Пилоту крайне важно еще до взлета знать расположение центра тяжести судна. Оно зависит от веса и расположения на борту пассажиров, груза и горючего. Согласно научным исследованиям «центр тяжести» населения Земли находится где-то на севере Индии. Я часто пролетаю в тех краях по пути в Дели или в Юго-Восточную Азию – и представляю себе внизу «яблочко» гигантской мишени с расходящимися от него концентрическими кругами, каждый из которых охватывает все большую часть населения планеты. И тогда выходит, что и я, и почти все, кого я знаю, живем в глубокой провинции, на периферии карты популяций. Когда летишь из Нью-Йорка в Лондон, легко забываешь о том, что эти города можно назвать центром планеты лишь в экономическом смысле. На самом деле они – дальние звезды человеческой галактики. А городок в Новой Англии, где родился я, – вообще не более чем географическое недоразумение, в путевых записках инопланетного путешественника он вряд ли удостоится даже примечания. До того как стать пилотом, я совершенно не понимал, как выглядит мир для большинства людей.

Еще одна тема для «работы над ошибками» – как выглядит бо́льшая часть земной поверхности. Если бы этот вопрос мне задали до того, как я начал летать, я бы, как истинный провинциал, описал места, где мне довелось бывать: леса, поля, холмы, маленькие городишки и большие города. Сегодня я отвечу иначе. Я скажу, что мир в основном выглядит необитаемым.

Бо́льшая часть земной поверхности покрыта, как известно, водой. Но и суша заселена далеко не вся. Где-то слишком холодно, где-то слишком жарко, или сухо, или высоко. Мы часто забываем, чему нас учили в школе, потому что нам никогда не приходилось убедиться в этом своими глазами. И только из иллюминатора самолета мы можем наблюдать эти пустынные территории. Только пролетев над ними, мы можем осознать, как они громадны. Согласно научным исследованиям, места, в которых человек может выжить без одежды в течение двадцати четырех часов, составляют всего 15 % суши. Конечно, эти подсчеты не вполне точны, поскольку зависят от погоды и времени года, но с высоты полета дальнемагистрального лайнера эти цифры меня совсем не удивляют.

Особенно сильное потрясение от пустоты мира испытываешь, пролетая над Дальним Севером. Мало где взгляду открывается столько безлюдных земель сразу. Можно часами лететь над Россией или Канадой – крупнейшими странами мира – и видеть под собой только снег да лед, тайгу да тундру, где почти невозможно встретить человека. Во всей Канаде меньше людей, чем в Токио, и почти все они живут на узенькой полоске близ южной границы страны. Сибирь по площади превосходит Соединенные Штаты и даже Канаду, но ее население меньше населения Испании. Во всей Гренландии, которая по площади больше Японии и Франции вместе взятых, проживает лишь сорок тысяч человек. Столь же пустынны и жаркие края. Сахара немногим меньше Соединенных Штатов. Необитаема значительная часть Австралии, вполне сравнимая по площади с США. А есть еще Калахари и Аравийский полуостров…

Я вовсе не хочу сказать, что эти места не испытывают на себе влияния человека. Почти все они подвержены климатическим изменениям, изрядная доля которых происходит по вине наших самолетов. И уж конечно, я не возьмусь утверждать, что масштабы этих изменений можно оценить, бросив взгляд из кабины. Лишь специалист, поглядев, например, на бурый осенний ландшафт Канады или Финляндии, сможет сказать, лежал ли здесь снег в этот день сто лет назад.

Если вы когда-нибудь занимались горным туризмом, проезжали по сельской глубинке или по природному заповеднику, вас наверняка посещало ощущение, что в этих краях вовсе не ступала нога человека. Может быть, даже горные вершины, которые окружают вас, еще не имеют названия. Именно эти мысли приходят в голову в самолете, когда смотришь на пустынные земли под тобой. В эти минуты совсем не трудно вообразить себя космонавтом, который готовится высаживаться на неизведанную планету.

Писатель Джеймс Баллард как-то заметил, что «благовоспитанность и государственность нашли свое воплощение в Эден-Олимпии, а вся математика, эстетика и глобализация – в Парфеноне и в «Боинге-747». С этим скорее всего согласится любой, кому приходится часто летать. Ведь именно «боинг» сделал наш мир глобальным – и легко измеряемым.

Я привык мерить страны временем полета. Помню, как удивился, поняв, что на Алжир требуется не менее двух часов. Тогда я попросту не знал, что это самая большая страна в Африке. Таким же сюрпризом – по дороге в Японию – стала для меня Норвегия. Я был убежден, что север Европы занят исключительно государствами-крохами, но чтобы пересечь страну фьордов, тоже понадобились целых два часа. Францию я обычно пролетаю примерно за час, как Техас или Монтану. Бельгия с хорошим попутным ветром – это четвертьчасовая страна. Россия – семичасовая. О ней проще сказать: страна на весь день или на всю ночь.

Я часто летаю над маленьким, продуваемом ветрами островом Гельголанд, что в Северном море. Он знаком многим пилотам, потому что на нем расположен важный радиомаяк. Когда-то Британия отдала Гельголанд кайзеровской Германии взамен на Занзибар. Пилоты с такой же легкостью разменивают страны, города и континенты. Я могу махнуться с коллегой Йоханнесбургом в понедельник на Лос-Анджелес в пятницу или Лагосом на Кувейт. Некоторым экипажам комфортнее летать в определенном направлении – и они меняются с коллегами, чтобы подобрать себе правильный вектор. Я лично предпочитаю двигаться с запада на восток, хотя, признаться, иногда сам себе удивляюсь, когда начинаю рассуждать, какие направления полета люблю, а какие – не люблю, будто овсяные хлопья на завтрак выбираю.

Я могу обедать с моим бортинженером в бельгийском ресторане в Пекине, и он попросит меня порекомендовать ему место с хорошей тайской кухней в Сан-Франциско или будет расспрашивать о новом кафе в Йоханнесбурге, о котором слышал по пути в Сидней. Города и страны перемешаны в нашей памяти. В эпоху глобализации летчики и бортпроводники знают земной шар, может, и не как свою квартиру, но как родной город точно. Как-то меня спросили, где в Шанхае можно приятно позавтракать. Ничего конкретного мне на ум почему-то не приходило, и лишь несколько мгновений спустя я сообразил, что никогда не бывал в Шанхае.

Пусть пилоту случается теряться во времени и в пространстве, пусть управление самолетом – дело зачастую одинокое, но благодаря своей профессии я поддерживаю старые связи. Многих своих школьных и университетских приятелей мне удается навещать только потому, что я регулярно совершаю рейсы в те отдаленные места, где они проживают сейчас. Летая по Европе, я мог видеться со своими бельгийскими и шведскими родственниками сколько душе угодно. Я заново открыл огромную часть своего фамильного древа. В Стокгольме мне приходилось бывать так часто, что мое незнание шведского начало удивлять меня самого.

Много лет подряд по меньшей мере раз в месяц я летал в Париж. Как-то, направляясь в музей Родена и проходя по улице де Варенн, я вдруг вспомнил, что где-то здесь жила моя мама, когда училась в университете. Она рассказывала мне, как в день убийства Кеннеди парижане, услышав ее акцент, подходили выразить соболезнования. Тогда она упоминала название улицы, где был ее дом. Я позвонил в Массачусетс, оторвал маму от завтрака, напомнил эту историю. Даже по телефону можно было слышать, как она улыбается. «Да. Я жила на де Варенн», – сказала она. Я сфотографировал и ее бывший дом, и саму улицу со всех возможных ракурсов и все снимки отправил ей.

Как-то в детстве я познакомился по переписке с мальчиком из Австралии, и мы стали посылать друг другу аэрограммы. Наша заочная дружба длилась почти двадцать пять лет, вплоть до того дня, как я получил предписание вылететь на почтовом самолете в Австралию. Мы отправились из Сингапура и через Индонезию и австралийские пустоши добрались наконец до Сиднея. Там я хорошенько выспался, выпил огромную чашку кофе – и впервые увидел своего приятеля во плоти, в баре недалеко от Оперного театра. Австралия всегда была и навсегда останется для меня далеким «тридевятым царством». Но один раз, благодаря путевому листу с напечатанными на нем тремя буквами СИД, – сам бы я никогда не проделал такое путешествие, – все же получилось перекинуть через полпланеты волшебный мост и встретить на другом его конце старого друга.