— За всеми?
— Конечно! — Воображала встаёт, закидывает руки за голову. Лицо почти счастливое. Врач остаётся сидеть, смотрит снизу вверх:
— А если у кого-то из них случится свой автобус с динамитом?.. Вернее, благодаря тебе, не случится… За этими, новыми, ты тоже проследишь?..
— Обязательно! — Воображала расцветает. Прохаживается по камере, заинтересованно осматривает стены, и особенно — дверь. Начинает насвистывать.
— На это жизни не хватит.
Довольное фырканье. Со значением:
— Моей — хватит!..
Насвистывание воздушной кукурузы.
— Ты посадишь их в клетку. Лишишь свободы выбора.
— Ничего подобного. Я просто не дам им убивать.
— Только — убивать?.. А всё остальное — пожалуйста?..
— Для начала и этого хватит. А там — посмотрим.
— А решать, что им можно, а что нельзя, будешь, конечно же, ты?
— Конечно. Раз уж они все такие идиоты, что не могут сами понять!
— А не слишком ли много ты на себя берёшь?
— Как раз нормально. Пусть живут долго и счастливо, а я о них позабочусь.
— М-да… Я-то думал… а ты повыше метишь. Не страшно? Одного такого, между прочим, распяли…
— Ну, это было черти когда, в мрачном средневековье или даже раньше. А в Древней Греции, к примеру, их всех очень даже уважали!
— Нимб не давит?
Воображала смотрит на Врача с удивлением и жалостью:
— А у тебя что — есть на примете другая кандидатура? Более подходящая?..
Пауза.
Воображала задумчиво теребит прядку волос, улыбается, склоняет голову к плечу:
— В конце концов, кто-то же должен… И если не я, — то кто?.. А тот, кто там сейчас… Ну если вообразить, что он там таки есть…Ты что, будешь утверждать, что он идеально справляется со своими обязанностями?.. Чушь! Зуб даю. что у меня получится лучше.
Врач скалится, голос его полон убийственного сарказма:
— Всеобщая любовь и братство под крылышком святой Виктории?!
Воображала невозмутимо пожимает плечом:
— Почему бы и нет?
— Тебя будут бояться. И ненавидеть.
— Стоит только мне захотеть — и не будут.
Глава 15
Пауза.
— Но кое-кто будет помнить, что боялся и ненавидел. С этим — как?
Воображала мрачнеет. Повторяет упрямо:
— Захочу — и не будут они ничего помнить. Никто. Ничего.
Голос Врача тих и вкрадчив, он вроде бы и соглашается, и ирония почти не слышна. так, самую малость.
— Правильно… Зачем такое помнить? Пусть помнит только про любовь. И почитание. И не забывает время от времени поклоняться.
Голос Врача тих и вкрадчив, он вроде бы и соглашается, и ирония почти не слышна. так, самую малость.
Воображала фыркает, улыбка у нее кривая, но упрямая. Мотает головой, с вызовом вздёргивает подбородок:
— А что?! Неплохая идея!..
Но тут же сникает:
— Да нет, конечно, ты прав. Так нельзя. Но это не значит, что нельзя никак. Надо просто придумать — как. Вот и все. Всегда можно что-то придумать. Всегда… Ну, например, буду богом по совместительству, чем плохо? И никто ничего не будет знать! Вы оба всё первыми забудете, я уж постараюсь. Ты ещё будешь приходить к нам на выходные, трепать меня по щеке на правах старого друга семьи и угощать мороженым. А я больше не буду дурой. Вы ничего и не заподозрите, я буду очень осторожной. Буду как все. Так даже интереснее, чем в открытую…
— Но ты-то сама будешь помнить. И знать.
Пауза.
Воображала вбирает в грудь воздуха, собираясь что-то возразить. Но ничего не говорит. Выдыхает осторожно. Молчит. Смотрит в сторону.
Врач забивает слова, словно гвозди.
— Будешь помнить. Всё время. Помнить. Что всё — ложь. Фальшивка. И выхода нет. Можно только притворяться и дальше. Всё время — притворяться. А всемогущество — оно ведь палка о двух…
Воображала с перекошенным лицом швыряет в стенку непонятно откуда взявшуюся огромную фарфоровую вазу, разноцветные осколки разлетаются по камере:
— Да знаю я!
Сникнув, садится у стены на пол.
— Ладно. Убедил. Хотя и жалко — когда ещё такая маза подвернётся!.. Ай, ладно, мороки тоже дофига, была халва…
Ёрзает, устраиваясь поудобнее (локти на коленках, подбородок на переплетённых пальцах). Пол камеры теперь разграфлён на чёрно-белые клетки, Врач в чёрном сидит в одном углу, Воображала — в другом, оранжевой футболки не видно за белыми коленками, ее фигурка кажется белой полностью, даже волосы выцвели. Рядом с ней громко тикают шахматные часы. Воображала протягивает руку, нажимает на кнопку. Тиканье смолкает.
— Но ведь я могу и иначе. Проще. Гораздо проще. Как с тем автобусом. Подправить не память, а само прошлое. Думаешь — так труднее? Не-а! Это память исправлять труднее, а в жизни всё проще. Даже напрягаться особо не надо. Никаких кошмаров. Никаких богов. Я и сама забуду всю эту чушь, которую тут навоображала.
Пауза. Осторожный вопрос Врача:
— Думаешь — это поможет?
Пауза.
Очень долгая пауза.
— Ну вот видишь… Ты и сама понимаешь. Пара месяцев. Или лет. И всё повторится. Ты не сможешь быть такою, как все. Ты даже притвориться такою не сможешь. Ты — уникум. И с этим ничего не поделать. Даже тебе.
*
смена кадра
*
Перебивкой — солнце садится в море, рыжий пляж пуст. Песок выровнен ветром и волнами, на нем не осталось ничьих следов.
*
смена кадра
*
Громкое тиканье шахматных часов (во весь экран).
Голос Врача:
— Вот поэтому-то ты до сих пор и здесь… Всё остальное — чушь собачья. Отговорки. Да ты и сама это понимаешь. Раз до сих пор здесь — значит, понимаешь. Просто ведёшь себя, как страус — сунула голову в песок и думаешь, что всё в порядке.
Голос его гулко отдаётся от серых стен, сложенных из крупных камней. Высоко под потолком — узкое окошко с допотопной решёткой, сквозь неё виден кусочек неба. Камера теперь напоминает глубокий каменный мешок или башню, в ней нет ни углов, ни дверей.
Голос Воображалы, такой же усталый и неприязненный:
— Заткнись…
Смех Врача больше похож на кашель. Крик чайки за окном.
— Голову в песок — это очень удобно. Но так нельзя — всю жизнь. Не получится. И когда-нибудь ты наберёшься смелости признаться самой себе, что убегать тебе больше некуда. И вот тогда. Именно тогда. Ты станешь работать на них. На свой оживший кошмар.
За узким окошком — пронзительно-яркое небо. Шум прибоя. Яркое солнце.
Мельком — две лежащие валетом фигурки глубоко на дне мрачного каменного колодца. Гулкий звук падающих капель.
Голос Воображалы:
— Я могу вернуть всё к самому началу…
Шум прибоя. Ослепительный блеск прямо в камеру, потом тускнеет, дробится, рассыпается брызгами на мокрых камнях.
*
Смена кадра
*
Камни желтеют, мельчают, превращаясь в песок. Трёхлетняя Воображала играет на песке туфелькой. Голос китайца:
— Выбор за вами… только за вами.
Крик чайки. Она — как белый штрих на ярко-синем небе. Отдаляется. Белый штрих на узкой полоске ярко-синего неба в крупную клетку, окаймлённой серым камнем.
*
Смена кадра
*
Изнутри башня залита оранжевым предзакатным светом. Голос Врача насмешлив:
— … И всё повторится опять…
Оранжевый свет. Чернильные тени. Воображала сидит у каменной стены, голова запрокинута. Пальцы автоматически перебирают оранжевый песок.
— … Может быть, уже повторялось… И не раз…
Звук падающих капель. Чайки больше не видно в окне. Небо светлеет, выцветает, становится неотличимым от стен. Оранжевый свет тускнеет. Голос Воображалы тих и точно так же бесцветен:
