Я пикирую на Садовое и несусь вдоль осевой, метрах в трёх над автомобильным потоком, так что один его край мчится мне навстречу, а другой я обгоняю. Как в разрезанном надвое калейдоскопе я вижу мелькающие лица людей в автомобилях: мужские, женские, детские. Эти лица промелькивают мимо, но я успеваю заметить выражение каждого из них, заглянуть им в глаза…

В правой половине потока, с которым мне по пути, я замечаю огромный «Хаммер». Мне всегда хотелось заглянуть внутрь, понять, что за люди ездят в таких чудовищных машинах.

Я осторожно снижаюсь, и мне открывается салон «Хаммера». Маленький человечек сидит за рулём, рядом с ним женщина раза в два побольше. Человечек явно доволен своей судьбой.

Впереди – новенький «Мерседес». А в нём – женщина. Шикарная женщина сидит со скучающим видом на заднем сиденье, смотрит телевизор, вмонтированный в переднее кресло. Женщина великолепна, но – явно скучает. Я б её развеселил, будь я в телесном образе. Как там в русских сказках: и ударился он обземь, и превратился в Иван-царевича, и обнял царевну – и т.д. и т.п..

Но я не в телесном образе, я взмываю над автомобилями, ускоряюсь и в десять секунд пролетаю Садовое от Парка культуры до Сухаревки.

Здесь я на секунду заглядываю на свой этаж.

В моей квартире на постели лежит человек, ничком, чуть прикрытый простынёй.

За стеной тоже все угомонились. Гришка уткнулся своей благоверной под мышку и посапывает, вполне счастливый.

Спускаюсь ниже. Дворницкая. Бравый Нурали сидит за столом и пьёт чай. Перед ним – девушка. Он говорит ей что-то на своём языке, она робко отвечает ему. Наверное, та самая, «чистая», которую он предлагает мне в домработницы?

Я покидаю подвал, и тут острая мысль приходит мне в голову (хотя голова моя осталась внизу).

Кратчайшим маршрутом я лечу по одному московскому адресу.

ВДНХ. Здесь я немного отклоняюсь от маршрута и облетаю знаменитый памятник рабочему и колхознице. Вблизи памятник совсем не привлекателен, покрыт потёками грязи. Я пролетаю между серпом, что в руке у колхозницы, и молотом, который держит рабочий, и устремляюсь прямо в крышу сталинского дома на улице академика Королёва.

С непривычки, от неумения рассчитывать свои новые силы, я пролетаю нужную мне квартиру навылет, так что приходится тормозить и возвращаться.

В спальне, на широкой кровати спит хозяйка квартиры – грузная женщина средних лет. Она всхрапывает при вдохе и посапывает при выдохе.

А где же хозяин? Он в соседней комнате. Мой главный редактор сидит перед телевизором. А в телевизоре – чтобы вы думали? – «Собака на сене», самый финал, где герои обретают, наконец, счастье.

Некоторое время я рассматриваю своего начальника буквально с полуметра. Он по-настоящему увлечён, он волнуется и переживает, словно видит этот фильм впервые.

Затем Главный выключает телевизор и сидит, откинувшись в кресле. Из спальни доносится храп… Лицо Главного снова приобретает знакомое мне замкнутое выражение.

Мне становится не по себе. Даже не знаю, что я хотел увидеть здесь… Что подсмотреть? Чем насладиться?

Я вылетаю вон, поднимаюсь ввысь и, набирая ход, несусь прямо в колокольню Ивана Великого. На подлёте я притормаживаю так, чтобы меня закрутило вокруг колокольни. Манёвр удаётся, я верчусь над Кремлём, и московский ночной пейзаж превращается в поток переплетающихся огненных линий…

Затем я покидаю круговую траекторию вокруг колокольни, наугад, – и едва не ныряю в Москву-реку. Тогда я разгоняюсь над самой гладью воды, пролетаю под Крымским мостом, мимо фрунзенской набережной, в огиб Лужников и так до самого новоарбатского моста. Какими-то десятыми чувствами в своём бешеном полёте я ощущаю слабый ток воздуха, а мириады огней дробятся и переливаются сплошной сияющей радугой…

Спасибо тебе! – кричу я, сам не знаю – кому. – Благодарю тебя за то, что ты дал мне почувствовать, ощутить всё это!

Перед кутузовским мостом я взлетаю, делаю оборот вокруг шпиля гостиницы «Украина», и в этот миг новая идея возникает в моём воспалённом воображении.

Проспект Вернадского – вот куда я теперь направляюсь. А вот и тот самый дом…

Беда только в том, что я не знаю квартиры, я подвозил как-то свою рыжую любовь к подъезду – и всё…

Приходится обследовать все квартиры со второго этажа. Это совсем нетрудно, поскольку большинство обитателей уже спят. Спят молодые, старые, пожилые, одинокие, семейные, а в одной из квартир счастливым сном спят трое: мужчина и две молодки, которые свернулись калачиком по краям постели, словно два цветочных лепестка вкруг своего пестика.

На шестом этаже мужская компания дуется в карты; на седьмом – женская дует «Мартини».

Те, кого я искал, обнаруживаются под самой крышей. Мне следовало бы догадаться сразу, что такой крутой олигарх мог поселиться только в петнхаузе.

Они в спальне и – кто бы мог подумать! – занимаются просмотром порнухи.

Любовь сидит на постели точно в такой же позе, как и со мной, – поджав ноги, грудки победно торчат вперёд. Олигарх лежит на спине, под простынёй, живот торчит бугром.

«Смотри, смотри, – говорит увлечённо Люба, – как он работает задом. То есть, я имею в виду бёдра…»

«Бёдра, – усмехается олигарх, – работает он совсем другим органом».

«Смотри, как он гуляет задницей из стороны в сторону, такие круговые движения…– показывает пальцем Любовь. – Женщина такой кайф ловит…»

Не отрываясь от экрана, она запускает руку под простыню, шарит там. Олигарх скашивает глаза и смотрит с таким интересом, словно жена ищет какую-то чужую для него, незнакомую вещь.

С лёгким вздохом Люба вынимает руку из-под простыни.

«Я сегодня пас», – говорит олигарх.

«Давай просто посмотрим, – говорит Люба и устраивается поудобней, на животе, так что можно видеть всю её фигуру от пяток через точёные ягодицы до макушки с рыжей копной волос. – Смотреть на себя со стороны – это такое особое удовольствие».

«А уж мне на тебя смотреть со стороны…» – иронизирует олигарх.

«Да перестань, – отмахивается Люба. – Подумаешь, любовник… Ну давай завтра выпишем тебе лучших девочек, какие проблемы…»

Если бы я был телесен, то в эту минуту моё состояние вполне можно было назвать – остолбенел. Ни одной мысли не было в моей голове – или где там помещаются мысли у таких эфемерных существ.

Вместе с моей любовью и её мужем я смотрел на огромный экран. А там было что посмотреть. На экране двое занимались сексом. И одним из них – был я.

Надо сказать, я давно хотел заснять наши с Любовью сексуальные игры, да так и не собрался. Со своими прежними подружками я иногда проделывал такие штуки, ставил в угол видеокамеру и запускал её в нужный момент. Как правило, ничего путного из этого не выходило: либо ракурс был не тот и видны были, к примеру, только ноги, либо свет подводил, либо что-нибудь ещё. А тут качество картинки было выше всяческих похвал, из чего проистекал простой вывод: аппаратура профессиональная. И я вспомнил, что в спальне, в нашем гнёздышке, прямо против постели, висит абстрактная картина: ни черта не понятно по сюжету, но что эротика – видно.

Вот куда встроена камера. Ай да Люба, ай да любовь!

Утешает лишь одно: в грязь лицом я не ударил. По тому, с каким неподдельным чувством наблюдала за экраном Люба, было ясно, что она очень довольна. И тем, что было в гнёздышке, и тем, что она имеет возможность пережить эти мгновения вновь.

Но всему приходит конец, запись заканчивается, Люба переворачивается на спину, открывая свою фигурку спереди, и говорит мужу:

«Ну что там у тебя с этим уродом?»

Ну, точь в точь как со мной в нашем гнёздышке. После любовных игр наступает время заняться корпоративными.

«Ты имеешь в виду…» – со вздохом начинает олигарх.

«Да! – говорит Люба. – Я имею в виду его… замминистра! Они продают канал или нет?»

Я уже было собрался покинуть этот странный дом, но упоминание о канале заставило меня повременить.

До меня доходили слухи о возможной приватизации государственного телеканала. Но – мало ли о чём болтают в кулуарах, на кухнях, в барах. Такие дела решаются за очень плотно запертыми дверьми, простому смертному не подобраться.