– Давай, – легко соглашается она.

И мы повторяем, а потом засыпаем, вконец усталые. И спим в обнимку крепким сном. Но часы в моей голове тикают. И в шесть утра я просыпаюсь. Уже светает. Надо ехать на аэродром. Я – Эндрю Кэпшоу. Мне предстоит боевой вылет.

Я осторожно снимаю с моего плеча руку Памелы, стараюсь тихо встать, так, чтобы не разбудить ее – она еще может поспать. Начинаю одеваться. И вдруг слышу:

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Поворачиваюсь, вижу ее серые глаза, устремленные на меня. Улыбаюсь ей. Выдыхаю:

– Я должен ехать… Я не могу не ехать.

Памела отбрасывает одеяло и, совсем голая, поднимается. Какая у нее фигура – я любуюсь. Она тоже начинает одеваться.

– Перекусишь? У меня есть хлеб и мармелад.

– Спасибо, меня покормят на аэродроме.

Дождавшись, когда Памела закончит одеваться, я направляюсь к выходу, спускаюсь на первый этаж и вскоре оказываюсь на улице. Тихо, вдалеке шумит какая-то машина. Я смотрю на Памелу, потом обнимаю ее, целую в губы. Смотрю ей в глаза.

– Мне пора, – тихо говорю я.

Выпускаю ее из своих объятий, делаю шаг к машине, выкрашенной защитной краской – мне дают ее на аэродроме, – открываю дверцу, сажусь, завожу мотор. Махнув ей рукой, уезжаю. В зеркало я вижу – она неотрывно смотрит мне вслед.

Покрутив по сонным, пустынным улицам городка, я возвращаюсь к тому дому, где будто бы живет Памела. Земекис уже здесь, со своими ассистентами, помощниками. Я подхожу к нему, спрашиваю:

– Все получилось?

– Да, – говорит он. – Вы с Маргарет молодцы. Особенно когда занимались сексом второй раз. Гораздо эмоциональнее, чем в первый.

Я чувствую неловкость, а вслед за тем раздражение.

– Так вы все записывали?

– А ты попросил отключить аппаратуру? Ладно, все нормально. Ваши разговоры выкинем, остальное пойдет в фильм.

– За дополнительную оплату. – Мой голос полон решительности.

– Договорились.

Помолчав, я добавляю:

– Остались съемки в воздухе. И воздушный бой.

– Плюс та сцена, которая перед взлетом, – напоминает Земекис. – Мы снимем ее на аэродроме. А потом вы все идете к самолетам, и в воздух.

– Когда?

– Послезавтра, – с невинным видом произносит он. – В полном соответствии с пожеланиями Дональда. У тебя два дня на окончательную подготовку.

Я вяло киваю в знак согласия. И тотчас обращаюсь к ассистентам, требуя мобильный – мой далеко, в гримерной. Мне дают телефон, и я набираю номер Майкла. Он отвечает не сразу.

– Ты меня разбудил, – слышу я недовольный голос.

– Хватит спать. Послезавтра воздушные съемки.

– У нас все готово.

– Мы с тобой не репетировали.

– У нас два дня.

– А еще я хочу порепетировать с Диланом Дугласом. Завтра он должен быть с нами, – это я говорю Земекису. Тот кивает в знак согласия. И опять Майклу. – Давай просыпайся, и на аэродром.

– Хорошо, – выдыхает он.

Через полтора часа мы встречаемся на аэродроме. Самолеты стоят на краю летного поля, подальше от ангара, который издали не выглядит таким уж большим и современным. Но здесь только «Боинги» и «Спитфайеры», «Фокке-Вульфы» с другой стороны поля. Послезавтра мы не должны их видеть, когда будем взлетать. Для нас они далеко, на континенте, в Германии.

День, проведенный в репетициях боя, проходит быстро. Мы тщательно отрабатывает детали сражения с участием двух каскадеров. Вечером я еду домой – не то чтобы устал, но надо выспаться перед длительной репетицией.

Утром я опять на аэродроме. Вскоре появляется вся команда летчиков. Тридцать три человека. Дилан среди них. Мы еще раз подробно обсуждаем план завтрашних съемок, собравшись в помещении одноэтажного щитового дома.

– «Крепости» летят на дневную бомбардировку окрестностей Дортмунда. Где военные заводы, – напоминаю я. – «Спитфайеры» их сопровождают. Взлетаем, летим в сторону океана, набираем высоту. К океану подходим примерно на тысяча восьмистах метрах, напоминаю, тогда мерили в футах – это шесть тысяч футов, продолжаем набирать высоту, выходим на десять тысяч метров или тридцать три тысячи футов, за это время мы пролетим сто двадцать километров – семьдесят пять миль – над водой. Затем поворачиваем, летим к берегу, имитируем полет севернее Английского канала, то есть над Северным морем. С той высоты, на которой мы будем, непонятно, что там внизу, море, океан или что. На сушу выйдем там, где много растительности и небольшие населенные пункты. Вроде как в Голландии. Пролетев над сушей триста километров – сто восемьдесят пять миль, – мы окажемся на подступах к Дортмунду. И тут нас атакуют «Фокке-Вульфы». Я вступаю с ними в бой, а «Боинги» и мои напарники на истребителях летят дальше. «Крепости» сбросят макеты бомб на макеты цехов, а на земле будет имитация взрывов. Затем обратный полет с короткий выходом над океаном, посадка трех бомбардировщиков и двух истребителей. А я сяду загодя, и мой самолет спрячут. Как и «Фокке-Вульфы». На этом всё… Полет долгий, потом из него нарежут фрагменты, которые вставят в разные сцены. Так что мы этими съемками убьем несколько зайцев. – Я оглядываю сидящих передо мной мужчин. – Каждый знает, что он делает и когда? – Все кивают, некоторые говорят: «Да». Я поднимаю руку ладонью вперед. – Прекрасно. Теперь с вами поработает Майкл. А я прошу экипаж Дилана через пять минут собраться у самолета. Совершим тренировочный полет.

Оставив Майкла с остальными участниками съемок, я иду переодеться. Вскоре, одетый в комбинезон, выхожу на улицу. Смотрю на небо – погода хорошая, как и обещали метеорологи. Можно лететь.

Перед самолетом стоят, выстроившись, девять человек. Экипаж «Крепости». Пилот, штурман, второй пилот, бомбардир, радиооператор, четыре стрелка. Все в теплых комбинезонах и лётных шлемах. Слева – Дилан. Ему и эта форма к лицу.

– Вам предстоит тренировочный вылет, – громко говорю я. – Но будет вестись сенсозапись. Какие-то фрагменты могут войти в фильм. Так что ведите себя соответствующим образом. – Я подхожу к Дилану, показываю ему и стоящему рядом штурману карту. Нам нельзя пользоваться электронными планшетами, если мы изображаем пилотов давней поры. – Взлет и набор высоты такие же, как завтра. А потом полное воспроизведение завтрашнего полета над сушей. Над континентом. Не забывайте, – обращаюсь я ко всем, – англичане зовут Европу континентом. И там сначала под вами будет оккупированная Голландия, а потом Германия. – Я передаю карту штурману и обращаюсь к Дилану. – Летим. Командуй.

– Экипаж, занять места, – разлетается по округе звучный голос.

Шеренга рассыпается. Все идут тесной группой к задней двери, которая с правой стороны фюзеляжа – через нее удобнее всего заходить в «Крепость». Забравшись в самолет, я вслед за Диланом по узкому мостику-трапу, проходящему по центру бомбоотсека, пробираюсь в переднюю кабину, устраиваюсь рядом с бортмехаником, который сидит позади пилотов, а те, в свою очередь, позади штурмана и бомбардира, занимающих штурманский отсек в носу «Боинга».

Все расселись по своим местам. Дилан, занимающий левое кресло, просит членов экипажа подтвердить готовность, выслушав прозвучавшие по очереди доклады, дает команду на запуск двигателей.

Сегодня мой летный шлем отличается от тех, которые на членах экипажа. Начинкой. Он позволяет получать ощущения Дилана. Я включаю его, надеваю по самый рот, дабы отключить собственное зрение. Теперь я смотрю глазами Дилана, ощущаю его эмоции. С этой целью я и хотел сегодня отправиться в полет.

Он смотрит на приборы, те, что справа на доске: двигатели работают нормально. На остальных тоже всё в норме.

– Башня, мы готовы, – произносит Дилан. – Разрешите взлет.

– Взлет разрешаю, – звучит в наушниках голос диспетчера.

Дилан протягивает руку к рычагам изменения шага винтов, и как только те начинают захватывать воздух, вгрызаться в него, тяжелый самолет трогается, катит по рулежной дорожке в сторону взлетно-посадочной полосы. Я внимательно слежу за ощущениями Дилана – он спокоен, уверен в себе. Самолет подъезжает к концу полосы, замирает. Дилан выпускает закрылки во взлетное положение.