Он медленно шел по ухоженной дорожке, бездумно глядя себе под ноги. Отказаться от Хисаны было выше его сил, он даже пробовать не хотел. Если бы не его брак с Акеми, он попытался бы снова завоевать сердце любимой женщины и снова сделать ее своей женой. Теперь это было невозможно. Предложить этой новой, пока еще неизученной, непонятной Хисане стать его наложницей?.. Сама мысль об этом претила князю. Он не мог оскорбить свою законную супругу, приведя в дом другую женщину. Он не мог оскорбить любимую, предложив ей настолько недостойное положение. Это не говоря уж о том, что скажут и сделают его дражайшие родственнички, особенно те из них, кто входит в Совет клана.
А ведь есть еще Рукия — сильная, несгибаемая, категоричная Рукия, которая за все те десятилетия, что считалась его сестрой, ни разу не спросила про сестру родную. Ладно, допустим, она долго даже не догадывалась о существовании родственницы, но прошло уже больше десяти лет с тех пор, как он рассказал ей правду. Не могла же княжна Кучики затаить обиду на оставившую ее сестру? Или могла? А если могла, то как теперь она отнесется к ее появлению?..
Бьякуя остановился у пруда, где совсем скоро снова забьют хвостами карпы. Мысли в его голове перепрыгивали друг через друга, словно в чехарду играли, и внезапно сверху оказалась самая затертая, о которой меньше всего хотелось знать: а с чего он решил, что Хисана захочет входить в его ближний круг, впускать его в свою жизнь? Да, он богат, знатен, не лишен привлекательности, но будет ли это достаточным основанием для молодой свободной женщины? И если будет, то… продолжать мысль было горько, потому что итог ее не делал чести ни Хисане, ни ему самому. Если все так, то девушка оказывалась расчетливой и продажной, а он сам превращался в равнодушного эгоиста, которому без разницы, почему его предпочли, лишь бы была рядом и не порывалась уйти.
Бьякуя скривился и пошел к дому. Уже сворачивая к крыльцу, он поднял голову и увидел Акеми. Госпожа супруга стояла на энгаве в своей половине дома и пристальным, напряженным взглядом следила за молодым князем. Они долго вглядывались друг в друга, и когда Бьякуя уже готов был подойти и услышать все, что она о нем думает, Акеми развернулась и ушла в помещение.
Он наносил ей тяжкую обиду. Он обидел ее четыре дня назад, он не желал встречаться с ней все это время и всячески избегал общения, он провел вечер с другой женщиной в то время, когда его жена была дома. От омерзения Бьякуя зажмурился и потряс головой, как будто это помогло бы вытряхнуть из памяти собственное несовершенство.
Ночь давно вступила в свои права, а князь Кучики не сомкнул глаз. Он лежал, закинув руку за голову, и пялился в потолок. Мысли его не были четкими и ясными, он даже не пытался найти выход из западни, в которую угодил. Ощущение чудовищной потери сдавливало сердце, душило, рвало душу. Бьякуя сам не знал, что именно потерял в эти дни, но утрата была настолько горькой, болезненной, почти осязаемой, что отрицать ее не осталось никаких сил. Процедив сквозь зубы ругательство, он встал и вышел во двор. Сделал круг по саду, стараясь размышлять о возвышенном и прекрасном (в глубине души понимая и надеясь, что объектом этих размышлений будет Хисана), но ничего прекраснее старой сакуры с кривым стволом в голову не лезло. Второй или третий раз пробормотав, что надо бы ввалить садовнику за то, что так испоганил дерево, Бьякуя наконец осознал, что продрог до костей, и поспешил обратно. Закутываясь в одеяло и сворачиваясь в калачик на футоне, он поймал краешек мысли: чего-то не хватает. Чего-то уютного, мягкого, ласкового. Но подобравшийся исподтишка сон не дал додумать эту мысль до конца.
Акеми спасалась работой. О, ни одну сбежавшую невесту, ни одного подавшегося за приключениями сына благородного семейства, ни одного потерянного нерадивыми няньками ребенка она не искала так, как искала мужа Ямагути Хосими!
В минуты отчаяния, когда чувство потери и жестокой обиды на судьбу овладевало ею с особенной силой, она сжимала кулачки и думала: найду Нобуо-сана, отдам его Хисане-Хосими — и пускай проваливают из нашей жизни! Но приступы злости проходили, и она не могла не признать, что даже счастливое воссоединение семьи Ямагути не сделает счастливой ее саму, потому что Бьякуя не перестанет любить свою первую жену. Вот его это сделает в полной мере несчастным, а вместе с ним будет мучиться и она, потому что они связаны высокородными обязательствами, и более ничем.
Тем не менее найти Ямагути-сана было необходимо. Хосими была ее клиенткой, внесла задаток и от своего заказа не отказывалась. Прошла уже неделя, а поиски в благополучных районах Рукона результатов не дали. Даже применив секретную технику семьи Кентадзи, использующую родственную реацу для обнаружения следов пропавшего человека, Акеми не получила ничего. Пора было переходить в отдаленные районы, неблагополучные и опасные, а для этого нужна специальная подготовка.
Девушка сотворила бабочку, с тоской поразглядывала странное насекомое, более всего напоминающее раскормленную моль, и отправила мужу сообщение, что работа требует ее отсутствия дома в течение нескольких дней. Она не кривила душой: если образец реацу Хосими не сработал как опознавательный маркер, надо было спускаться на грунт, отыскивать живых родственников и брать образцы у них. В конце концов, Хосими и ее муж не кровные родственники, их духовная энергия не обязана быть похожей. А вот рейши сыновей — в самый раз.
Ответная бабочка, классически черная и степенная, прибыла довольно быстро — Бьякуя интересовался, не нужна ли госпоже супруге помощь и все ли у нее хорошо. Интересовался усталым, безукоризненно вежливым, чужим голосом. Бедный мой, подумала Акеми, как же тебе тяжело! Но разобраться за мужа в его чувствах она не могла. Ей бы со своими совладать. Девушка вздохнула, отправила заказ на подготовку гигая Урахаре и соорудила очередную посланницу для Бьякуи. На этот раз бабочка вышла повеселее — с прозрачными крылышками, переливающимися на солнце всеми цветами радуги.
«У меня все хорошо, — надиктовала Акеми, — не волнуйтесь за меня. — Подумала, вспомнила присказку из генсейской студенческой жизни и добавила с улыбкой: — Целую крепко, ваша Репка».
Унылая бабочка от Акеми вывела Бьякую из ставшего обычным состояния задумчивой меланхолии. Он пару секунд радовался тому, что у его жены есть чем заняться и она не пребывает в таком же душевном раздрае, что и он сам. А вот сообщение о длительном отсутствии ввело в некоторое недоумение. С другой стороны, у капитанов Готей-13 тоже бывали командировки на несколько дней, профессия жены могла потребовать чего-то похожего. И все-таки не дело это, чтобы княгиня Великого Дома болталась незнамо где…
Вежливость и супружеский долг требовали внимания к госпоже. Бьякуя вымученно поинтересовался, не нужна ли Акеми помощь, и получил желанный ответ — нет, не нужна — с самой дурацкой концовкой, которую только можно представить. Нелепая рифмованная фраза впервые за прошедшую неделю заставила улыбнуться. Неожиданно для себя самого князь Кучики понял, что изрядно соскучился по шебутной девчонке с ее чертенятами на дне глаз и неистощимой фантазией на всяческие шалости. Возвышенные страдания по утерянной любви — это, конечно, прекрасно, а семейную жизнь никто не отменял. Надо будет дождаться возвращения супруги и как-то скоротать с ней вечерок… В конце концов, Акеми барышня умная, она всегда знала, что его сердцем давно и прочно владеет Хисана, и вроде бы приняла этот факт. Так неужели два взрослых разумных человека не могут просто пообщаться?
Бьякуя вздохнул. Весь Сейретей твердо знал, что глава Дома Кучики — просто образец благородного шинигами, для которого гордость клана и воинский долг превыше всего. И лишь единицы догадывались, что холодный и равнодушный дайме на самом деле потакает своим желаниям как никто другой, просто умеет делать это с такой надменной миной, за которой не видно ничего, кроме аристократической чести.
