— Иногда я думаю — а есть ли я вообще? В смысле, на самом деле? Сам по себе. Или я тоже просто тобою выдуман? Нужен был тебе вот такой персонаж, вот ты меня и…
*
смена кадра
*
— Неправда! — голос Воображалы звонок и напряжен. — Это всё неправда! Мой папа не такой! Ему нечего было бояться! Это же просто смешно! Я никогда не делала ничего такого! Бояться меня?! Смешно!..
Врач тоже на взводе, но говорит тихо, его голос сочится ядом:
— О, какая милая оговорочка — это твоё вечное «Я»! «Я не делала», «Я ни разу»!.. Только ведь тебе-то и не надо — самой. Самой не так интересно, правда? — Врач хихикает, качает головой. — Это же просто с ума сойти! Жить рядом с таким каждый день, годы и годы. И деться-то некуда… Он же наверняка всё понял. Давно уже. Я и то догадался. А сколько я тебя знаю?.. без году неделя. А он? Конечно же, понял, он умный. Но — деться-то некуда! Вот ведь ситуация, врагу не пожелаешь. Смешно, говоришь? О да, смешно…
Смех переходит в стон. Врач трясёт головой, бормочет быстро с закрытыми глазами:
— С утра до вечера, и так без конца, рядом, рядом, тут поневоле уйдёшь в работу, больше-то некуда ему было уйти, бедному… — длинный всхлип.
Лицо у Воображалы похоже на белую маску в ореоле ярко-рыжих волос. Черты неподвижны, живут лишь глаза. Врач не смотрит на нее, его глаза закрыты, смеётся, качая головой, продолжает, всё убыстряя темп:
— Очень удобно, а что? Всегда чужими руками, пай-девочка, умница-скромница… и, разумеется — только из самых лучших побуждений, и никак иначе! Ты только спасаешь. только помогаешь, ломают всегда другие, а ты вроде как бы и ни при чем, ты приходишь потом. Как добрая самаритянка. Когда пациент уже готов. И всегда. вегда. всегда из лучших побуждений… Тебе же со стороны виднее, что для любого из нас лучше, со стороны всякому виднее, вот только что он может, этот всякий, кроме как дать совет, которому всё равно никто и никогда… — Врач раскрывает глаза. Говорит внезапно охрипшим голосом. — Но ты… Ты-то у нас — не всякий. Вот ведь ужас-то.
Пауза.
Лицо Воображалы — белая маска на фоне белой стены. Смех Врача:
— Ещё бы ему не бояться! До судорог! До обморока! До щенячьего визгу!!!
— Неправда!!! — Воображала кричит. Лязг замка. Врач давится смехом, мотает головой в сторону открывающейся двери:
— Вот опять ты затыкаешь мне рот! И опять не сама, чужими руками. Правда — штука малоприятная, да?
— Это — неправда!
— У тебя двойка по физике, — неожиданно меняет тему Врач, поднимаясь навстречу охранникам почти удовлетворённо (те напоминают декорации или роботов из плохого спектакля, движения автоматические и замедленные). В голосе Врача больше нет насмешки, он резок и презрителен: — Почему?
Рыжие волосы, белая маска. Упрямый подбородок, растерянный взгляд:
— Ты сам знаешь…
— Не знаю!
Воображала щурит глаза, запрокидывает голову:
— Потому что физик — сволочь!
— Неправда. Это просто тебе взбрело в голову, что он — сволочь. Я знал его раньше, до того, как ты с чего-то там навоображала себе…
Лязг захлопнувшейся двери.
Тишина.
— Это неправда… — говорит Воображала очень тихо. Упрямый подбородок дрожит.
*
смена кадра
*
Крупным планом — лицо Фрау Марты, произносящей с мрачноватой гордостью:
— Бросил, конечно. Куда он денется? Она же это всерьёз вообразила…
Сквозь нарастающий звон — умоляющий голос Конти (он сидит на корточках перед шестилетней Воображалой, лицо несчастное):
— Тори, что ты говоришь… она не такая…
Воображала топает ножкой:
— Почему ты мне не веришь?! Я же лучше знаю!..
Звон нарастает до нестерпимости. Звук лопнувшей струны.
*
смена кадра
*
Белая камера. Шелестящий голос Воображалы:
— Это неправда…
Её почти не слышно. На неподвижном лице очень странно лежат тени, делая его похожим на сшитую из мелких лоскутков маску. Углы рта и глаз у этой маски слегка перекошены.
*
смена кадра
*
Лязг захлопывающейся двери. Врач падает на пол лицом вниз. Осторожно подтягивает под себя руки, садится. Поводит плечами, поворачивает голову, прогибает позвоночник. Усмехается невесело:
— А ты, похоже, учишься держать себя в руках. На этот раз сращивать ничего не придется и даже почки не отбиты. Что ж, спасибо и на этом.
На Воображалу он не смотрит.
— Всегда пожалуйста.
Она сидит в углу, очень прямая, лицо застывшее. Голос ровный, отрешённый, скорее задумчивый, чем угрожающий:
— Ладно, допустим. Убедил. Я моральный урод. Садистка, любящая живые игрушки. А ты — моё очередное развлечение. Забавные у меня вкусы… ладно, допустим, на безрыбье и пони — носорог. Но что мешает мне улучшить игру? Ведь стоит мне только захотеть — и ты станешь куда более интересной игрушкой. Благодарной. Обожающей. Готовой умереть за возможность целовать пыль у моих ног… Я что-то забыла? Неважно. Так оно и будет, стоит мне лишь… И самое смешное, что ты действительно будешь мне благодарен. Искренне. От всего сердца. Так что же мешает мне просто захотеть?..
Лицо Врача твердеет. Он смотрит на Воображалу, не мигая. Пауза быстрая, еле заметная, Воображала первая отводит взгляд. Врач продолжает смотреть, всё больше мрачнея. Говорит очень тихо:
— Ты сейчас не о том, да? И сама это знаешь.
Воображала вздрагивает, смотрит испуганно. Врач продолжает очень тихо, почти шёпотом, и непонятно, чего больше за его яростью — ненависти или страха:
— Ты ведь знаешь, чего они хотят, правда? Ты ведь сама им это подсказала… Не смей, слышишь!..
*
смена кадра
*
— Да не собираюсь я! — Воображала срывается на крик. — Что я, не понимаю, что ли?!
Врач тоже кричит:
— О, ты всегда всё понимаешь! И что в итоге?! Ты вокруг посмотри! Нет, ты посмотри! Глупо оживлять кошмары! Но ещё глупее идти у них на поводу! Не смей, слышишь?!
— Убирайся к дьяволу!
Воображала почти взвизгивает. Лязг двери. Врач замолкает, глядя на охранников. Воображала напрягается, выцветает. Вошедшие растерянно топчутся на пороге, переглядываются. Уходят. Воображала смотрит на дверь, Врач — в угол.
Воображала передёргивает плечами, засовывает руки в карманы, говорит жалобно:
— Я просто хотела немного помочь… Просто помочь.
Врач смотрит в угол. Голос усталый:
— Знаю. Благими намерениями…
Пауза.
Врач смотрит на дверь.
— Помнишь того умиравшего туберкулезника? Из Калача… ты должна его помнить, он же был одним из первых.
Воображала молчит. Потом поднимает голову:
— Корейца? У него ещё была такая смешная машина…
Она замолкает, смотрит на Врача с пробудившимся интересом, почти с надеждой. Но Врач тоже молчит, и надежда гаснет. Остаётся лишь интерес, да и тот слабеет, смазываясь по мере того, как длится пауза. Лицо Воображалы постепенно снова превращается в маску. Врач молчит. Она запрокидывает голову, сглатывает:
— Он… умер?
— Нет, он не умер.
Пауза на этот раз не такая длинная.
— Он оказался из «Жёлтых пантер»… Помнишь, в сентябре, взрыв на вокзале. С полсотни госпитализировано, девять погибли на месте, среди них…
— Не надо, я… помню.
На этот раз пауза дольше. В ярком неоновом свете запрокинутое лицо Воображалы кажется голубоватым.
— Были… другие?
— Не знаю. А ты можешь поручиться, что не было?..
Воображала медленно склоняет голову на плечо. Поднимает брови:
— Я могу всё исправить. Это не так уж и сложно. Вспомню, что тогда, в Калаче, просто проехала мимо… я ведь и не хотела там останавливаться. А потом проверю. Каждого из тех, кому помогала. А потом…
— А потом кто-нибудь из детишек, благополучно избежав напалмового дождя на том вокзале, прирежет соседа по парте. Или вырастет — и станет серийным убийцей..
— Я прослежу за ними. И этого не случится.
