ЧЕСТНЫЕ РАССКАЗЧИКИ
Позвольте мне описать процесс, о котором я хочу рассказать в этих заключительных главах, процесс обретения Бога в общине честных рассказчиков.
Я работаю с шестью сотрудниками. Мы все с уважением относимся к друг другу; но мы несовершенны, порой мелочны, время от времени даже странны. Наша любовь к Богу не настолько сильна, чтобы мы могли полностью контролировать свои безнравственные желания.
Мы собираемся еженедельно и общаемся в течение двух часов. Недавно я пришел на собрание, а на сердце у меня был камень. Я не вполне владел собой, испытывал гнев и отчаяние. Я не хотел сообщать о своих неприятностях, но остальные почти сразу же ощутили мрачность моего настроения. И тем не менее никто не сказал мне ни слова. Никто не выражал активного интереса, не утешал меня, не пытался выяснить, в чем дело. И я так и не признал открыто, что мне было тяжело. Я не пригласил их обсуждать мои заботы.
Мы пытались как-то заполнить время: обсудили дела, проголосовали по спорным вопросам, пошутили. Но никто не говорил о том, каким раздражающим и угнетающим образом мое настроение действуют на всю группу. В конце я объявил, что не намерен больше посещать бесполезные собрания, на которых переливают из пустого в порожнее. Я сказал, чтобы тот, у кого есть четкая повестка на следующее собрание, распространил ее среди остальных и был готов вести это собрание. Мы должны дорожить каждой минутой. Моими последними словами были: «Я лучше останусь в постели, чем встану непонятно для чего».
Когда мы расходились, напряжение висело тяжелым облаком. Все кипели от злости. Я чувствовал себя одновременно и обиженным (никто не захотел узнать, что со мной происходит) и самодовольным (на собраниях следует ставить себе четкую цель и беречь время). В течение некоторого времени негодование придавало мне сил.
В эту ночь мне захотелось все бросить. Первоначальное гневное отчаяние переродилось в нигилизм. Я не видел никакого смысла в том, чтобы продолжать работать с этими людьми, да и вообще с кем-либо. Они были хорошими сотрудниками, я знал, что лучшего коллектива и быть не может, но нас ничто не связывало. Я знал, что в этом отчасти были виновны все, но не мог в точности определить проблему и придумать решения. Можно было поговорить о своем гневе, но я это делал раньше. Подобно многим другим, проходящим через похожий период напряжения в отношениях, я не видел никакого смысла в обсуждениях. Все казалось безнадежным. Я хотел уйти.
По-прежнему захваченный этими мыслями, я лег спать, но никак не мог заснуть. Я молился, просил Бога, чтобы Он дал мне способность познать Его, позволил ощутить Свое присутствие, возродил ощущение посланничества, придал сил.
Но ничего не произошло. Небеса молчали. Дух, как я теперь считаю, скорбел из-за моей трусливой гордыни. Бог не позволил бы мне найти Его, если бы я продолжал искать оправдания для своего желания разрушить отношения со своими братьями. Обретение Бога и жизнь в общине неразрывно связаны. Нельзя стремиться к одному, при этом не стремясь к другому. Отчаянная молитва, суровый пост и часы, проведенные за изучением Слова, не убедят Бога открыться, если при этом мы игнорируем межличностные конфликты. «Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна; а кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, потому что тьма ослепила ему глаза» (I Ин. 2:10–11).
Через несколько дней один из сотрудников сообщил нам, что располагает необходимой повесткой на следующее собрание. Я не хотел идти, но поставленное мною условие было соблюдено. Я явился. Остальные пришли тоже. За исключением одного – он заболел. Я завидовал ему.
Когда повестка дня была оглашена, я обратился к ее автору. Я понял, что он явно нападает на меня, отраженные в повестке планы ясно это доказывали. Двум другим я сказал, что ощущаю зарождающийся среди нас дух соперничества. Я имел в виду их планы служения, параллельного моему.
Я знал, что бросаю бомбы. Однако, как только я их бросил, срочный телефонный звонок положил конец нашему собранию.
Мы вновь собрались через пять дней. Мы договорились открыто обсудить влияние, которое оказываем друг на друга. Я называю это рассказать историю своего настоящего. Вместо обсуждения непосредственного конфликта мы решили поговорить о том, каким образом стиль нашего общения провоцировал сильные отрицательные эмоции.
Один из тех, со стороны которого я ощущал дух соперничества, сказал, что я использовал его в своих интересах. Мне и в голову не приходило, что он испытывает такие чувства. Я не имел понятия, какие мои поступки могли их породить. Некоторое время мы довольно беспорядочно обсуждали этот вопрос. В конце концов я осознал, что внутри меня поднимается какая-то волнующая сила. Эта сила заставляла меня обороняться, чтобы каким-то образом объяснить и оправдать свои поступки. Я любил этого человека. И я обидел его. Когда я признался в этом самому себе, то испытал глубокую скорбь. Что-то внутри меня изменилось. Казалось, нет на свете ничего более важного, чем мое желание исправить свое отношение к нему. Я облек этот внутренний порыв в слова. Это был хороший момент. Но была в нем какая-то незавершенность.
Желание больше любить его, в какой-то момент выраженное, отворило двери в сокровенные части моего «я». У меня не было намерения использовать своих друзей, и я чувствовал себя обиженным недостатком доверия с их стороны. Мне было одиноко. Надежда оставила меня. Я попытался выразить эти чувства словами. Так я начал рассказывать историю своей внутренней жизни, повесть о человеке, жаждущем недостижимого. Я начал это так: «Мне кажется, что многие меня уважают, но немногие любят».
Другой сотрудник спровоцировал меня продолжить рассказ. Он сказал, что из десяти самых важных для него высказываний, которые он слышал в течение всей жизни, пять принадлежат мне. Пока он говорил, я трепетал от боли. «В этом-то все и дело, – сказал я. – Меня ценят за способность помогать, но когда наступает время повеселиться, никто не вспоминает обо мне».
Когда я произнес это, тяжелые воспоминания нахлынули на меня: вот вечеринка, на которую меня не пригласили. А ведь эту вечеринку устраивала пара, чей брак, по их же словам, спас я. В нашем окружении были приглашены все, кроме меня и моей жены. Почему? Вот другое воспоминание: после одной необычайно драматичной консультации, которую я провел вместе со студентами, все столпились вокруг моей пациентки. А я в это время медленно выходил из кабинета, изнуренный, никем не замечаемый, одинокий.
Но даже под тяжестью сокрушающего одиночества я ощутил странную вспышку радости. Я могу описать это только как ощущение бытия, восторг жизни. Я существую. Я живу в падшем мире. И в нем, подобно всякому честному человеку, я чувствую себя одиноким. Но мне придает жизненную силу нечто, что я могу предложить и другим. Никакая боль и никакая утрата не в состоянии лишить меня этого. Чудом благодати, я могу продолжать жить как человек, преданный цели несравненно более высокой, чем избавление от одиночества. И я могу смотреть в лицо одиночеству и обидам. А иногда меня трогает нежность со стороны других людей. Она вселяет в меня надежду.
Но этого бывает недостаточно. Коллеги почувствовали мою боль. Их глаза засияли состраданием, они сочувствовали мне. Между нами возникло единство, но посреди этого единства мы с новой силой осознали, насколько слаба наша любовь друг к другу.
Это побудило нас поделиться сокровенными историями наших душ. Наша потребность в цели большей, чем мы сами, заставила нас умолкнуть. Все наши невзгоды, взаимная зависть, размолвки показались пустяком по сравнению с тем величественным, контуры которого проступали все яснее и яснее. Мы нуждались в общении с Тем, Кто мог бы рассказать нам более чудесную и более поразительную историю, чем все те, которые нам когда-либо доводилось слышать. Нам нужен был Тот, Кто помог бы нам пройти через по-прежнему нерешенные проблемы к цели грандиозной настолько, что все остальные по сравнению с ней казались жалкими карликами.
