Успехи нашей армии объясняются прежде всего ее сознательностью и дисциплиной. Солдаты Краснова отличаются поразительной тупостью и невежеством, полной оторванностью от внешнего мира; они не знают, за что воюют: «Нам приказали, и мы вынуждены драться», – говорят они на допросах, попадая в плен. Не то наш красноармеец. Он гордо называет себя солдатом революции, он знает, что воюет не за барыши капиталистов, а за освобождение России, он знает это и смело идет в бой с открытыми глазами. Жажда порядка и дисциплины среди красноармейцев доходит до того, что нередко они сами наказывают своих «непослушных» и малодисциплинированных товарищей.

Не менее важное значение имеет появление целого кадра красных офицеров из бывших солдат, получивших боевое крещение в ряде сражений. Эти красные офицеры составляют основной цемент нашей армии, скрепляющий ее в единый дисциплинированный организм.

Но сила армии не исчерпывается ее собственными качествами. Армия не может долго существовать без крепкого тыла. Для прочного фронта необходимо, чтобы армия регулярно получала с тыла пополнение, боевые припасы, продовольствие. В этом отношении крупную роль сыграло появление в тылу знающих и умелых администраторов, главным образом, из передовых рабочих, добросовестно и неустанно работающих по мобилизации и снабжению. Можно с уверенностью сказать, что Царицын не был бы спасен без таких администраторов.

Все это превращает нашу армию в грозную силу, могущую сломить любое сопротивление противника.

Все идет к тому, что на юге завязывается новый международный узел. Появление «нового» Всероссийского правительства в Екатеринодаре[7] из ставленников Англии, объединение трех контрреволюционных армий (Алексеева, Скоропадского, Краснова), раз уже побитых нашими войсками под Царицыном, слухи о предполагаемом вмешательстве Англии, снабжение Англией терских контрреволюционеров из Энзели и Красноводска, – все это не случайности. Авантюру, провалившуюся в Самаре, стараются возобновить теперь на юге. Но у них не будет-безусловно не будет-того, без чего немыслима победа, т. е. не будет армии, верящей в черное дело контрреволюции и способной драться до конца. Достаточно будет одного мощного натиска, – и карточный домик контрреволюционных авантюристов разлетится в прах. Порукой в этом служат героизм нашей армии, разложение в рядах красновско-алексеевских «войск», усиливающееся брожение на Украине, растущая мощь Советской России и, наконец, все усиливающееся революционное движение на западе. Авантюра на юге кончится тем же, чем кончилась авантюра в Самаре.[8]

Литературных способностей у меня сроду не водилось. Читать я люблю, понимаю и ценю хороший слог, хорошую книгу, но сам никогда не испытывал потребности взяться за перо. Когда к десятилетию Революции Истпарт[9] поручил мне написать статью о тех незабываемых днях, я промучился две недели, пока написал что-то связное. В голове мелькали картины (память у меня хорошая), а передавать их словами было очень трудно. Над каждой фразой думал по часу. Напишу – и зачеркиваю, потому что слова не те, и так без конца. «Что мне рассказывать? – думал. – Получше меня рассказчики есть». Хотя, конечно, рассказчик рассказчику рознь. У иного слог хорош, да правды мало. А то и совсем нет.

Верно говорят, что нужда любого научит калачи есть. Настал день – и я понял, что должен написать правду о том, что я видел. Не по поручению Партии, а по велению сердца. Сподвигло меня на это вот что. Лев Троцкий опубликовал за границей воспоминания, которые назвал «Моя жизнь». Название он выбрал очень подходящее – моя, все только обо мне, я был самый главный и самый умный. Это в духе Троцкого – всячески восхвалять, превозносить себя и всячески принижать других. Послушать Троцкого, так без него никакой революции не было бы и Гражданская война была выиграна только лишь благодаря его участию. Не удивительно было бы услышать подобную глупость от какого-нибудь царского генерала. Навидался я их в войну, золотопогонников. Каждый считал себя пупом земли. Но от человека, считавшего себя коммунистом, слышать такое по меньшей мере странно. Любой коммунист знает, почему происходят революции и знает, что нельзя победить народ, которым руководит коммунистическая партия. При чем тут Троцкий? Если уж говорить начистоту, то его роль в революции и Гражданской войне была совсем не такой, как он расписывает. То, что в Троцком нет ни капли скромности давно было известно. Впоследствии выяснилось, что у него и совести тоже нет ни капли.

Троцкий не только сам превозносил свои заслуги, но и вынуждал к этому других. Он имел привычку окружать себя подхалимами, которые всячески его восхваляли. Но одними только подхалимами дело не заканчивалось. Троцкий умел произвести впечатление на окружающих. Он умен, язык у него хорошо подвешен, а главное – он умеет располагать к себе людей, если ему это надо. Так, например, в 1918 году он «очаровал» товарища Рида.[10] Познакомившись с Ридом и узнав, что тот собирается написать книгу о Революции, Троцкий выразил желание помочь ему. Рид, конечно же, согласился, потому что ему был нужен консультант. Американцу, пускай и передовых взглядов, трудно было разобраться в нашей обстановке. А тут – сам председатель Петросовета[11] предлагает помощь! Троцкий «помог», так запудрил мозги доверчивому американскому журналисту, что тот в своей книге упоминал его чаще, чем Ильича! Мы, участники революционных событий, читали и только диву давались – что же такое написал американец? На первый взгляд, написал он чистую правду, но на самом деле – нет. Однобокая у него получилась правда, неполная, а такая правда в сто раз хуже откровенной лжи. Прочтут наши потомки «10 дней» и скажут – ага, революцию сделали Ленин и Троцкий. А Свердлов?[12] А Сталин? А Ногин,[13] который руководил революционными массами в Москве? А другие товарищи? Троцкий очень любил ссылаться на слова Ильича, который высоко оценил «10 дней».[14] Да, так оно и было. Ильича очень обрадовал тот факт, что иностранный коммунист написал книгу о Революции. Приехал честный человек из Америки, стал свидетелем великих событий и рассказал о них всему миру. Но если бы Рид был бы жив, Ленин непременно сделал бы несколько критических замечаний. Указал бы на ошибки и потребовал бы их исправить.

Вскоре после того, как воспоминания Троцкого были опубликованы, мне было поручено сделать об этом доклад на партсобрании (закрытом)[15] в Эрмитаже. Готовя доклад я внимательно ознакомился с творением Троцкого. Прочел от корки до корки и затем еще перечитал отдельные места, делая выписки. Одну, касающуюся разногласий по военному вопросу, я хочу привести здесь. Троцкий пишет: «Сталин пугал Ленина с юга гибельным характером военного руководства. „Весь вопрос теперь в том, – писал он, – чтобы ЦК нашел в себе мужество сделать соответствующие выводы. Хватит ли у ЦК характера, выдержки?“ Смысл этих строк совершенно ясен. Тон их свидетельствует о том, что Сталин поднимал вопрос не раз и не раз же наталкивался на отпор Ленина. Тогда я об этом не знал. Но я чувствовал какую-то вязкую интригу. Не имея ни времени, ни желания разбираться в ней, я, чтоб разрубить узел, предложил Центральному Комитету свою отставку, 5-го июля ЦК ответил следующим постановлением:

„Орг. и Полит. Бюро ЦК, рассмотрев заявление т. Троцкого и всесторонне обсудив это заявление, пришли к единогласному выводу, что принять отставки т. Троцкого и удовлетворить его ходатайство они абсолютно не в состоянии. Орг. и Полит. Бюро ЦК сделают все от них зависящее, чтобы сделать наиболее удобной для т. Троцкого и наиболее плодотворной для Республики ту работу на южном фронте, самом трудном, самом опасном и самом важном в настоящее время, которую избрал сам т. Троцкий. В своих званиях Наркомвоена и Предреввоенсовета т. Троцкий вполне может действовать и как член Реввоенсовета южфронта с тем Комфронтом, коего он сам наметил, а ЦК утвердил. Орг. и Полит. Бюро ЦК предоставляют т. Троцкому полную возможность всеми средствами добиваться того, что он считает исправлением линии в военном вопросе, и, если он пожелает, постараться ускорить съезд партии. Ленин, Каменев, Крестинский, Калинин, Серебряков, Сталин, Стасова“.