– Зрелище было настолько крутым? – Ава была настроена скептически.

– Сама подумай. Мы создадим такую сильную связь, какую только сможем. Ты впустишь меня в свое сознание, и я постараюсь найти в твоих воспоминаниях что-нибудь об О.П.У.С.е.

– Слишком опасно. В прошлый раз Ава упала в обморок. – Судя по голосу, Алекс не на шутку встревожился.

– Знаю, – сказала Наташа. – Но другого способа нет.

Алекс взял Аву за руку.

– И все же я думаю, что это плохая идея.

Ава посмотрела на него.

– Но она права. Восстановив нашу связь, мы, возможно, найдем способ разорвать квантовую запутанность.

– Или нет, – сказал Алекс, – и тогда вы рискуете впустую.

– Не впустую. Ради каждого человека, которого Иван когда-либо держал на том складе.

Разговор был окончен. Ава уже приняла решение.

ТОЛЬКО ДЛЯ ЩИТа

УРОВЕНЬ ДОПУСКА: «X»

СМЕРТЬ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ

ИСХ.: ЩИТ, ДЕЛО № 121A415

ОТВЕТСТВЕННЫЙ АГЕНТ (ОА): ФИЛЛИП КОУЛСОН

ПО ДЕЛУ: АГЕНТ НАТАША РОМАНОФФ, ОНА ЖЕ ЧЕРНАЯ ВДОВА,

ОНА ЖЕ НАТАША РОМАНОВА

РАСШИФРОВКА СТЕНОГРАММЫ: МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ,

СЛУШАНИЕ ПО ДЕЛУ О СМЕРТИ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ

ОБЯЗАННОСТЕЙ.

МО: Хотите сказать, вы узнали, что лично подверглись некой принудительной перезагрузке сознания...

РОМАНОФФ: Называйте вещи своими именами. Мне стерли память. Так и говорите.

МО: И вы без малейших сомнений решились лично провести несанкционированный эксперимент над несовершеннолетним объектом? В каком-то клоповнике где-то на Украине? Прямо под носом у Ивана Сомодорова?

РОМАНОФФ: Нет, сэр. Это утверждение нельзя назвать верным.

МО: Простите?

РОМАНОФФ: Нельзя сказать «без малейших сомнений». Сомнения были. Сомнения есть всегда, сэр.

МО: И все же вы не остановились на минуту и не задумались об обоснованности ваших сомнений? Вы не удосужились задать себе вопрос, зачем вы вообще вытворяете все эти выкрутасы с собственными мозгами?

РОМАНОФФ: Нет, сэр.

МО: Почему?

РОМАНОФФ: Оставим это гитаристам и американцам, сэр.

ГЛАВА 28: АВА И НАТАША

ГОСТИНИЦА «ДАЧА»

ЦЕНТР ОДЕССЫ, УКРАИНА

Ава с Наташей сидели по-турецки на продавленной кровати, лицом к лицу. Алекс беспокойно стоял, прислонившись к единственной двери, и ждал.

– Дай мне руку, – сказала Наташа.

Аве не хотелось этого делать, но выбора не было. Да и Наташа Романофф определенно была не в восторге. Но деваться было некуда. Решающий момент для них обеих. Что перед ними, тупик или же новая дверь – это станет известно только в зависимости от результата.

Впервые в жизни обе девочки Ивана понимали, что им необходимо заставить себя на время отказаться от ментальной защиты.

Сама мысль об этом была для них мучительна.

Иван творил с ними ужасные вещи – с ними обеими.

Не только в «Красном отделе» с Наташей. Или в лабораториях проекта О.П.У.С. с Авой. Длинные руки Ивана Сомодорова дотянулись гораздо дальше.

Иван приговорил их к жизни в вечной тени и одиночестве, заставил поверить, что они одиноки и что так будет всегда. Такова была жизнь под «луной-вареником», в мире Ивана. Это было его проклятие.

Даже подсознательно ни одна из девушек не допускала мысль, что это можно изменить.

Во всей вселенной не было ничего сильнее жестокой правды Ивана Сомодорова, их ненависти к нему и их страха.

По крайней мере, так они думали.

До этого момента. Когда они обе оказались...

Впутанными во что-то большее, что-то иное.

У них была своя неопровержимая правда.

Они вместе протянули друг к другу руки. Вместе посмотрели друг другу в глаза. И вместе они сделали то, чего никто от них не ожидал.

Они позволили этому произойти.

Как только пальцы Авы коснулись Наташиных, сознания обеих девушек переплелись и покатились вперед, сочетаясь в бесконечном множестве комбинаций; Ава поддалась боли, которая неизменно приходила в момент соединения с Наташиной психикой, но, как только девочка перестала сопротивляться, это чувство захлестнуло ее с головой, поглотило ее целиком, и она больше не могла различать границы боли, будто рыба, которая больше не чувствует воду.

Невозможно было разобрать, поглотила ли боль Аву или Ава поглотила боль, но девочка больше ничего не чувствовала.

Она ничего не ощущала, но видела все.

Вскоре она уже не могла отличить одно воспоминание от другого или даже определить, в чьем подсознании они с Наташей были в тот или иной момент.

Они были единым целым. Так было всегда.

Они – начало и конец, все вместе.

Воспоминания нахлынули.

Сталинград, перепуганная Таша прижалась к стене с причудливыми узорами на обоях, прислушиваясь к грохоту тяжелых ботинок по мостовой и выстрелам за окном своей комнаты. Таша просовывает руку через перегородку детской кроватки рядом с ней. – Не плачь, Алексей. Плохие дяди тебя не обидят, я не позволю. – Она смотрит на маленького коричневого щенка, скулящего возле ее ног. – Мы же не позволим, правда?

Маленькая Ава не хочет отпускать папину руку, бежит за ним вниз по лестнице и на улицу, умоляя не уходить из их старенькой московской квартиры. – Ну и что, что работа! Мы с мамой не хотим ехать без тебя в Одессу!

Хватаясь за перила, Таша как можно быстрее спускается по ступенькам в подвал, держа на руках маленького брата. Вслед за ними семенит щенок. Где-то вдалеке мама срывающимся голосом зовет отца. Таша зажимает уши, и старый каменный загородный дом осыпает градом шрапнели.

Ава сидит на коврике и играет со своей новой фарфоровой куклой, Каролиной, которую папа прислал по почте из-за границы, где он работает. Мама, окруженная бесконечными стопками рабочих документов, устало наблюдает за ней.

Держа на коленях младшего брата, На7паша сидит перед накрытым флагом гробом и слушает панихиду по своим родителям. Под ее стулом свернулся коричневый пес. Наташа серьезна, ее взгляд мрачен; она не позволяет никому забрать у нее брата. – У тебя есть я, Алексей. Я никогда тебя не оставлю.

Ава отрабатывает балетные позиции, держась за спинку стула матери в ее одесской лаборатории, в кабинете без единого окна.

Наташа, уже постарше, тайком плачет в московском «Красном отделе», лежа на низкой железной койке и уткнувшись лицом в подушку. – Алексей. Я нужна ему.

Ава репетирует танцевальные движения в старой одесской балетной студии, кружится, ступая по мозаичному полу. В желтом солнышке посередине плитки краской выведено число шестьдесят два. Танцуя, Ава напевает своей кукле: – Каролина, Каролина, Каролина... каждый шаг – ключик мой, я с тобой, и ты будь со мной... раз-два-три, раз-два-три...

Наташа собирает и разбирает штурмовую винтовку снова и снова под внимательным взглядом Ивана. – Мне за тебя стыдно. Медленная, как жирная американка. Что ты собираешься делать в бою? Попросишь врага остановиться и подождать? – Палец Наташи обвивает спусковой крючок.

Ава отрабатывает пируэт в балетной студии, вытягивая носочки, снова и снова касаясь носком номера шесть на плитке – но только левой ногой и только в нужном ритме.

Наташа стоит перед Иваном, на ней майка-безрукавка. Из ножен на поясе он вытаскивает охотничий нож. Наташа не успевает сказать ни слова, как лезвие сверкает – и из пореза на ее плече брызжет кровь. Иван смеется. – Я атакую, птенчик. Если не хочешь, чтобы я покромсал в клочья твою одежду, рекомендую шевелиться побыстрее. Иначе я подрежу твои крылышки. – Наташа делает шаг назад, но Иван быстрее, он снова оставляет порез на ее руке и опять смеется.