если пели, то совсем не громко.
А рояль стоял,
таращась разбитой крышкой,
Улыбаясь клавишами,
как будто негр зубами.
Хозяин его -
был убит вчера под Москвою,
А хозяйка лежит
с помертвевшими губами.
Рассечён осколками
и из дыр рояля
Торчат во все стороны струны,
звучавшие раньше гордо.
И хотя здесь весна,
но на нём никто не играет.
Лишь близкие взрывы
уродуют карту города.
Мимо шёл старик -
музыкант с футляром под мышкой.
В этом чёрном футляре
лежала старая скрипка.
Он увидел рояль,
подошёл и погладил клавиши,
А они отозвались болью
и радостным скрипом.
Пробежали пальцы
по белым и чёрным накладкам
И запели струны,
предчувствуя новые беды.
Так родился блюз,
вскормленный блокадным городом,
Наевшись мякины
вперемешку с чёрным хлебом.
Зазвучали ноты,
сливаясь в безликую музыку.
Этот блюз зазвучал
по-весеннему очень громко.
И… ощерились улицы
чёрными провалами окон,
Громко стукнулась о камни мостовой
пустая котомка.
Он хотел отдать
последнюю честь солдатам,
Которые держат город
в не привыкших к оружию пальцах.
И понёс по улицам
ветер мелодию эту,
Станет она
вечным как он скитальцем.
И рождались слова
неуверенные, не в рифму,
И сплетались с пылью,
и копотью близких взрывов.
Вдруг присел старик на асфальт
и схватился за сердце,
Посмотрел на небо,
и улыбнулся криво.
И повисла в воздухе
чёрной печалью нота.
Эту песню и музыку
разве теперь забудешь.
Отзвук этого блюза
до сих пор жив на этих улицах.
Иногда его слышат
ныне живущие люди.
Прошлое
Мы тогда ещё пили портвейн
33-й и три топора,
Мы считали количества дней,
Забывая, что было вчера,
Мы кому-то писали стихи,
Мы наивно встречали рассвет
И мы думали, кончатся дни,
А прошло уже тысяча лет.
Это тысяча лет без любви,
Это тысяча лет без тепла.
Мы как прежде взрываем мосты,
Чтоб согреться мы жжём города.
Это сто километров дождя,
Это метры ранимой души,
И кусочки прожитого дня,
И осколки вчерашней беды.
И чего-то как будто бы нет,
И тепло от чужого костра.
Руку жжёт лишь на поезд билет,
И ты мысленно скажешь: «Пора».
Вспомнить нечего: холод, гранит,
И мечты, как сгоревший музей,
А душа с непривычки болит,
Вспоминая вчерашних друзей….
А мы тогда ещё пили портвейн
33-й и три топора.
Мы считали количества дней,
Забывая, что было вчера.
Мы кому-то писали стихи,
Мы наивно встречали рассвет,
И мы думали, кончатся дни,
А прошло уже тысяча лет.
Станция Ноль
Я на крови взрощён и неправдою вскормлен,
Я стою на ветру, как будто из камня высечен.
Как скала посреди бушующего моря
Я стою посреди людского всеобщего горя.
И мне наплевать, что где-то шумит стихия.
Пусть руки в крови, лишь бы на сердце лёгкость.
Люди считают, что мы такие плохие.
Станция Ноль, дальше застрял поезд.
А за окном всеобщие перемены:
Бушует народ, меняет кривду на правду.
Не защитят от него железные стены.
Станция Ноль, но поедет ли поезд завтра.
Кто-то кричит: «Нас осталось не так уж много!»
Сходят с ума и мечтают о чём-то невинно.
