* * *

…Узнав о рождении сестренки, Натка начала с нетерпением ждать прибытия мамы из роддома. Несколько дней, предшествовавшие этому событию, оказались заполненными размышлениями: какая она, эта младшая сестренка? Какие у нее волосики, глазки, что она умеет делать – словом, девочку волновала встреча с еще не виданной игрушкой, новой куклой, только живой. Переполненную радостью юную душу в некоторые моменты тревожило сомнение: вдруг сестричка не понравится?..

Процесс ожидания скрашивали обычные школьные и домашние дела, игры, а также телевизор. Сейчас трудно вообразить, каким праздником являлся для людей всех возрастов просмотр скупых черно-белых кадров. Оживление мертвого темно-серого экрана первоклассница начинала предвкушать уже с утра. Ей было совершенно неважно, будут показывать уборку урожая, проход Юрия Гагарина по красной ковровой дорожке или фильм про разведчиков.

На просмотр художественных фильмов часто напрашивались соседи, своих телевизоров не имевшие. В эти дни небольшой домашний зал превращался в филиал местного клуба. Со всех комнат стаскивались стулья, табуретки. Не хватало лишь тетеньки для проверки входных билетов. Если фильм предназначался для разновозрастной категории, взрослые прихватывали с собой ребятишек, которые обычно ютились на полу. В такие вечера становилось особенно весело. Появлялась возможность во время просмотра незаметно пошалить: щипнуть друг друга, засунуть за воротник мятую бумажку – да мало ли чего мог придумать юный изобретательный ум. Самое главное заключалось в умении побезобразничать втихушку, не привлекая внимания взрослых. Куда хуже дело обстояло с просмотром кинокартин, помеченных грифом «до шестнадцати лет». Взрослые безжалостно выставляли детей из комнаты и, отправляя в постель (запретные зрелища приходились на довольно позднее время), плотно закрывали дверь в зал.

Ах, как манил сестер «запретный плод»! Иногда им удавалось незаметно приоткрыть дверь и в течение нескольких минут любоваться мельканием кадров, понять содержание которых не представлялось возможным. Праздник непослушания продолжался недолго. Заслышав сопение и возню за дверью, отец выходил в коридор и строгим голосом провозглашал:

– Немедленно в постель! Застану еще раз, полночи будете стоять в углу!

Глотая слезы, огорченно вздыхая, волоча за руку полусонную, но, тем не менее, упорно упиравшуюся Маринку, Натка тащилась в детскую комнату. Здесь имелась одна особенность. Для равномерного снабжения комнат теплом строители вмонтировали в топившуюся из коридора печку две трубы, выходившие концами в разные помещения – зал и спальню детей. Диаметр труб равнялся примерно десяти-двенадцати сантиметрам. Однажды сестрички обнаружили удивительную вещь. Оказалось, если прильнуть глазом к трубе в их комнатушке, то через другой конец трубы можно увидеть довольно приличный кусок зала, в том числе часть телеэкрана. Целиком рассмотреть кадр не представлялось возможным, но, покорячившись перед отверстием, можно было подобрать более-менее сносный обзор, позволяющий понимать суть происходивших в фильме событий.

И тут началось! Всякий раз, когда деток загоняли в их «стойло», между ними начинались жестокие битвы за доступ к желанной трубе. Совсем как между современными нефтяными магнатами. До отстрела, понятное дело, не доходило, но шантаж и подкуп использовались беззастенчиво. Не сумев оттолкнуть Натку от наблюдательного пункта по причине маловозрастности и маломощности, Маринка начинала угрожающе шипеть:

– Сейчас пойду и скажу папе, что ты кино смотришь!

Лопаясь от злости (в кадре происходило самое увлекательное: герой приближал губы к героине, и через секунду им предстояло слиться в страстном поцелуе), старшая сестрица приступала к торгу:

– Марин, а хочешь, я тебе куклу красивую нарисую? Хочешь, почитаю?

Настырная младшенькая, не соглашаясь ни в какую, требовала лишь одного: доступа к запретному зрелищу. Натке не оставалось ничего другого, как уступить или начать рукопашную схватку. Биться с сестрой в полную силу она не решалась никогда. Маринку ей было просто жалко. Но та несмотря на свой невеликий возраст сражалась как тигр – кусалась, царапалась, вцеплялась в волосы. Поэтому в любой заварухе она почти всегда одерживала верх.

Некоторые коррективы в отношения между сестрами внесло рождение третьей девочки. Ее в семье обожали все. Наталье Алексеевне всегда было удивительно, насколько близки они оказались с младшей сводной сестренкой, родившейся на восемь лет позже. Особенно на фоне того, насколько всю жизнь отталкивало друг от друга в разные стороны их с Мариной, родной и довольно близкой по возрасту. Всю жизнь старшая и средняя сестры вели себя, как два магнита, подставленные друг другу одинаковыми полюсами. В конце концов, родственная связь свелась к чисто формальному обмену любезностями.

* * *

Появившаяся в доме малышка осветила радостным светом жизнь всех членов семьи. Когда родители внесли ее в дом, в зале уже дожидалось целое общество. Пришли соседи, коллеги по работе, друзья. Накрывая стол, суетилась бабушка Оля. Отец, сняв верхнюю одежду, понес драгоценную ношу в спальню и положил на кровать. Все двинулись следом. Когда Зоя Максимовна распаковала одеяльца и пеленки, взору почтенной публики предстал очаровательный младенец с перевязочками на ручках-ножках, тугим круглым животиком и прочими чудесами.

Туманный взор новорожденной блуждал в пространстве, будто пытаясь сообразить: «Где я, что я?», выбившиеся из пеленки руки отчаянно молотили воздух. Собравшиеся единодушно решили: ребенок – что надо! Наиболее подхалимажные элементы тут же нашли сходство малышки с отцом семейства Алексеем Михайловичем. Довольно скупая на эмоции маман тревожилась лишь об одном – чтобы девочку в этой суматохе случайно не повредили.

С появлением маленького ребенка в доме прибавилось забот и хлопот. Бабушка Оля, погостив в семье некоторое время, отправилась к себе, где ее ожидал оставленный без присмотра муж, находившийся на пенсии шахтер, не дурак выпить. У Алексея Михайловича началась посевная, домой он появлялся только переночевать. Весь женский табор оказался предоставленным самому себе.

На плечи находившейся в декретном отпуске Зои Максимовны помимо ухода за ребенком легла забота о двух других дочерях, домашней живности, посадке огорода «и протчая и протчая». Чего стоила одна только стирка белья на пять человек при отсутствии в доме горячей воды! Холодная хоть и текла из крана, но по причине ржавого цвета больше годилась для окраски белья в коричневый цвет, нежели для его отстирывания. Пока в доме не появилась примитивная стиральная машина «Белка», мать стирала белье вручную в большой цинковой ванне, затем кипятила все светлое с отбеливателем в огромных металлических чугунах.

Захватывающим дух приключением становился обычный поход в баню. Общественная одноэтажная мыльня, принимавшая в свои чадящие недра поочередно всех жителей поселка – женщин и мужчин по разным дням, – находилась от дома через несколько улиц. Летом до нее добирались легко; с наступлением весенне-осенней распутицы дотащиться до бани по великим грязям становилось большой проблемой.

С утра ходить в храм чистоты не имело смысла по причине собачьего холода в помещениях. Основной процесс помывки осуществлялся вечером. В небольшую раздевалку и чуть более просторное помывочное отделение в женский банный день набивалось под завязку голых теток, разновозрастных и разнополых детей, старух с обвисшими животами и грудями. От каменного пола по ногам тянуло ледяным холодом, чуть теплее становилось на уровне груди и совсем жарко – голове. По настоящему погреться удавалось лишь в парной, хотя сырой горячий пар больше обжигал кожу, чем способствовал прогреву организма.

На каменных лавках едва удерживались металлические тазики-шайки, норовящие то и дело соскользнуть вниз. И уж верхом сноровки требовалось обладать каждому, кто хотел налить воды в шайку. С краном для холодной еще кое-как справлялись, но с горячей водой приходилось держать ухо востро. В огромном баке находился крутой кипяток. Стоило ненароком чуть сильней повернуть вентиль, как тут же из огромного кранового носа с шумом и фырканьем вырывалась тугая обжигающая струя, грозящая уничтожить все вокруг.