– Не нужно, папа, ты простудишься. На улице холодно. Твое дело сидеть дома и хранить для меня пламя очага.

Колин редко давал отцу хорошие советы, однако последнее замечание попало в точку. Дональд Ривер был здоровым человеком, но имел слабые легкие. После отъезда он действительно подхватил простуду и проболел до самого февраля, который оказался еще холоднее, чем январь. Мэри была так обеспокоена его болезнью, что намекнула на нее в своем послании Колину, отправленном на Мадейру – в один из тех портов, куда заходила «Скандермания» и где он мог получить ее письмо. Сестра не предлагала ему вернуться, поскольку не хотела прерывать его путешествие из-за ложной тревоги, но письмо было составлено так, чтобы потом Колин, в случае чего, не смог бы жаловаться, что его не предупредили. Желание соблюсти приличия часто является тайной подоплекой наших поступков, хотя мы и не склонны это признавать.

Почти две недели Дональд Ривер был прикован к постели. Потом он немного оправился, но вскоре свалился с еще более опасной лихорадкой. В субботу, двенадцатого февраля, доктор Парвис диагностировал пневмонию и намекнул родным, что больному было бы неплохо привести свои дела в порядок. Иногда Дональд впадал в горячечный бред, и никто не мог сказать, чем все это закончится. Его адвоката, мистера Гилкриста, известили по телефону, и тот согласился приехать из Эдинбурга и переночевать в Дорне. Доктор Парвис лично доставил его с вокзала. По просьбе больного в тот же вечер пригласили и Генри Ривера, то ли в связи с деловыми распоряжениями, то ли из желания примириться со своим давним врагом, как того требовала серьезность момента. Кузен Генри согласился, однако от ночевки отказался, сообщил, что приедет на машине после ужина, а затем вернется домой.

В доме царила суматоха. Мистер Гилкрист непрерывно сновал между постелью своего клиента и кабинетом на первом этаже. Доктор Парвис отдавал распоряжения ночной сиделке и обустраивал комнату больного. Мэри и ее муж ходили по гостиной, брали книги и снова ставили их на полку, начинали разговор, но тут же обрывали его. Они беспомощно смотрели на камин, сознавая свою бесполезность на фоне возникшей суеты. В половине девятого во дворе послышался шум машины, и они поспешили в холл, чтобы встретить гостя. Кузен Генри, худой и невысокий, обладал военной выправкой и грубоватыми манерами. Большинство своих фраз он заканчивал вопросительным хмыканьем, что обезоруживающе действовало на собеседников. Несколько лет назад Генри женился на даме, чья респектабельность не соответствовала строгим требованиями кузена Дональда, и принял от него критические замечания, которые так и не смог ему простить. В отместку он стал вести себя как будущий наследник Дорна, что возмущало Дональда и задевало его отцовскую гордость, хотя для нее и не было особых оснований.

– Конечно, как же я мог не приехать, – буркнул Генри с видом человека, боровшегося с приступом сентиментальности. – Надеюсь, это ложная тревога. Дональд всегда себя очень берег, спорить не приходится. Да, я знаю Гилкриста. Он в кабинете? Надо к нему зайти. А вы дайте мне знать, если Дональд захочет меня видеть, ладно? Разумеется, если это его не утомит. Незачем зря его беспокоить. Так вы мне сообщите?

Мэри, с детства привыкшая высмеивать деревенские манеры кузена Генри, растрогалась, увидев, как он расчувствовался. Гилкриста они застали за письменным столом, заваленным нераспечатанной корреспонденцией.

– А, миссис Хемертон, добрый вечер. Здравствуйте, майор Ривер. Я пытаюсь найти письмо из страховой компании насчет Колина. Ваш отец говорил, что взносы нужно вносить в начале года, но в последнее время он забросил дела, и я не получил никаких распоряжений. Может, вы поможете мне найти… Ага, вот оно! Конверт с их логотипом. Я немедленно выпишу чек и отдам ему на подпись, чтобы он не волновался. Удивительно, как люди все оставляют на последнюю минуту! Потом я вернусь к вам, майор, или пошлю за вами, если он захочет вас увидеть. Ну, вот! Скоро мы сможем умаслить парней из «Бесподобной».

Дональд Ривер увиделся со своим кузеном, и, надо полагать, у них состоялось нечто вроде примирения, хотя позднее об этом не было сказано ни слова. Генри побеседовал с адвокатом и отправился к себе домой, несмотря на проявленное к нему гостеприимство. Он прихватил с собой драгоценный конверт, который должен был «умаслить парней из “Бесподобной”», и пообещал завезти его на почту в Пенстивене. Дональд очень беспокоился о взносах за страховку и постоянно говорил на эту тему, поэтому дочери пришлось его успокоить, заверив, что письмо уже отправлено на почту. Осталось только подписать завещание и поставить подписи свидетелей, в роли которых выступили доктор и дворецкий. Как и ожидалось, бо́льшая часть его личного состояния – примерно равнявшаяся сумме страховой премии, полагавшейся в случае смерти Колина, – отошла к религиозной организации, принявшей его в свои ряды. Доктор Парвис, придерживавшийся своих взглядов на сей счет, нахмурил брови, поерзал на стуле, но вздохнул, пожал плечами и поставил подпись. Его главной задачей было выходить больного, а если бы он начал препираться с Дональдом по поводу завещания, ссора могла бы попросту убить пациента.

Но когда он попытался последовать примеру Генри Ривера и отправиться к себе домой, все бросились отговаривать его. Ему уже приготовили постель; если будет какой-то срочный вызов, ночная сиделка примет его по телефону; к тому же ехать к пациентам из Дорна ничуть не дальше, чем из его дома в Блэруинни.

– Вы правы, миссис Хемертон, – произнес доктор, – но я должен вернуться. Вашему отцу нужен лед, чтобы снимать температуру. По дороге я заеду на рыбный склад и попрошу привезти вам его.

– Но в этом нет никакой необходимости! У нас есть свой ледник, я дам вам ключ, и вы возьмете столько, сколько нужно. Домик очень легко найти: он находится слева за деревьями, на полпути к Блэруинни-драйв.

– Вы правы, об этом я не подумал, так будет быстрее. Но если Дональд узнает, что я остался, боюсь, его это будет беспокоить. Лучше сказать ему, что я уехал.

– Естественно, мы скажем, что вы уехали, – немедленно подхватила Мэри, – но это не означает, что вы должны уезжать на самом деле.

– Если бы я захватил свои личные вещи…

– Пустяки, Винсент обеспечит вас всем необходимым. Какой бритвой вы пользуетесь? У Винсента простая модель, надо только вставить новое лезвие. По правде говоря, доктор, я забочусь не столько о вас, сколько о своем отце: с вами нам будет гораздо спокойнее. А если уедете, всех это очень расстроит.

В общем, доктор Парвис сдался и принял предложение настойчивой хозяйки. Мы должны сказать пару слов об этом человеке, считавшимся не только большим чудаком, но и чем-то вроде местной достопримечательности. Люди говорили: «Да, Блэруинни маленький городок, зато у нас есть культура. К тому же нас лечит не кто-нибудь, а доктор Парвис». Нет, он не был какой-то крупной знаменитостью или участником научных конференций, о которых сообщают вечерние газеты, когда больше нечего писать, но его печатали медицинские журналы, и многие люди считали, что, не будь его взгляды настолько еретическими, он бы добился большей известности. В чем именно заключались эти взгляды, в Блэруинни никто не знал, однако это не мешало жителям придерживаться мнения, что они имеют большую ценность и их автора немилосердно зажимают. В любом случае злые ветры, мешавшие нашему герою получить должное признание, дули в благоприятную для Блэруинни сторону, поскольку давали ему такого замечательного врача, как доктор Парвис. А в том, что он опытный врач, никто не сомневался: это мог засвидетельствовать любой ребенок, родившийся за последние несколько лет в округе, и множество бодрых стариков, благополучно переживших свое восьмидесятилетие.

Что касается его взглядов на жизнь, то они действительно вызывали легкую оторопь. Сам Парвис называл себя безнадежным пессимистом. Доктор ратовал за эвтаназию и принудительную стерилизацию. По его мнению, не только слабоумных, но и всех пьяниц, лентяев и калек следовало немедленно умерщвлять в газовых камерах. Странный парадокс: те же люди, которые тратят свои силы и способности на то, чтобы выходить какого-нибудь хронического алкоголика, страдающего от собственных излишеств, потом заявляют, что лучше бы ему и вовсе не рождаться. Они возмущаются перенаселенностью Земли, но отчаянно борются с эпидемиями, которые могли бы значительно уменьшить ее. Упрекают стариков за то, что те цепляются за жизнь, а сами делают все, чтобы продлить ее. В характере Парвиса сквозила странная бесчувственность, от нее людей порой бросало в дрожь. Он обрушивал молнии на противников вивисекции и, по слухам, хладнокровно пристрелил свою любимую собаку, когда ему сообщили, что она задрала овцу. Одни считали, что у доктора нет сердца, другие говорили, что когда-то оно было уязвлено, и с тех пор ведет себя так, словно его не существует. Парвис был вдовцом и имел незамужнюю дочь, которая вела его хозяйство.