В клубе, куда набилось полным-полно школьников, на сцену поставили журнальный столик, вокруг него разместили несколько стульев. Началась игра в «брифинг». Якобы журналисты задавали заранее вызубренные вопросы якобы космонавтке. Та выдавала такие же заученные, идеологически выверенные ответы, чувствуя себя при этом если не звездой экрана, то близко к тому.

Артистическая карьера девицы продолжала бы набирать обороты, не вмешайся в дело ее строгая маман. Эмма Валентиновна, окрыленная успехом действа под названием «Пресс-конференция В. Терешковой», на следующий год решила замахнуться на большее – не на Вильяма нашего Шекспира, безусловно, но на постановку пьесы одного из советских драматургов. Речь в спектакле шла о войне. Натке предстояло сыграть роль партизанки, попавшей в логово к фашистам.

В сцене допроса, по замыслу постановщицы, партизанка должна была попросить сигарету у немецкого офицера, а затем демонстративно пустить тому дым в лицо. Тем самым выразив презрение и ненависть к врагу. Потом партизанка произносила нечто вроде «все вы гады, победа будет за нами, ничего я вам не скажу». Естественно, после таких обидных слов фашист выстреливал в героиню из пистолета, и та эффектно валилась на пол. Так, по крайней мере, должна была бы выглядеть сцена, не вмешайся в творческий процесс непредвиденные обстоятельства.

Репетиция проходила в кабинете биологии, свободном на тот момент от занятий. Когда Натка стояла перед одноклассником-гестаповцем, дымя воображаемой сигаретой, в класс заглянула Зоя Максимовна. Застав дочь за непонятным занятием, она несколько оторопела, а потом начала допрос с пристрастием. Выяснив, что «артистке» предстоит стоять с сигаретой в руке на сцене сельского клуба перед всеми школьниками и односельчанами, женщина вынесла безоговорочный вердикт: этому не бывать!

– Еще чего выдумали! – возмутилась она. – Позориться перед всеми. И как ваша Эмма Валентиновна только додумалась до такого?

Напрасно Натка пыталась объяснить матери, что так требуется по роли, что искусство требует жертв и так далее. Суровая женщина, работавшая к тому временем завучем и обладавшая крайне реалистичным взглядом на вещи, осталась непреклонной. О чем Зоя Максимовна поговорила с пылкой литераторшей, отличавшейся богатым запасом фантазии, Натка так и не узнала. После беседы у постановщицы, видимо, опустились руки, и дело с подготовкой спектакля постепенно сошло на нет.

Так, едва начавшись, завершилась артистическая деятельность школьницы. Справедливости ради следует отметить: Натка не особо переживала по этому поводу и не рыдала ночами в подушку. Кроме того приближались экзамены – хоть и не выпускные, но довольно серьезные.

Куда драматичнее сложилась судьба ее наставницы. Образованная, красивая, душевно развитая женщина по неведомым Натке причинам была вынуждена жить с настоящим домашним тираном, время от времени напивавшимся до стеклянного состояния. Работал этот, с позволения сказать, муж главным агрономом совхоза. В промежутках между запоями это был приличного вида молодой человек, высокий, симпатичный, улыбчивый, элегантно одетый.

Все разом менялось, едва главному специалисту доводилось поднести рюмку ко рту. Воспитанность и культурность слетали с него вместе с каждым опрокинутым стаканом. Из личности изо всех щелей начинала выползать личина: отвратительное мурло, сыпавшее матами и угрозами. В такие моменты агроном хватался за топор, и несчастная «Эммушка», прихватив с собой обоих малышей, была вынуждена проводить ночь где-нибудь в сарае. Обращаться за помощью к соседям не позволял стыд.

Как известно, от людей на деревне не спрячешься. Через какое-то время о «художествах» специалиста по выращиванию яровых и озимых стало известно широкой общественности. Наткин отец периодически приводил подчиненного в чувство, грозя лишением партбилета. На какое-то время внушение действовало, но затем все повторялось сначала.

В итоге все пришло к логичному финалу. Из очередного запоя агроном так и не вынырнул. Дети к тому времени подросли, старший окончил военное училище, женился. Тут бы и пожить для себя, но судьба приготовила новый удар: парень погиб в Афгане. Матери доставили «груз двести». Невестка и свекровка вместе оплакали потерю, а потом принялись растить маленькую синеглазую (генетический подарок непутевого деда) девочку. Кто знает, может быть, за такие небесно-голубые очи-озера и любила «Эммушка» своего жуткого на посторонний взгляд мужа, прощала ему все, надеясь всякий раз, что он рано или поздно образумится. К тому времени Натка жила уже в другом месте, родители тоже переехали. О судьбе своей любимой учительницы она узнала от других.

* * *

«Отстрелявшись» на экзаменах, получив в ведомости ожидаемые четверку за контрольную по алгебре и пятерку за сочинение, Натка с легкой душой отправилась на летние каникулы.

Часть ее одноклассников в девятый класс решила не идти, предполагая осенью направить стопы в разнообразные профтехучилища, которые в советские времена исправно делали свое дело, готовя рабочие кадры по множеству специальностей. Одурев от школы и насильно вталкиваемых в голову знаний, многие неокрепшие юные души устремились на свободу. Натка также была не прочь влиться в их ряды. Но едва она заикнулась, что хочет бросить школу и поступить учиться на парикмахершу, как получила дома решительный отпор.

– Ты что, – негодующе вопрошала Зоя Максимовна, – хочешь быть похожей на эту дурочку Тому Орлову? Та дважды два сложить никогда не могла, родила в четырнадцать лет и на этом завязала с учебой. А ты для того книжки умные с утра до вечера читаешь, чтобы грязные головы мыть, варикоз зарабатывать? Знаешь, как ноги у парикмахеров в старости болят? Сама подумай, им же с утра до вечера приходится на ногах стоять. Попробуй ради интереса, сколько сможешь выстоять!

Наткины возражения насчет трудностей с постижением математических наук мать взять в расчет не пожелала.

– Уж как-нибудь ты осилишь эту математику несчастную. Никто от тебя не ждет успехов Софьи Ковалевской!

На этом «как-нибудь» пришлось смириться. Имело ли смысл думать о следующих учебных днях, когда впереди ждало длиннющее лето. На каникулы отправилось все семейство за исключением Алексея Михайловича. Для него летом как раз наступала самая горячая пора. Маленькая Валюшка окончила первый класс, строптивая Маришка – с легкостью свой пятый, ну а Натке через «не могу и не хочу» предстояло осенью тянуть лямку в девятом.

Зоя Максимовна, отпуск которой обычно растягивался на все летние месяцы, с ловкостью дирижера управлялась со своим семейным «оркестром». По утрам ее и сестер ожидал огород, где работы хватало на всех. После обеда девчонки с подружками убегали купаться на речку. В ненастную погоду все разбредались с книжками по разным углам.

Спокойная размеренная жизнь вносила в жизнь семьи благость и умиротворение. Иногда, если разбушевавшаяся внезапно гроза пугала раскатами грома и вспышками молний, женское население дома угнезживалось вместе на одном диване и вело тот неспешный, ничего не значащий разговор ни о чем и обо всем, который оставляет такой теплый след в душе.

Зоя Максимовна в такие минуты рассказывала дочерям о детстве, о том, как училась в пединституте, как проводила первые уроки в школе рабочей молодежи в Прокопьевске.

– После войны, – вспоминала она, – в пятидесятых годах, знаете, какая преступность везде была? На трамвайных остановках нередко случалось: пока какая-нибудь женщина в хорошей шубе лезла в трамвай, уголовники в давке всю спину у шубы вырезали бритвой. Дамские сумочки все женщины в транспорте крепко держали перед собой. Чуть зазеваешься, ремешок в руках останется!

– В то время, – продолжала Зоя Максимовна, – много хороших вещей на женщинах можно было увидеть. В магазинах пусто, зато барахолка кишела всякими заморскими тряпками. Из Германии чего только солдаты не привозили… Наши бабы никогда такого и не видывали. Некоторые девчонки на танцы приходили в комбинациях – шелковых, кружевных. Думали, это сарафаны такие. Никому и в голову не могло прийти, что такую красоту нужно под платье надевать.