— А тут такая замечательная оказия! Да я всех порву! Только — чур! — после этих беглецов следом уйду я. Хорошо?

— Договорились, — Иван пожал учителю руку.

Так мало-помалу набралось 5 человек помощников, остальные из которых были из Синельниково или из его окрестностей. С Борисом Павловичем и Иваном их насчитывалось 7 человек.

Когда перед пригорком поезд начал сбрасывать скорость, Лактионов мигнул Борису Павловичу. За окном было уже темно, в вагоне — тем более.

— Товарищи! — громко сказал Борис Павлович, — тут одному пленному плохо с сердцем, ему нужен воздух. Я сейчас открою окно, а вы не волнуйтесь, я потом закрою его. Поняли?

В ответ кто-то промолчал, а кто-то махнул рукой. Где-то в дальнем уголке что-то буркнули.

— На воздух! На воздух его! — негромко покрикивал Иван, пока они всемером окружали немалую толпу беглецов, отрезая от них тех, кто мог помешать. — Просто его голову высунь в окошко.

Охотников помешать побегу не нашлось. Скорее всего, конечно, что пленные верили Борису Павловичу, и не догадались, что там, у окошка, на самом деле происходит. Как бы там ни было, операция прошла успешно, почти половина едущих в вагоне пленных обрели свободу, а то, что в вагоне стало меньше людей, этого в темноте сразу никто не заметил.

Прыжок с поезда

«Все время, с тех пор как попал в плен, я думал о побеге. Как часто я мечтал попасть на материк, выехать из Крыма! Там невозможно было бежать, некуда. Казалось, на материке я непременно убегу.

И вот я еду по родным местам, везет меня поезд, провозит мимо дома... А я все еще в плену... Ведь мне, если бежать, то надо прыгать с поезда. На это надо было решиться и настроиться. Сдерживало меня еще одно: что будет с остальными?

Хотя... пустым делом было заботиться об остальных, если там оставалась только половина из тех, что немцы загрузили в вагон изначально.

Я знал, что следом за мной спрыгнет и Иван. А остальные? Их же могут в конечном пункте просто всех расстрелять!

Но это меня остановить не могло. Многие ушли, значит, я тоже могу и смогу. Я решился — значит, все! Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

— Я в эту ночь убегу, Иван, — тихо сказал я. — Меня уже ничто не остановит.

— Не зря ли собираешься рисковать?

— Нет, не зря! И тебе советую... Как ты мог покорно проехать мимо родных мест? Смотри, как другие...

— Я, Борис, не хочу, чтобы из-за меня людей расстреляли. Меня совесть замучает.

— А другие, думаешь, хотят? Те, что ушли, чтобы драться в партизанах, они хотят? Вот мы сейчас спросим у остальных, — решил я. И крикнул громче: — Внимание! У меня есть что сказать.

Все навострили ушки. И я им рассказал, что в конце пути нас все равно пересчитают и, конечно, обнаружат, что многие бежали. Вот нас всех тогда и расстреляют. Просто всех, ибо немцы побегов не прощают и слово свое всегда держат! Расстреливать заложников — это у них закон такой, как в бандитской шайке. Они его соблюдут.

— Вы обратили внимание, что нам выдали суточный паек?

— Да! Да-а! — послышалось со всех сторон.

— Значит, мы будем ехать без остановок не менее суток. При такой скорости мы за это время проедем 2,0-2,2 тыс. км. Сейчас мы продвигаемся на север. Но где-то обязательно повернем на запад, потому что дальше эта железнодорожная ветка упрется в Москву, куда этому поезду ходу нет. Иначе говоря, у нас есть сутки, чтобы бежать всем вместе, причем немедленно, потому что иначе мы будем все больше удаляться от фронта.

— А если я не хочу бежать? — робко проблеял кто-то.

— Кто еще не хочет бежать, подайте голос, — как можно лояльнее спросил я. В вагоне прозвучало, помню, всего несколько голосов. Я прислушался к этим голосам — обыкновенные усталые мужики, высказались спокойно, с доверием, но растерянно. Ждут, что я скажу. — Нас что, расстреляют из-за вас?

— Нет! — еще чего, подумал я про себя. — Мы этого не допустим. Ну, во-первых, я думаю, вы все-таки последуете примеру большинства. А во-вторых, если не хотите бежать не от страха, а по другим соображениям, тогда пусть товарищи вас свяжут и засунут вам кляпы в рот, чтобы создалось убедительное представление, что вы сопротивлялись, но оказались в меньшинстве и были обезврежены.

— Страшно прыгать... — сказал кто-то.

— Шибко быстро поезд идет, — высказал предположение еще один человек.

— Гляди, расшибемся...

— Как хотите, но в эту ночь я убегу, — доверительно сказал я. — Предупреждаю всех заранее. И вы меня не удержите. А если попытаетесь помешать, то из вагона живыми не выйдете. А я все равно убегу. Поняли?

— Поняли. Что же делать? — спросил один мордвин.

Среди нас было много мордвы. А это народ тупой и вредный. Но их можно было убедить и организовать, тогда они становились хорошими исполнителями. Делали то, что сказано.

— Что делать? Я же сказал — бежать всем вместе, — рубанул я рукой воздух, наконец поняв, что это и есть самое правильное решение. — Тогда немцам некого будет расстреливать. Вагон пустой — и концы в воду! Послушайте, страшного ничего нет. Я выберу момент, когда поезд сбросит ход и пойдет на горку. Тогда я покажу вам, как надо совершать прыжок на ходу поезда. Понимаете?

— Да! Да! — хором загудели мои слушатели.

— Значит, я спрыгну, а через секунду можно будет прыгать следующему. И так — пока все не уйдут. На это у вас в общем уйдет полчаса, если не меньше.

— А дальше куда нам?

— Дальше будете медленно и осторожно пробираться к фронту, — я знал, что говорил. — Но на самом деле лучше сделать по-другому. Лучше пристроиться возле кого-нибудь и дожидаться своих, потому что фронт отсюда далеко.

— К кому пристроиться? Лично я тут чужак, никого не знаю, — с нотками отчаяния сказал кто-то.

— Зато вас знают!

И я рассказал им, что от нас уже ушла добрая половина людей, которые собираются организовать партизанский отряд и воевать. Кто захочет присоединиться к ним, надо спешить.

— Эти отважные люди, — почти патетически сказал я, — верят в вас, что вы к ним присоединитесь. Они оставили нам время и место встречи, — и я назвал их. — Думаю, коль это местные люди, они помогут вам пристроиться или залечь на дно. Это очень хорошо, что у вас есть куда идти и что вас там уже ждут.

С моими доводами все согласились, еще раз разработали тактику прыжка с поезда — когда прыгать, как прыгать и т.д.

И вот мы проехали станцию Мокрую, Софиевку, начали подъезжать к Новогупаловке. Вот-вот мы подъедем к Славгороду!

Еще за Соленым, даже за Новогупаловкой я окончательно сорвал решетку с окна и выбросил. Силенка у меня была. Что ты — 24 года! Затем приготовился, ловя удобный момент. Я тут знал все уклоны и подъемы. Тем временем я вслух комментировал для остальных, почему прыгаю сейчас, а не раньше или позже.

Поезд пошел под уклон, на улице взошла луна... стало светло. Вот! Вот мое родное село, родители, жена, ребенок... Живы ли они? Ведь мы не виделись больше года... Что тут? Кто тут?

Наконец поезд сбросил скорость, пошел на подъем. Паровоз — чих-чих, чих-чих... Тогда паровозы чихкали на подъеме. Тише, тише едет.

— Так, ребята, Ваня, всё! Удобный момент, я пошел. Или ты, Ваня, хочешь первым?

Иван выглянул из оконца:

— Как же прыгать? Куда? За что держаться? Нет, я не смогу.

— Ну вот как надо, смотри — отодвинув его, сказал я. — Смотрите все и учитесь.

Я высунулся из вагона, повис головой вниз. За что взяться, чтобы перевернуться? Руками провел по вагонной стене, долго что-то ловил-ловил там, нашел какой-то болт или гайку...

Тогда ноги из вагона спустил. А поезд еще идет.

И тут я вспомнил, что надо быть осторожным. Когда наши отступали, то протянули по этой колее поезд со специальным крюком сзади, которым взламывали шпалы. Потом эти шпалы с пути сняли и сложили штабелями. Так они и остались стояли вдоль полотна.

Как оказалось, немцы эту колею восстановили, а обломки поломанных шпал трогать не стали.