На мгновение у него возник вопрос: почему звезды находятся внутри палатки, но потом он сообразил, что каким-то необъяснимым образом выбрался наружу. Он испытывал всепоглощающее желание облегчиться, поэтому расстегнул штаны и послал вперед мощную струю. Морган наблюдал, как она дрожит на ветру, потом струя иссякла, и он решил, что ему следует еще раз вступить в схватку с клапаном.

О да. Я пил. Это многое объясняло.

На сей раз он сумел решить головоломку гораздо быстрее, сделал два шага в палатку и тут же ударился обо что-то голенью. Боль была такой сильной, что он запрыгал на одной ноге, ругаясь, как моряк из Мермунда, когда кто-то снял колпак с фонаря и палатку залил свет.

– Где ты был? – резко спросила его бабушка-королева. Морган едва не упал на землю, прежде чем сообразил, что лучше стоять на двух ногах. Потрясение от внезапно загоревшегося света и голоса королевы Мириамель еще не прошло, когда она добавила: – О чем ты думаешь, дитя? Приведи в порядок одежду, пожалуйста.

Морган поспешил застегнуть штаны, но выпивка сделала его пальцы неловкими, как сардельки.

– Я… ваше величество, я…

– О, ради бога, сядь, пока ты снова не споткнулся и не прикончил себя.

Он присел на сундук, который совсем недавно так жестоко его атаковал, голень все еще пульсировала от боли.

– Ну, я… это… я думал…

– Да, юный глупец, это твоя палатка. Я тебя ждала. Господи, ты же смертельно пьян. И от тебя воняет.

Он попытался улыбнуться, но ему показалось, что у него не получилось.

– Не моя вина. Астр’н. Астр’н вызвал людей барона Колфера на состязание.

Довольно долго Морган думал, что человек, который пил чашу за чашей вровень с ним, и есть барон Колфер. Он удивился, что барон так молод и мускулист и что на лбу у него татуировка Святого Дерева. Так продолжалось до тех пор, пока Морган не упал на колени и его не вырвало, а люди барона принялись громко вопить, поздравляя с победой кого-то по имени Бык, только после этого принц понял, что самого барона здесь нет.

Он бы не чувствовал себя так паршиво, если бы сумел одержать победу. В таком случае оно бы того стоило. И он бы не зря слушал жестокие слова королевы.

– Ты не представляешь, как тебе повезло, что здесь оказалась я, а не твой дед. Он уже начинает думать, что ты становишься причиной затруднений для нас.

– Я не… затр… не затруднение. Я… принц.

Его бабушка закатила глаза к небу.

– О, избавь меня от этого. Неужели так принц празднует день рождения своего отца? Пьет до самого утра? Возвращается в палатку шатаясь, полуодетый, воняя рвотой и дешевыми ароматическими подушечками. Неужели ты не можешь проводить время с женщинами, которые в состоянии позволить себе приличные ароматические шарики? От тебя несет, как на рынке в конце дня.

Да, теперь он вспомнил, что там было несколько девушек. Они с Астрианом провожали их до деревни, чтобы защитить, Ольверис ушел защищать женщину постарше, но дальше все окутал какой-то туман, когда прогулка превратилась в игру в прятки. Потом мокрая трава. Кто-то, кажется по имени Софра, вел себя очень дружелюбно. Затем он вернулся в лагерь, пытаясь пройти мимо демонического клапана палатки. И стал ждать, когда проснется его ленивый оруженосец и поможет… тут он вспомнил.

– А где Мелкин?

– Если ты имеешь в виду своего оруженосца, я отослала его за одеялом для меня – чистым одеялом. Я не ожидала, что придется ждать так долго, и замерзла.

Она выглядела очень нечастной.

– Пожалуйста, ваше величество. Ба’ушка. Я знаю, ты сердишься, но… я могу объяснить.

Королева Мириамель встала.

– Тут нечего объяснять, Морган. Нет ничего интересного или необычного в том, чем ты занимаешься, если забыть, что ты наследник Верховного Престола. – Она подошла к выходу из палатки. – Мы всего день или два проведем в Эрнисдарке – там уже ходят слухи о тебе и твоих друзьях, так мне рассказали, – потом мы отправимся в Элвритсхолл в Риммерсгарде, чтобы попрощаться с одним из самых лучших людей, из всех, что когда-либо знали мы с твоим дедом. И там ты будешь не просто гостем, а человеком, которого запомнят на долгие годы и который однажды станет ими править, перед которым даже король Эрнистира и герцог Риммерсгарда должны будут преклонить колени.

Неужели ты снова выставишь себя отвратительным шутом, как в Эрчестере и во время всего нашего путешествия? Заслужишь ты уважение народа или только его презрение? – Она накрыла фонарь колпаком, и теперь только ее голос делил с Морганом темноту палатки. – Мы уезжаем завтра рано утром. Изгримнур еще жив, но никто не знает, сколько ему осталось. С рассветом ты должен быть в седле. Если ты не опоздаешь и будешь выглядеть пристойно, я не стану рассказывать о том, что сегодня произошло, твоему деду. Так что помни, с рассветом.

– Это слишком рано, – несмотря ни на что, простонал Морган. – Почему так рано? – Он попытался вспомнить, что сказал Астриан, в тот момент его слова казались ему вполне разумными. – Я пью вино только для того, чтобы лучше спать и не… Я хочу сказать, что могу быть хорошим принцем. Лучшим принцем.

Наступило долгое молчание.

– Твой дед и я устали от твоих глупостей, Морган. – Голос королевы стал холодным, как клинок. – Очень, очень устали.

Королева без малейших проблем разобралась с клапаном палатки и беззвучно исчезла в ночи. Морган сел на сундук в темноте и стал думать о том, почему всем всегда легче, чем ему.

Убывающая луна была еще почти полной, но ее, как и звезды, закрывали тяжелые тучи. Ярнульф мог легко представить, что он парит в высокой темноте, где обитает лишь бог, подобный исповеднику в кабинке, слушающему весь день рассказы о грехах человечества.

«Но бог, – подумал он, – не ощущает постоянного трупного запаха. Но так ли это? Ведь если бог не любит запаха смерти, – удивлялся Ярнульф, – зачем он создает столько трупов?»

Ярнульф посмотрел на труп, распростертый на краю деревянной похоронной платформы, ближайшей к стволу. Старая женщина, точнее, она была такой раньше, с руками, узловатыми, словно корни дерева, после долгих лет тяжелой работы. Тело накрыто тонким одеялом, словно стояло лето и она собиралась вздремнуть, а не отправиться в вечность. Ее челюсть была подвязана, и снег скопился в глазницах, придавая ей вид бесконечной слепой пустоты. Здесь, на крайнем севере Риммерсгарда, поклонялись алтарю Нового Бога и Его сына, Усириса Эйдона, но чтили старых богов, а также древние обычаи: на женщину надели туфли из толстой березовой коры, и это указывало на то, что она одета не для торжественного появления в небесном суде Усириса Искупителя, но ей предстоял долгий, холодный и безмолвный путь через Страну Мертвых.

Оставлять тело стервятникам и стихиям казалось варварством, но риммеры, живущие рядом с древним лесом, считали, что это так же естественно, как обычаи южан, строивших для своих мертвецов каменные дома или хоронивших их в ямах, выкопанных в земле. Однако Ярнульфа интересовали не местные обычаи или что ожидало душу мертвой женщины в загробной жизни, а стервятники, которые придут к трупу, – и в особенности один из их видов.

Ветер усилился, тучи быстрее понеслись по черному небу, и верхушки деревьев начали раскачиваться. Платформу, на которой Ярнульф сидел, в тридцати локтях над ледяной землей, болтало из стороны в сторону, словно маленькую лодочку в бурном море. Он поплотнее закутался в плащ и стал ждать.

Ярнульф услышал его приближение раньше, чем увидел, – шелест ветвей, не имевший ничего общего с ветром, а через несколько мгновений уловил запах, и, хотя от трупа, лежавшего на дальнем конце платформы, исходила отвратительная вонь, сейчас она показалась Ярнульфу почти естественной по сравнению со зловонием, заполнившим его ноздри. Он даже почувствовал благодарность, когда ветер сменил направление, хотя мгновение не мог понять, где находится существо, которое поджидал с того часа, как закончился короткий и темный зимний день.