все, что находилось по ту сторону унесшего его шторма, казалось теперь нереальным, словно сон, который вспоминаешь, проснувшись среди бела дня. Все это словно произошло давно и с кем-то другим. У него снова есть Элизабет. То, что он когда-то позволил ей уйти, казалось ему невероятным. Он стал на ходу планировать их совместную жизнь.
Карр вышел на край луга и увидел его словно темный растушеванный мазок под ночным небом. Луны и звезд не было, но после дороги, окаймленной высокой насыпью и спутанными рядами живой изгороди, казалось, что здесь светло. Вдалеке виднелись коттеджи и черный приземистый силуэт церкви. Он пошел по левой тропинке и поравнялся с Гейт-Хаусом. Сквозь занавески сочился свет; Кэтрин все еще не спала.
Какими важными могут оказаться мелочи! Если бы Кэтрин Уэлби легла в постель чуть раньше, многое случилось бы иначе. Свет, струившийся из-за ее бледных парчовых штор, прервал нить мыслей Карра, и они пошли в другом направлении. Раз Кэтрин не спит, значит, не спят и другие. Под «другими» подразумевался Джеймс Лесситер. Он услышал слова Риетты: «Миссис Лесситер никогда ничего не выбрасывала, так что ему придется просмотреть гору бумаг».
Джеймс Лесситер, наверное, тоже не спит. Он мог бы покончить с этим отвратительным делом, стоящим между ними, и начать жизнь заново. Он больше не боялся себя. Он может войти, сказать этому мерзавцу все, что он о нем думает, и уйти. В голове Карра засела мысль, что лишь так он сможет полностью забыть о своем неудачном браке, который отнял у него все иллюзии, отнял счастье. Но Марджори мертва, и он должен был закрыть ее счет к Джеймсу Лесситеру. А трогать его он не станет – он скорее дотронется до падали. Он свернул с тропинки, прошел между высокими столбами и пошел вверх по аллее.
Настенные часы в Белом коттедже мягко пробили без четверти одиннадцать. Риетта Крэй недоверчиво подняла глаза: ей казалось, что они уличают время во лжи. Прошел час с тех пор, как Фэнси пошла спать, и два с четвертью с того момента, как Карр вылетел из дома. В обычный вечер это время пролетело бы слишком быстро. Она усердно трудилась весь день, но, вымыв посуду после ужина, могла оставить в стороне эту трудную послевоенную жизнь и превратиться в праздную женщину: повернув выключатель, она могла послушать концерт или пьесу; книга могла унести ее в другое время и место. Но сегодня ничего этого не было. Ничего не могло отвлечь ее напряженный мозг. Риетта не могла припомнить, когда испытывала столь гнетущий страх. Он был совершенно необоснованным, но она ничего не могла с собой поделать. Она повторяла себе, что завтра посмеется над этим, но завтра казалось очень далеким.
В доме стояла жуткая тишина. Она скучала по старому псу, умершему месяцем раньше, другу и спутнику последних пятнадцати лет. Ей нужно будет взять щенка, но в память о старом друге она отложила это дело. Ночью здесь слишком тихо для одинокого человека.
И тут в тишине послышались шаги – не со стороны входной двери, где тропинка огибала луг, а сзади, со стороны сада. Как и в доме Кэтрин, гостиная Риетты была шириной во весь дом, с окнами по обеим сторонам. Она услышала, как стукнула садовая калитка, услышала шаги у задней двери, а потом в доме. Она собиралась запереть дверь перед тем, как ляжет спать, но пока так ее и не закрыла. Пока она не спала и ходила по дому, ей бы не пришло в голову запираться.
Однако сейчас звук шагов ее напугал. Они послышались со стороны леса – с той стороны, откуда она сама пришла полтора часа назад. Со стороны Меллинг-Хауса. Теперь они послышались в коридоре. Дверь отворилась, вошел Карр и закрыл ее за собой. Он прислонился к двери и сказал:
– Он мертв.
Риетта стояла и смотрела на него. Лицо его было бледным и суровым – ужасно бледным и ужасно суровым. В глазах не было исступления, но взгляд был настолько холодным, что внутри у Риетты все застыло. Не дождавшись от нее ответа, Карр повысил голос, словно она была глухой, и повторил:
– Ты слышишь, Джеймс Лесситер мертв!
Она пробормотала: «Нет!», но не потому, что не поверила, а совсем наоборот. Это был последний протест против чего-то настолько ужасного, что она отказывалась принимать. Его следующие слова ножом полоснули по ее оцепеневшему рассудку:
– Зачем ты это сделала?
– Карр!
Он отошел от двери и подошел к ней, и тут Риетта увидела, что в руке у него ее скомканный плащ. Лишь теперь она о нем вспомнила – как бросила его на стул в кабинете Меллинг-Хауса и там и оставила.
Карр сунул плащ ей под нос.
– Ты совсем идиотка, раз оставила его там? На нем его кровь!
Риетта подняла голову. Происходящее было похоже на ночной кошмар, в котором ничто не имеет смысла. Но ее оцепенение стало постепенно проходить.
– Это моя кровь. Я оцарапала запястье, пока шла через лес.
Она повернула ладонь и показала царапину – тонкую алую линию, которая уже начала затягиваться.
Карр зло рассмеялся.
– Не будь дурой, Риетта, только не со мной! Нам нужно подумать…
– Я оцарапалась…
Он встряхнул плащ, поднял правый рукав и услышал, как она ахнула. Манжета насквозь была пропитала кровью. Мокрое красное пятно поднималось почти до локтя, пола плаща под ним была в брызгах и полосах крови.
– Ты оцарапала запястье?! Бога ради, не мели чепуху!
На мгновение пол поплыл под ее ногами, а перед глазами появился туман с красными пятнами. Потом она вновь овладела собой, и картинка перед глазами прояснилась.
– Карр, посмотри на меня!
Он поднял взгляд.
– И слушай! Я ничего об этом не знаю. После того как ты ушел, я испугалась того, что ты можешь сделать. Ты был потрясен. Я… Я испугалась. Я схватила первое попавшееся под руку пальто и побежала обходным путем в Меллинг-Хаус. Когда я пришла туда, в комнате было жарко, я бросила плащ на стул и думать о нем забыла. Я поговорила с Джеймсом, под конец мы поссорились. То есть это была не совсем ссора. Он сказал кое-что, что меня сильно обидело, и я ушла. Я так и не вспомнила про плащ.