***

Первый раз я встретил ее в палате психиатрической больницы в ***. Дверь была приоткрыта настолько, что мне удалось заметить, как она сидела в углу кровати, тяжело закинув голову на стену, и смотрела на небо из крохотного окна под потолком. Крепко обняв колени руками, она неторопливо разминала кисти, как если бы готовилась к метанию ядра. Вид у нее был не то, чтобы жалкий, а скорее потерянный. Бывает человек смотрит на что-то с глубоким интересом, отчего в уголках глаз появляются довольные искры, а затем и улыбка растягивается на пол лица. Ее же взгляд упирался в одну точку без права на какое-нибудь беспокойное движение. Она мне сразу понравилась. Я даже подумал, как бы уличить минутку и попытаться заговорить с ней. Но в следующую же секунду, ее испытующий взгляд, который метнулся от окна на меня, дал понять, что на таких, как я, ей абсолютно плевать, и что ее смирное поведение обосновано одним лишь ожиданием очередной утренней пилюли и стаканы воды.

«Что ж, – подумал я, – не в этот раз»

– Что вы здесь делаете так рано?

Я обернулся. Ко мне подходил главный врач больницы (будем называть его «Доктор»; не стоит упоминать настоящие имена людей, которые не желали бы светиться в чьих-нибудь рукописях). Его походка стремительно рассекала воздух, развевая белоснежный, чисто выглаженный халат и оставляя за собой поток приторного одеколона, от которого воротило нос. Когда-нибудь он признается, что не стоит переусердствовать в таких щепетильных вопросах и заливать трубопровод любимым одеколоном после утреннего душа. Остается ждать это «когда-нибудь».

– Доброе утро, – сказал я и протянул руку, которую он сжал с неистовой силой.

– Уже собираете материал?

– Подумал, что стоит заглянуть сюда с утра, интересно, как все начинается.

– Ничего особенного, – ответил он, пожав плечами, – сейчас их угостят, как я люблю говорить, «сладеньким», а потом они отправятся на завтрак. Вам лучше не находиться здесь.

– Почему? Это опасно?

– Да нет. Хотя, на само деле, опасно, только не для вас. Некоторые пациенты могут обидеться, что среди них незнакомец. Был у нас однажды такой прецедент. Старая женщина не знала, что есть определенные часы, отведенные на встречи с друзьями и родственниками, и пришла прямо перед завтраком. Села прямо здесь, на диване, – Доктор показал на небольшой диван и несколько кресел, расставленных по кругу на толстом широком ковре. В центре стоял небольшой столик с пустой вазой, которую, скорее всего, не успели украсить свежими цветами. Это место называлось комнатой отдыха, хотя на самом деле напоминало скорее просторный холл или даже коридор между столовой и палатами пациентов. – Пациенты начали выходить из палат, и один из них вдруг разревелся как ребенок, упал прямо здесь на холодный пол и стал биться головой о кафель. Уже и не помню, какой у него был диагноз. Такое, знаете, быстро забывается. Особенно когда имеешь дело с уникальными людьми. Так вот, мы еле привели его в чувства. Хорошо, что это было перед завтраком. Все так сильно хотели есть, что даже не обратили внимания на него. Бедный, расстроился, что она пришла не вовремя.

– А как же она прошла мимо охраны?

– Это уже наша оплошность, – с горечью сказал Доктор и приказал мне рукой идти за ним, – по утрам всегда тяжело приняться за работу, вам ли не знать. Охрана, видимо, не успела проснуться. Да и одета она была практически, как санитары, так что никто и подумать не мог, что она здесь не работает. К тому же, зачем кому-то посещать психиатрическую больницу в такую рань? Сюда даже в ясный день не захочется заявиться.

Мы обогнули холл с правой стороны и попали в узкий темный коридор длиной около десяти метров. На потолке висели лампы, но света здесь не было. С обеих сторон – голые стены, такие чистые и ровные, что, казалось, протяни руку и ты попадешь в белую пустую комнату, настолько все было объемным в этом месте.

– Почему вы не включаете свет?

– А, – Доктор поднял голову, словно хотел убедиться, есть ли вообще на потолке лампы, – это из-за пациентов. Точнее, чтобы попасть в столовую, им нужно пройти мимо этого коридора. Когда свет включен, некоторые из них случайно заворачивают сюда. Конечно, это не проблема, потому что санитары следят за каждым их шагом, но пусть лучше они не сбиваются с пути. Так проще контролировать. Кто знает, что их может разозлить здесь.

– Разве вы не знаете, какие у вас пациенты?

– Конечно, нет. Разве можно видеть людей насквозь?

– Но вы же проводите какие-то наблюдения, – робко сказал я, когда мы зашли в его небольшой кабинет, обустроенный красным деревом со всех сторон, кожаным темно-зеленым креслом и такого же цвета небольшим диваном под окном, выходящим на внутренний дворик больницы, где обычно в хорошую погоду прогуливаются пациенты. Стена за спиной у Доктора была сплошь заполнена книжными полками, большую часть которых, скорее всего, составляла научная литература, в частности книги по медицине. Для моих глаз это место было чем-то вроде комнаты отдыха, где не приходилось прищуриваться от излишне светлых стен, вдоволь можно было расслабиться и жадно изучать предметы вокруг.

– Но мы не можем пробить своими наблюдениями их души. С таким же успехом можно следить за людьми вне больницы, особо ожидаемого результата все равно не получить.

– Вы верите в душу?

– Находясь в таком месте большую часть своей жизни, и не в это поверишь. Я верю всему, мой друг, – он достал из шкафчика под книжными полками графин с виски и два стакана, – будете?

– Нет, спасибо, сейчас только 9 утра, – заметил я.

– Да, знаю, что вы можете подумать об этой картине, но для меня это скорее целебный ритуал, без которого не так-то просто мыслить разумно.

Он убрал один стакан обратно, а второй наполнил практически наполовину и сразу же сделал смачный глоток, так что виски остался поблескивать на самом глубоком дне.

– Вы верите всему?

– Конечно, иначе как бы я мог общаться с пациентами? Таким, как они нужен человек, который верит им и понимает.

– А они вам верят?

– А это уже не ко мне, спросите у них, если есть желание.

– Я правда могу поговорить с ними?

– В-принципе, да, но не все так просто. Не со всеми удастся найти общий язык. Вы для них чужой человек. Многие будут сторониться вас, а некоторые захотят придушить или метнуть в вас вилку, если вы подойдете к ним во время приема пищи. – Он произнес это вполне бодро, что не сразу вызвало у меня волнение. Хотя, на самом деле, такие слова должны были обдать меня кипятком и заставить вернуться домой, пока сердце еще продолжало биться. – И естественно, я не хочу нести такой риск.

– Вы можете не беспокоиться, я буду крайне осторожен.

– Я не за вас беспокоюсь, а за моих пациентов. Понимаете, – начал он, сложив руки на столе и поддавшись чуть вперед, так что его пропуск, висящий на морщинистой шее, касался края стакана, – эти люди… как вам сказать, эти люди не те, за кого их принимает весь остальной мир. Это индивидуумы с тонко организованной душой. Внешний мир для них крайне опасен и вреден, поэтому я стараюсь всячески сокращать контакт с «нормальными», так сказать, людьми. Иначе им может прийти в голову, что они заперты в тюрьме. Но это не так, – он торопливо покачал головой, – это вовсе не тюрьма. Это их дом.