«Ловец удачи» опустился на землю, вливая в пересохшее горло остатки воды. Короткий меч в ножнах, прислоненный рядом к стволу, соскользнул и упал Фениксу на колени. Полукровка нежно погладил его, словно котенка. Меч старого учителя наконец-то оказался в тех руках, в которых и должен был быть.
Кинжал поддел печать на горлышке пузатой глиняной бутыли. Меч с шипением вышел из ножен и вонзился в землю. Проникающее сквозь кроны деревьев солнце заиграло на клинке с выгравированным речным драконом, извивавшемся у самой рукояти. Чуть изогнутое лезвие было в двадцать четыре дюйма* длиной, из добротной. Рукоять имела в длину двенадцать дюймов, переплетенная полоской кожи, с металлической съемной заглушкой на основании. Легкий, прочный меч, казавшийся полукровке, когда он только начинал свои странствия с Киракавой, самой красивой вещью, что ему приходилось видеть на свете. Старый мастер редко позволял ученику держать в руках это оружие, но когда позволял, то это был целый праздник. Клинок совсем по-другому ощущался в руке. Не то, что вырезанное жалкое его подобие из дерева, которым Карнаж орудовал на тренировках, стирая руки до кровавых мозолей. Односторонняя заточка, косой срез лезвия на кончике — как сильно отличалось это оружие от всего того, что полукровка видел на Материке. Только потом, несколько лет спустя, Феникс понял, зачем его учитель так долго не позволял браться за этот меч. Для него оружие Киракавы в ту пору было не больше, чем красивой игрушкой с множеством свойств. Эти клинки «Дикие мечи» позаимствовали у шпионов с острова Палец Демона, только изготавливали из более прочной стали и немного удлинили лезвие.
Хлопнула пробка и крепкий островитянский напиток, булькая, полился из горлышка по лезвию, проникая через отверстия в квадратной цубе, пропитывая сухую землю у корней дерева. Карнаж заворожено наблюдал, как прозрачная жидкость стекает ручейками по клинку, как в ней зажигаются звездами лучи солнца. «Ловец удачи» провел пальцем по лезвию и тут же отдернул руку. Ему почудилось, будто снова кровь, густая и темная стекала с меча, как тогда… И он снова смазывает её с лезвия. Почему это вернулось? Наверное, для того, чтобы он, Феникс, не забывал об истинном предназначении оружия.
В Трёдэле, городе-порте, полукровка и Киракава ожидали корабль на Материк. В пригородах, где они обретались, проживало немало островитянской знати. Однажды, проходя мимо распахнутых ворот небогатого поместья одного дворянина, Карнаж услышал стук палок и захотел украдкой посмотреть, что там происходило. Оказалось, один островитянин с поистине солдатской выправкой учил своего сына владеть мечом, используя такие же выточенные из дерева подобия клинков, какими учил своего подопечного Киракава. Но низкорослого мальчишку хвалили, трепали по копне коротких волос всякий раз, когда у него получалось, и подбадривали, когда он наносил удары в связанное из сена чучело. У него даже было собственное чучело! Карнаж никогда не слышал похвалы и упражнялся на стволах деревьев. Вряд ли они могли дать ощущение полноценного удара по живому противнику, но оставляли всякий раз на руках болезненные мозоли. Пальцы дрожали от напряжения потом всю ночь, даже во сне.
Феникс был рослым подростком, длинные руки и ноги только зрительно прибавляли ему возраста, поэтому ничего удивительного не было в том, что Киракава позволял брать с собой меч, когда отправлял в порт, чтобы справиться насчет корабля на Материк. Суда часто запаздывали, а в Трёдэле без опасения за свою жизнь могли ходить только пилигримы.
Карнаж смотрел на тренировку, которую заботливый отец проводил для сына в тени, а не на палящем солнце, под которым, заливаясь потом, полукровка орудовал своим деревянным мечом, без конца повторяя и копируя, порой, умопомрачительно сложные комбинации. Стоя под нависающей над тропинкой веткой дерева в саду, Феникс, не отрываясь, смотрел за тем, как маленький мальчик смеялся. Улыбаясь во всю ширь рта, напрягая пухлые щеки и утирал едва выступивший пот со лба рукавом одежды из настолько дорогого шелка, что учитель и полукровка могли есть досыта целую неделю всего за один лоскут драгоценной ткани.
Позже к отцу паренька зашел друг. Оба сидели в тени, потягивая сливовое вино. Воин делил трапезу с торговцем. Теперь понятно, откуда ткани и яства. Карнажу хорошо был знаком тот знак, который кисть сортировщика вывела на глиняной бутыли. Как-то на рынке, через который ходил к докам каждый день, он услышал, сколько мер риса просил торговец за одну такую бутылку, и чуть не упал в голодный обморок. Феникс даже не мог заплатить водоносу за кружку питья под этим безжалостным солнцем, от которого шелушилась и сползала с неприкрытых одеждой плеч кожа…
Карнаж тяжело вздохнул, поднес бутыль ко рту и сделал глоток. Жидкость неприятно обожгла горло. Сморщившись, «ловец удачи» поставил бутыль к согнутой в колене ноге.
Он посещал то поместье с гостеприимно открытыми воротами каждый раз, когда возвращался из доков и, скрываясь в тени деревьев, наблюдал. Зависть нарастала, но он не пытался с ней бороться. Глаза пытливо ловили и запоминали каждый шаг, финт, замах, стойку, переход, — всё, что требовал от него Киракава.
Воин был опытен, и его друг не переставал восхищаться под ликование сына, который с гордостью смотрел на отца. Однажды гость пришел с каким-то свертком, и они снова вместе весело выпивали. Феникс начал отходить к воротам, когда его окликнул садовник, заприметивший чужого. В тот же момент торговец развернул сверток, и до острых ушей полукровки долетели громкие выкрики. Он обернулся. В руках воина блистал новый меч, по сравнению с которым оружие Киракавы меркло и по размерам, и по отделке.
Садовник подскочил к Карнажу, пытаясь схватить. Полукровка ударил ему в живот рукояткой меча, даже не вынимая того из ножен. Островитянин шумно выпустил воздух, повалившись под ноги Фениксу. Гневный взгляд хозяина поместья встретили холодные золотые глаза из-под нестриженных красных волос. Торговец в шутку предложил воину возродить старую традицию купания нового клинка в крови. Карнаж опешил от неожиданности. Вот так вот просто! Под вечер, найти себе такое развлечение, и считать за азарт наличие у него оружия. Это противоречило всем древним канонам, которые в такую «шутку» пытался обратить ничтожный торгаш!
Глотнув ещё, «ловец удачи» достал из-за воротника маленькие мешочки. Они всегда висели там на шнурке. Отвязав один, он убрал другой на прежнее место.
Вояка был изрядно навеселе и принял шутку всерьез. Бросился на полукровку, подняв для удара меч над головой. Карнаж вывернулся в сторону от напавшего, свёл удар, перебросил оружие в левую руку и, припав на одно колено, из-за спины, не глядя, вонзил меч в ребра воина. Лезвие противника запоздало свистнуло над головой, срезав несколько прядей.
Какой шум поднялся! Торговец побежал в дом, а мальчишка громко кричал, видя, как отец заваливается на бок, сраженный собственным коронным ударом, которым не так давно похвалялся. Феникс растерянно стоял, смазывая пальцами кровь с лезвия. Он впервые убил кого-то. Он знал, каким именно ударом попытается атаковать воин. Когда пробовали новый клинок, желательно было разрубить живого человека надвое, ото лба до чресл. Например, крестьянина, который подвернется под руку. Таким образом демонстрировались возможности нового оружия и особенно то, что новый владелец его действительно достоин.
Когда торговец вернулся с длинной пикой, то не застал таинственного убийцу, лишь сидевшего на тропинке в саду, у тела отца, маленького сына с перерубленным надвое деревянным мечом, в изодранной одежде, от которой оторвали целый рукав. Однако богато украшенный меч остался в руках убитого воина нетронутым. Ранкены не забирали клинок поверженного противника, как это делали прочие убийцы.
Кисло-горькое, непонятное чувство свершенного, непоправимого и тем гнетущего, село тогда за плечи и терзало, но дорога жизни любого, кто шел по ней, была не без камней. В итоге Феникс прятал под замок все те лица, что потом доводилось видеть с распахнутыми в последнем изумлении глазами. Скрывал в самые дальние комнаты сознания. Но ключи от тех комнат не выбрасывал. Иначе их могли найти совесть или сожаление. Туда же отправился и Шрам, с его перекошенным лицом и остекленевшими глазами… Пустым делом было сожалеть о том, что не исправит до конца даже самый могущественный некромант. Не то время вело отсчет на Материке, чтобы таким, как «ловчие удачи», размышлять о призрачной морали. Каждый жил и выживал, как мог. Все великие свершения и оправданные кругом и всюду герои остались в эпохе Сокрушения Идолов, оставив вот такое Наследие тем, кто продолжал жить дальше.
