- Сложно сказать. По Закону, человека, приобретшего силы шинигами неправомочным путем, следует устранить. Решение вынесет Командор.

- У меня будет возможность все рассказать Командору? Лично?

- Не могу гарантировать. Но и исключать такую возможность тоже не стану.

Такеши Рукия снова кивнула, решительно подошла к капитану.

- Тогда идемте, - распорядилась она. Повернулась к брату и этому странному живому пареньку: - Ренджи, идем! Ичиго, вали домой и не отсвечивай! Понял?

- Ксо, Рукия! Совсем обалдела?! – снова разорался рыжик, вырываясь из захвата Ренджи.

- Я тебе что сказала? – прошипела шинигами. – Ты мне обещал!..

Парень споткнулся на полпути к девушке, будто на стену налетел. Она удовлетворенно вскинула подбородок и развернулась к уже открывающемуся Сенкаймону.

- Черт тебя подери, Такеши Рукия! – неслось им вслед из растворяющегося в дымке Генсея.

Всю дорогу в дангае Ренджи и Рукия шепотом переругивались и пару раз даже начинали размахивать руками, но неизменно двигались вперед, к своей судьбе. Бьякуя же усиленно следил за дыханием – так было легче сконцентрироваться на физических ощущениях и не думать о… не думать! Однако его ушей все-таки достигали обрывки фраз. «…нельзя его подставлять, как ты не понимаешь?» - это Такеши. «…случится, нее-сама с меня скальп снимет!» - это Абараи. В какой-то момент девушка не выдержала брюзжания лейтенанта и высказалась в полный голос, в том плане, что ничего особенного с ней не сделают, посидит в тюрьме и выйдет, снова будет рядовой в каком-нибудь четвертом отряде, вот нии-сама сидел же – и ничего… Кучики-тайчо впечатлился таким циничным подходом к жизни, да не чьей-то чужой, а своей собственной. Вот только таких радужных перспектив для Такеши Рукии он не видел. Улей – да, несомненно. Амнистия – вряд ли.

И снова попытался отключиться от перешептываний юных шинигами, но некоторые слова доходили до его сознания. Когда обрывки сложились в цельную картину, он был крайне удивлен, что не подставить Рукия стремилась его, Кучики Бьякую, а не своего генсейского приятеля.

Отправив задержанную в камеру, а Абарая в карцер – ибо нечего на собственного капитана меч поднимать! – Бьякуя глубоко задумался. Мотивы девчонки были туманны и загадочны. Слова – еще более непонятны. Вызывало некоторое уважение поведение при аресте, но здесь все было более-менее объяснимо: ценой своей свободы Такеши выкупала карьеру брата.

Пожалуй, впервые за неполный век Бьякуя пожалел, что Йоруичи пропала. Чертова кошка была той еще занозой в дзабутоне, но ее извращенный ум нашел бы решение этой головоломки. Не зря же она руководила отделом тайных операций! А теперь и посоветоваться не с кем…

***

Мир перевернулся. Еда не насыщала, вода не утоляла жажды, воздух не проникал в легкие. Цвета выгорели и поблекли. Хисана не позволяла себе упасть замертво только потому, что слегла расстроенная не меньше Фумико-сама. В доме Такеши все время было полно народу, но никто не шумел, не требовал обеда, не перебрасывался шутками. Напротив, все дети Такеши, от грузного обувщика с соседней улицы до неизвестно как выбравшегося из Сейретея Мишико-нии, сидели по углам, мрачно молчали и переглядывались. Иногда сходились у большого стола, за которым было проведено столько веселых праздников, глухо переговаривались – и снова расходились в разные концы дома, придя к выводу, что ничего сделать нельзя.

Новость об аресте Рукии и дисциплинарном взыскании Ренджи взволновала и огорчила. Но прошло несколько дней, и пришла другая, куда более страшная весть: Совет 46-ти вынес решение казнить Такеши Рукию.

Арата-нии, всегда и во всем искавший светлые стороны, попытался приободрить Хисану: мол, жизнь в Генсее пролетит быстро, заметить не успеешь, как имото вернется домой. Утешение было так себе, но оставляло призрачную надежду. А потом Такеши узнали о способе казни, после которого у души не оставалось никаких шансов. Хисана почувствовала, что умирает. Горе охватило семью, и даже самые оптимистичные ее члены не находили слов, чтобы поддержать друг друга.

Еще через несколько дней в Готей-13 произошли какие-то странные события, и вокруг Сейретея подняли защитную стену – мера беспрецедентная и говорящая об отчаянии. Мишико, Арата, Маюри с Нему, Кайто-нии, Наоки, Дайсуке, Маи-тян и Юмико-тян – все, кто находился на службе, потеряли возможность наведываться домой. Тем, кто оставался в Руконгае, неоткуда было узнать последние новости.

Над Сейретеем то и дело вспыхивали сгустки реацу, настолько мощные, что от стены предпочитали убраться подальше все, кто обычно там жил или работал. Иногда слышались взрывы и в небо поднимались столпы пыли. Благополучные руконгайцы из первых районов озабоченно смотрели на непривычные картины и возносили молитвы о мире. Молитвы не срабатывали: взрывы не прекращались, стену Сейрей не опускали.

Однажды вечером Хисана увидела в има Маюри-нии. Он не заметил появления девушки, и она услышала то, что брат говорил Шигеру-сану:

- …после казни может родиться в Генсее. Обычно насильственное перерождение означает, что земная жизнь будет трудной и даже трагичной, родишься в нищей семье, ну или во время войны… Казнь копьем Сокёку значит полное, абсолютное уничтожение души. Духовная суть развеивается, составляющие ее духовные частицы уничтожаются – ни в предметах, ни в растениях они больше не воплотятся. Это конец. Понимаешь, тоо-сама? Полный конец.

Шигеру-сан всхлипнул, вытер дрожащей рукой глаза.

- Как же так, сынок? – жалобно спросил он. – Неужто нельзя сделать вообще ничего?

Если Маюри и собирался что-то ответить, то не успел, потому что именно в этот момент у Хисаны подогнулись колени и она тяжело осела на пол. Мужчины подскочили, засуетились вокруг нее. Вопреки своему обычному поведению, брат не начал ворчать, не выплеснул на девушку свойственное ему ехидство.

- Это я виновата, - тихо выдохнула Хисана, слабеющими пальцами цепляясь за рукав братниного шихакушо. – Я пойду…

- Ты спать сейчас пойдешь, - подсказал Шигеру-сан.

Хисана упрямо мотнула головой, поднялась с пола.

- Я пойду в Совет 46-ти. Я подам прошение о пересмотре дела Рукии. Приговор несправедлив! Маюри-нии, ты же понимаешь, что приговор несправедлив?!

- Я-то понимаю, - протянул брат. – Но твой план обречен на провал. И дело даже не в том, что ты никогда не доберешься до Совета. Во-первых, проход в Сейретей закрыт для всех, без исключений. Во-вторых, Совет – это тебе не канцелярия при отряде. Попасть туда можно, только если ты совершил нечто преступное, или если ты капитан. А в-третьих, Совет – это сборище зажравшихся старых упрямцев, не видящих дальше своего носа! Они так кичатся своим положением, что давно перестали обращать внимание на разумные доводы. Кое-кого можно было бы подкупить, но у нас нет таких денег. Даже если я вытряхну все свои кубышки, и все наши сделают то же самое, все равно не хватит. И времени не хватит, чтобы найти хоть одного, к которому можно подкатиться. Так что…

По щеке Хисаны скатилась слезинка. Она прикусила губу, зажмурилась. Такого отчаяния девушка не испытывала еще ни разу в жизни – ни в своей земной жизни, ни здесь, в Обществе Душ.

- Все равно пойду, - прошептала она. – Я должна. Иначе какая из меня сестра? Один раз я уже бросила Рукию. Второго я не допущу.

- Нии-сан, - позвали от седзи. Маюри посмотрел на вход и глазами просигналил Шигеру-сану, чтобы тот увел девушку. Старик понятливо кивнул и с уговорами увлек дочь в сторону кухни.

Когда Хисана почувствовала в себе силы добраться до своей комнаты, было уже глубоко за полночь. Проходя мимо гостиной, она притормозила, якобы для того, чтобы передохнуть, и прислушалась.

Неизвестно какими путями выбравшийся из Сейретея Наоки вполголоса рассказывал Маюри, что все «наши» высказались однозначно «за», что согласия в Готее нет, что Маи-тян обещала переговорить с некоторыми своими сослуживцами, не слишком довольными тем, что происходит. Куроцучи-тайчо кивал, сосредоточенно глядя в столешницу. Внимательно слушавший сыновей Шигеру-сан тихо вздыхал, не смея прерывать молодого шинигами. Когда Наоки умолк, чтобы промочить горло, старик пристально посмотрел на старшего и очень серьезным тоном спросил: