Неужели самая страшная травма, которую ей приходилось испытывать, сделала её сильнее, чем остальные люди?

Отчего-то она надеялась, что нет. Ей казалось неправильным быть закалённой таким образом, сильнее в чём-то, в чём остальные не сильны.

Это не казалось ей…

Райли не сразу удалось подобрать слово.

Человеческим.

Она вздрогнула, а потом сказала Труди:

– Я пошла обратно в общагу. Мне надо поспать. Пойдёшь со мной?

Труди покачала головой:

– Нет, я ещё посижу тут.

Райли встала со стула и обняла Труди. Затем она сбросила оставшееся на подносе в мусорное ведро и пошла в общагу. Идти было совсем недалеко, и она с облегчением увидела, что репортёры уже разошлись. Дойдя до двери в общежитие, она помедлила. Она вдруг поняла, почему Труди не захотела идти с ней: она была не готова снова оказаться там.

Стоя у двери, Райли тоже испытывала двоякие эмоции. Конечно, она здесь ночует. Она здесь живёт.

Но теперь, когда она провела какое-то время снаружи, слушая призывы вернуться к нормальной жизни, готова ли она вернуться в то здание, где была убита Рея?

Она сделала глубокий вдох и вошла в дверь.

Поначалу ей казалось, что всё нормально. Но когда она пошла дальше по коридору, странное чувство всё усиливалось. Райли казалось, будто она движется под водой. Она пошла прямиком к своей комнате и уже была готова открыть дверь, когда её глаза непроизвольно скользнули дальше по коридору вплоть до комнаты, в которой жили Рея и Хизер.

Она подошла к ней и увидела, что дверь заперта и заклеена полицейской лентой.

Райли вдруг ощутила жуткое любопытство.

Каково там сейчас?

Вымыли ли комнату с тех пор, как она видела её в последний раз?

Или кровь Реи всё ещё там?

Райли испытывала чудовищное искушение проигнорировать ленту, открыть дверь и войти внутрь.

Она знала, что нельзя поддаваться ему. И, конечно, дверь заперта.

Но всё же…

Почему мне вообще хочется это сделать?

Она стояла у двери и пыталась понять своё таинственное желание. Она начала понимать, что это как-то связано с самим убийцей.

Она никак не могла отогнать от себя мысль: «Если я открою дверь, я проникну к нему в разум».

Конечно, это была полная бессмыслица.

И эта идея – заглянуть в разум убийцы – была жуткой сама по себе.

«Почему?» – продолжала она спрашивать себя.

Почему она хочет понять убийцу?

Какого чёрта она вообще испытывает такое неестественное любопытство?

Впервые с того времени, как всё это произошло, Райли вдруг почувствовала, что боится…

… но не за себя, а себя.

Утром следующего понедельника Райли неуверенно опустилась на стул на занятии по психологии.

Это был первый урок, на который она пришла после убийства Реи четыре дня назад.

И это был тот самый предмет, к которому она готовилась в тот роковой вечер, когда они с подругами пошли в Хижину кентавра.

Народу на уроке почти не было – многие из студентов Лантона не чувствовали себя готовыми приступить к учёбе. Труди была на паре, но Райли знала, что её соседке тоже не по себе от этого всеобщего стремления «войти в колею». Все студенты необычно тихо расселись по местам.

От вида профессора Брента Хеймана, входящего в комнату, Райли стало чуть легче. Он был молод и выглядел довольно привлекательно в официальном вельветовом костюме. Она вспомнила, как Труди говорила Рее: «Райли хочет впечатлить профессора Хеймана. Скажу тебе по секрету: она к нему неровно дышит».

Райли поморщилась от воспоминания.

Ей совершенно не хотелось считать, будто она влюблена в него.

Просто он был её преподавателем с тех пор, как она поступила сюда на первый курс. В то время он был ещё не профессором, а аспирантом, но и тогда она считала его превосходным учителем – информативным, энергичным, а иногда и забавным.

Сегодня доктор Хеймана c очень серьёзным видом положил свой портфель на стол и посмотрел на студентов. Райли поняла, что он перейдёт сразу к делу.

– Знаете, в этой комнате есть слон. И все мы знаем, какой. Нужно прояснить этот вопрос и открыто всё обсудить.

Райли затаила дыхание. Она была уверена, что ей не понравится то, что будет происходить дальше.

Тут Хейман сказал:

– Кто-то из присутствующих здесь знал Рею Торсон? Не просто видел и пересекался в кампусе, а знал по-настоящему. Как друга.

Райли осторожно подняла руку, как и Труди. Больше рук в аудитории не было.

Тогда Хейман спросил:

– Какие чувства вам пришлось испытать с того времени, как ваша подруга была убита?

Райли поморщилась.

В конце концов, именно этот вопрос репортёры задавали Кэсси и Джине в пятницу. Райли удалось избежать репортёров, но неужели ей придётся отвечать теперь?

Она напомнила себе, что находится на уроке психологии, а здесь им часто приходилось иметь дело с подобными темами.

Тем не менее, Райли гадала: «С чего вообще начать?»

Услышав голос Труди, она выдохнула с облегчением.

– Вина. Я могла это предотвратить. Мы были вместе в Хижине кентавра, когда это произошло. Но я даже не заметила, как она ушла. Если бы я проводила её до дому…

Голос Труди оборвался. Райли собрала силу воли и заговорила:

– Я чувствую то же, – сказала она. – В тот вечер я ушла от остальных и сидела одна в баре. Я не видела Рею. Но если бы видела…

Райли сделала паузу, а затем продолжила:

– Так что я тоже чувствую вину. И ещё кое-что. Эгоизм, что ли. Потому что я хотела побыть одна.

Доктор Хейман кивнул. С сочувственной улыбкой он сказал:

– Так что никто из вас не проводил Рею домой.

Затем он добавил:

– Грех упущения.

Фраза поразила Райли.

Ей показалось это неподходящим описанием тому, чего не удалось сделать Райли и Труди. Слово прозвучало таким безобидным, лишённым гнёта и отчаяния, едва ли относящимся к вопросу жизни и смерти.

Но, конечно, это действительно было так.

Хейман окинул взглядом аудиторию.

– А остальные? Вы когда-нибудь делали – точнее, не делали – нечто подобное в похожей ситуации? Вы когда-нибудь, скажем, позволяли своей подруге пойти куда-то одной, хотя по совести говоря, вам следовало проводить её? Или просто пренебрегали чем-то, что могло быть очень важно для чьей-то безопасности? Не забирали у друга ключи от машины, когда он слишком много выпил? Игнорировали ситуацию, которая могла привести к чьей-то травме или даже смерти?

Среди студентов пробежал шепоток.

Райли поняла, что вопрос очень сложный.

В конце концов, если бы Рею не убили, ни Райли, ни Труди ни на мгновение не задумались бы о своём «грехе упущения».

Они бы просто об этом забыли.

Было совершенно неудивительно, что по крайней мере некоторые студенты не могли вспомнить, попадали ли они в подобные ситуации. Райли сама не могла бы с точностью сказать, были ли и другие случаи, когда она обошла вниманием чью-либо безопасность.

Неужели, если не элементарное везение, она несла бы ответственность ещё за несколько смертей?

Спустя несколько мгновений вверх поднялось несколько неуверенных рук.

Тогда Хейман сказал:

– А что же остальные? Сколько из вас просто не могут точно вспомнить?

Практически все остальные студенты подняли руки.

Хейман кивнул и сказал:

– Ну что ж, ладно. Большинство из вас могли совершить точно такую же ошибку в какой-то момент своей жизни. Но сколькие из вас чувствуют вину за свои поступки или за то, что вам следовало сделать, но вы не сделали?

Шепотки в классе стали ещё более сконфуженными, кто-то охнул.

– Что? – спросил Хейман. – Неужели никто? Почему же?

Одна из девочек подняла руку и, запинаясь, произнесла:

– Ну… тут другое, ведь… мне кажется, что… ведь никого тогда не убили!

Класс одобрительно загудел.

Райли заметила, что в аудиторию вошёл ещё один человек – то был доктор Декстер Циммерман, глава психологического факультета. Похоже, Циммерман стоял за дверью на протяжении всей дискуссии.