– Вот это женщины! А наши девки – глаз остановить не на ком. Все вислозадые какие-то. Не веришь, присмотрись у себя в классе…
От неожиданности ученица забыла перевод только что найденного в словаре слова. Мысленным взором она быстро перебрала всех своих одноклассниц и не смогла вспомнить фигуру ни у одной из них. Единственная, кто пришел на ум, была Катюха Богаевская. Но у той, наоборот, выпуклости торчали в разные стороны. Все и сразу.
Косички, подвязанные пышными бантиками к вискам, и кокетливый темный передник только добавляли порочной сексуальности этой не бог весть какого ума девице. Бесспорно, в те девственно-идеологические времена в широких массах трудящихся о ролевых играх еще и слыхом не слыхивали. Тем не менее, вид лакомой сдобности пробуждал в мальчишках еще не осознаваемый ими самими древний, как мир, основной мужской инстинкт. Ошалев от самих себя, пацаны гонялись за ней на переменах по коридорам, пытаясь хотя бы пальцем прикоснуться к Катькиным сокровищам.
Пышнотелая красавица с грацией слонихи увертывалась от них, а в одного из преследователей, Мишку Воронцова, выстрелила из пирожка с повидлом, как из пистолета. Катька едва успела его надкусить, как вдруг охальник оказался на расстоянии нескольких сантиметров от вздымавшегося двумя холмами фартука. Катюха недолго думая резко сжала полурезиновое кулинарное изделие. Вылетевшее из пирожка коричневое жидкое повидло залепило любителю девичьих прелестей всю физиономию. Когда в класс вошла учительница химии, картина перед ней предстала весьма живописная.
Злодей и его жертва были тут же выставлены за дверь. Происходившее далее осталось покрыто мраком неизвестности. Учитывая габариты Катюхи, не исключено, что она вдобавок хорошенько накостыляла по шее вертлявому, почти на голову ниже ее ростом Мишке Воронцову – чтобы впредь неповадно было покушаться.
Наблюдение, сделанное Семычем, запало в Наткину голову, пожалуй, посильнее, нежели рассуждения о «презент перфикте» или «презент континууме». Чем они отличаются друг от друга, она представляла себе весьма туманно, но к вопросу о сравнительном изучении вислозадости одноклассниц подошла со всей серьезностью, дотошно и пристально оглядывая каждую с головы до ног.
Впрочем, в этом исследовании Натка также не добилась особых успехов. Все девчонки казались ей самыми обыкновенными. В том числе, она сама. Сколько ни рассматривала школьница собственное изображение в большом зеркале платяного шкафа, как ни крутилась из стороны в сторону, никаких умозаключений о достоинствах и недостатках собственной фигуры она вывести не могла. Разве что ноги, кажется, немного кривоваты… Но какая барышня, входящая в возраст, не считает свои ноги далекими от идеала? Разве только та, при взгляде на которую особи мужеского пола выворачивают шеи на 180 градусов.
…При воспоминаниях о поре школьного девичества Наталья Алексеевна никогда не испытывала полагающейся по всем законам жанра ностальгии. Ее одноклассницы казались скорее н е взрачными серенькими пташками, нежели прекрасными лебедушк а ми. Каждую мучили свои демоны, каждую в той или иной степени обуревали пр и ступы неуверенности в собственных силах и, в первую очередь, в со б ственной привлекательности.
«То ли дело современные десятиклассницы, – подумалось же н щине. – Почти все выглядят такими ядреными молодухами, что любую сразу по получению аттестата хоть под венец веди. Вот уж на ком школьные формы да бантики смотрятся плодами нескро м ной мужской фантазии. Да и килограммы косметики прибавляют каждой по несколько лет. Интересно, как к окончанию школы будут выглядеть нынешние первоклассницы, которых едва ли не с рожд е ния усердные мамочки учат пользоваться космет и кой».
После этих не слишком оригинальных размышлений Наталья Алексеевна вновь вернулась к воспоминаниям, связанным с подг о товкой к поступлению в институт…
Хоть и через пень-колоду занималась Натка с благодетелем репетитором, все-таки определенный запас иностранных слов в ее голове сумел осесть. Десяток-другой «топиков» – тематических рассказов на английском языке о жизни Лондона и его обитателей – она вызубрила. Наконец настал час икс…
На время сдачи вступительных экзаменов Натку согласились приютить у себя родители Скворушки, обитавшие в скромной двухкомнатной «хрущовке», находившейся неподалеку от одного из корпусов «педа» – как раз в нем проводились экзамены. Пообщавшись со столь же чудаковатыми, как их сын, Скворцовыми-старшими, Натка впервые поняла, почему говорится: яблоко от яблони недалеко падает.
Перед ней предстали постаревшие комсомольцы-добровольцы – того самого безоглядного и бесшабашного романтически-революционного разлива. Такие, как они, в свое время с бодрой песней уезжали на комсомольские стройки, на Магнитку и Днепрогэс, бросались покорять тайгу, недра и небеса, готовы были махнуть хоть к черту в зубы, ночуя в брезентовых палатках в лютые морозы.
В юности родители Скворушки, как полагалось порядочным молодым людям того времени, отправились с благодатных просторов Украины на «любимый и близкий на Дальний Восток», где работали на какой-то стройке. Правда, поскольку дело происходило в тридцатых годах, не исключен вариант, что молодые люди попросту бежали от разразившегося над богатейшим сельхозрегионом голода. Представить себе голод в местах, где из земли все «просто так и прет», трудно при самом богатом воображении, тем не менее, из песни строчку не выкинуть.
Через несколько лет семья перебралась в Новосибирск. Последние предпенсионные годы неугомонная, переваливающаяся при ходьбе, подобно уточке, Ольга Матвеевна работала комендантом в студенческом общежитии. Это наложило дополнительный отпечаток на ее и без того своеобразный характер. Всех молодых людей она именовала не иначе, как чуваками. Готовя ужин, напевала: «Мы лежим с тобой в маленьком гробике» или «Я куплю тебе ящичек мыла. Хочешь мойся ты им, хошь – торгуй». Именно от нее Натка впервые услышала про Жанетту, которая в Кейптаунском порту с какао на борту поправляла такелаж, сагу про негра Тити-Мити и попугая Кеке и множество другой не менее замечательной песенной чепухи.
Мужа своего, блаженненького Ивана Максимовича, работавшего грузчиком в продуктовом магазине, Ольга Матвеевна величала не иначе как Ваня-дурачок, что, собственно, являлось скорее констатацией факта, нежели оскорблением. Выпивохой или запойным пьяницей его назвать было нельзя. Просто Иван Максимович постоянно находился в приподнято-возвышенном настроении, градус которого усиливали несколько рюмок убойно-крепкого самогона, который в семье не переводился.
Иногда под воздействием принятого внутрь «средствия» жизнелюбие восторженного грузчика выходило за рамки обычных параметров. Он кидался обниматься к супруге, выкрикивая в страстном порыве:
– Олька, вот люблю ж я тебя, паразитку такую!
– Отвянь, Ваня-дурачок, – небрежно осаживала шестидесятилетняя Джульетта пылкого возлюбленного, а когда тот от избытка страсти влеплял ей смачную плюху пониже спины, швыряла в него любым предметом, бывшим в тот момент у нее в руках.
Поскольку объяснения чаще всего происходили на кухне, в бедного Ивана Максимовича летели крышки от кастрюль, половники, лопатки для перевертывания жарящихся на сковороде котлет. Один раз Ольга Матвеевна умудрилась заехать мужу в лоб мясорубкой, отчего там вздулся багровый шишак. Потирая ушибленное место, отвергнутый воздыхатель обиженно тянул:
– Ах, вот ты как, честного труженика обижать…
– Это ты-то честный? – насмешливо вопрошала женщина, азартно шинкуя морковку. – А сметану с Томкой-продавщицей на пару кто кефиром разбавляет? А ящик яблок кто стянул со склада недавно? Думаешь, не знаю? Мне добрые люди все рассказали! Ладно бы в семью яблоки притащил, охламон, так нет, продали с Васькой-сменщиком за бутылку бормотухи. У-у-у, прохиндеи!
