Ренджи про себя чертыхнулся, пока Бьякуя умилялся, и завел песню о том, что завтра на службу, а не похмелиться ли им утром?.. Бьякуя бережно сложил послание от племянницы, выразительно посмотрел в глаза своему подчиненному и настойчиво произнес:

— Ренджи! По последней!

— Хай, тайчо, — обреченно вздохнул лейтенант.

Проснулся Бьякуя от головной боли. Она зло клевала лоб и виски, многократно усиливаясь от мощного храпа. Стоп! Кто смеет храпеть в личных апартаментах дайме? Ах, это не личные апартаменты… это даже не собственный дом князя Кучики. И храпит, выводя неблагозвучные рулады, хозяин этого дома, почему-то закинувший на своего капитана руку. С чего бы это? Ага… с того, что они спят на одном футоне, укрывшись капитанским хаори. Бьякуя пошевелился, скинул с себя абараевскую лапищу и поморщился — футона под ними не оказалось. Ночь руководство шестого отряда провело на полу в гостиной.

— Ксо, — сказал сбоку надтреснутый голос Абарая. — Рукия нас убьет.

— Не нас, а тебя. Это ты своего капитана споил.

— Ксо, — безропотно согласился Ренджи, — Рукия меня убьет. Доброе утро, капитан.

— Угу…

— Проснулись? — в открывшиеся фусума просунулась жизнерадостная мордашка Ичики. — Водички? — сладенько поинтересовалась она, и Бьякуя узнал в ее голосе интонации Акеми.

— Ты почему не на занятиях? — неубедительно возмутился ее отец, впрочем, даже не пытаясь приподняться.

— Мама велела присмотреть за вами, чтоб вы не доопохмелялись до запоя, — фыркнула вредная девчонка. — Она мне разрешила сегодня не ходить! Вы, кстати, не волнуйтесь, мама отправила Рикичи бабочку, что вчера накормила вас несвежим сашими, так что сегодня вы на больничном оба. Так чего, воды принести? — деловито уточнила она.

— Тащи, — сдался строгий родитель. Мелкая Абараи угукнула и исчезла.

— Разбаловали вы ее, — вздохнул Бьякуя, в эту минуту остро ощутивший, что ему уже больше недели не хватает дозы утреннего сарказма.

— Кане-е-ешна! — протянул Ренджи. — Мы разбаловали!

— А кто? — искренне удивился Бьякуя. — Я, что ли?

Абараи хрюкнул и промолчал. Сердобольная Ичика принесла две большие кружки с водой и поблескивала на мужчин любопытными глазами, пока они избавлялись от сушняка.

— Мама сказала, чтобы я вас покормила и уложила спать до обеда, — сообщила она, забирая тару, — а как проснетесь по второму разу, приготовила фурако****.

— Святая женщина, — пробормотал Ренджи, прикрывая глаза.

— Кто? — требовательно спросила дочка.

— Мама.

— А я?!

— И ты, — покладисто согласился папа. — Будешь, когда вырастешь.

Ичика надменно вздернула носик и удалилась, из-за фусума сообщив, что раз они такие вредные, то жрать будут вчерашний тортик. С яичницей. Бьякую передернуло от одной мысли о жареных яйцах и он промычал что-то о диете. И подумал при этом, что святая женщина Акеми после его дня рождения, на котором все родственники желали поздравить именинника и выпить с ним, поила его чем-то кисленьким и кормила овсянкой на воде, да и то в послеобеденное время.

О том, что святая женщина Хисана пряталась от его родни и не приближалась к похмельному мужу, пока его приводили в порядок слуги, он вспомнил только после горячей ванны и пересоленного омлета…

========== Часть 3 ==========

Комментарий к

*има – гостиная в традиционном японском доме

**час обезьяны – 16.00 – 18.00

***сякэн – разновидность сюрикэна в форме звездочки; часто различаются по количеству заостренных наконечников.

****агура – традиционная японская поза, менее официальная и церемонная, чем сейдза, позволяет сидеть, скрестив перед собой ноги.

— Ну, что ты хочешь? Удовольствия бывают разные,

и некоторые из них не совместимы между собой просто…

ну, вот там… курить и быть здоровым, например. Ну несовместимо!..

Масяня

На самом деле Акеми не нужны были несколько дней в Генсее. Она нашла сыновей Хосими в то же утро, что и прибыла в мир живых. Среднего роста молодой мужчина — старший из братьев Ямагути — недоуменно нахмурился, когда рядом с ним пиликнуло какое-то электронное устройство, и оглянулся, но никого не увидел. Довольная Акеми сохранила в памяти регистратора образец его рейши и поднялась в воздух, чтобы направиться в кампус университета, где обитал младший брат. Развеселая студенческая жизнь и вовсе позволила ей взять образец, не вызвав никаких загадочных ощущений у объекта: вокруг было так шумно, что Кешин не только духа — бульдозер не заметил бы, пока тот не подтолкнул бы юношу сзади.

Только после этого княгиня Кучики наведалась в непримечательный магазинчик сладостей, где попила вкусного чаю, почесала за ухом черного кота, разомлевшего у нее на коленях, вычеркнула из списка запланированных покупок то, что мог предоставить Урахара, и только потом влезла в гигай и отправилась в Большой Токио — докупать электронную мелочевку, необходимую отцу для сбора хитрых приблуд, предаваться гастрономическому разврату в ресторанах фаст-фуда, копаться в тряпичных развалах в гипермаркетах и вообще делать все то, что делают женщины в периоды душевного напряжения. Ну, или она думала, что женщины так поступают.

Домой, в Общество Душ, не хотелось категорически. Из памяти все не шел тот злополучный вечер, когда Хосими-Хисана приходила в гости. Все то время, пока ее муж и ее клиентка общались за ужином, Акеми металась по своим покоям, страстно мечтая ворваться в «гнездо разврата» и запустить в неверного супруга чем-нибудь тяжелым. Правда, длилось это недолго. В конце концов, Акеми с детства учили держать себя в руках и руководствоваться прежде всего разумом и логикой. Разум подсказывал, что общий фон реацу в поместье неподвижен, следовательно, Бьякуя и Хосими просто разговаривают, а не то, что нарисовало Акеми ее богатое воображение. Легче от этого не становилось.

Когда госпожа Ямагути покидала усадьбу, Акеми не выдержала и высунулась посмотреть. Хосими выглядела расстроенной и с трудом сдерживающей раздражение, Бьякуя — печальным и замкнувшимся в холодной надменности. Можно было торжествовать, но что-то не торжествовалось.

Девушка наблюдала, как молодой князь слонялся по саду, а потом, ночью, слышала, как он бродил среди деревьев и шипел на садовника. И, вопреки всему, сердце ее затапливала щемящая нежность и сочувствие к этому запутавшемуся в чувствах человеку. Для нее самой все было кристально ясно: она хотела быть с ним, хотела любить и быть любимой в ответ. А вот он сам не знает, чего хочет и поэтому не представляет, куда и как двигаться. Желание помочь, поддержать, успокоить было нестерпимым, но Акеми понимала: она сама вовлечена в этот любовный треугольник, и на данный момент любые ее движения души не будут восприняты позитивно. Более того, начни она выражать сочувствие и понимание — и Бьякуя уверится, что она согласна на его отношения с Хисаной. И как тогда быть?

Вот и бродила Акеми по сверкающим торговым центрам Токио, безучастно пялилась в роскошные витрины, не видя их содержимого, и изо всех сил оттягивала возвращение домой.Она даже переночевала в генсейской гостинице, оправдываясь тем, что Урахара еще не собрал заказ, хотя точно знала: объемный рюкзак уже стоит в прихожей у скромного торговца сладостями.

Вернувшись, Акеми первым делом наведалась в дом родителей. Мама глянула на нее пристально, оценивающе, но ничего не сказала. Отец, как всегда увлеченный своими изобретениями, просто клюнул дочь в щеку, рассыпался в благодарностях за привезенные детали, и ушуршал в свою лабораторию. На прощание мама сказала:

— Используй фамильные техники. Используй свою профессию. Оцени все вероятности. Возможно, сто́ит отложить все дела, отменить все контракты и находиться рядом с ним неотлучно.

— А возможно?..

— А возможно, надо дать ему время, чтобы он переболел. Дать ему соскучиться по тебе. Дать возможность оценить, что ты для него значишь. Тогда он сам придет к тебе. Но после этого уже не отпускай — держи так крепко, как только сможешь, — мама вздохнула и грустно добавила: — Возможно, что-нибудь и получится.