– Они решили, что мы никогда не дадим сдачи…

– Кто? ― удивлённо повернулся к нему Караваев.

– Они, ― повторил он задумчиво, будто говорил с самим собой. ― Тьма не рассеется, если не возгорится светильник, свет нуждается в поддержке, мы не должны дать ему погаснуть.

Он повернулся к Караваеву, протянул ему руку.

– Что ж, я рад был встретить… человека. Если дойдёте до рая земного, я имею в виду отель, поищите там людей, они есть везде, должны быть и там. Люди перестали узнавать друг-друга, но они обязаны прозреть.

– Ладно, будь здоров, ― Караваев пожал руку собеседника, ― а ты сам-то, чего здесь?

– Я ищу человека, ― улыбнулся незнакомец.

– Знакомого? ― с интересом спросил Караваев.

Незнакомец рассмеялся, погладил его по плечу, повернулся и пошёл быстрым шагом. Провожая взглядом быстро удаляющуюся фигуру, Караваев непроизвольно потрогал карман с очертаниями паспорта, думая: «Ёш твою два, ну, что он про паспорт-то нажимал всё? Сколько здесь странных личностей! Но этот хоть из тихих, говорун. Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест. Пойду дальше».

Вскоре он вступил в часть аллеи, где расположились торговцы. Рядов с узкими проходами между ними было несколько. Горы разнообразных товаров лежали на раскладушках, ящиках или просто на кусках плёнки. У этого товарного изобилия толпились покупатели. Они торговались, ругались, рассматривали товары, спорили. Набив огромные клетчатые сумки товарами, и, погрузив их на тележки, покупатели начинали медленно пробиваться вниз по аллее, против основного течения толпы, ползущей вверх. Эта часть аллеи показалась Караваеву необычайно длинной, казалось, что торговые ряды никогда не кончатся. Хотелось где-нибудь приткнуться, присесть, передохнуть, но сделать это было невозможно: все обочины были плотно заняты торгующими. Толпа напирала, несла его в своём шумном и мутном потоке. Он вертел головой, таращил глаза и плыл в нём, как щепка, плывущая по течению.

Когда торговые ряды, наконец, закончились, его глазам предстало странное зрелище. Плотные ряды пёстрого, разномастного люда шевелились в этой части аллеи, как бескрайнее колосящееся поле. Аллея расширилась здесь почти вдвое. Он, удивлённо озираясь, глядел во все глаза по сторонам, пытаясь понять, что здесь происходит и пошёл медленнее, впрочем, идти быстрее и не получилось бы: плотность людской массы значительно возросла.

Люди толкались, ругались, кричали, зазывали, что-то предлагали, спорили, собирались в кучки и расходились, двигались в разных направлениях. Пёстрые толпы зевак, очумевшие от давки и жары, хаотично бродили по этому торжищу.

Самым распространённым видом информации здесь были куски картона с надписью, плакаты, транспаранты и мегафоны, многим их заменяли крепкие глотки. Некоторым типажам вовсе не нужно было сообщать что-то о себе и о роде своих занятий, даже неискушённому взору становилось понятно, кто они и зачем здесь. Шумел, колыхался, как море, разноязычной зыбью этот людской муравейник.

Караваев медленно прошёл мимо ряда молодых ухоженных священников с модными бородками, с фальшиво-скорбными лицами, в новеньких чёрных сутанах. У всех у них были ящики для сбора пожертвований. Он приостановился, что бы прочитать, что написано на этих ящиках, но его толкнул в плечо старик с клюкой, сказавший:

– Варежку закрой, сынок. Не вздумай денег этим прохиндеям давать, – они такие же попы, как я китайский император. И, перекрестись, если решишься дальше идти. Ещё и не таких «святош» встретишь в нашем Вавилоне. Завлекать будут – держись только.

Караваев вздрогнул, оглядываясь на «попов» двинулся дальше. Рядом с лже-священниками мирно соседствовали колдуны, ясновидцы, разные гадальщики, оккультисты, бабульки Иеговистки с брошюрками в руках, миссионеры разных мастей, сатанисты, экстрасенсы, целители, блаженные, уродцы и калеки, шаманы и ведьмы. Какие-то молодые люди в белых одеждах с крестами на груди, пританцовывая, самозабвенно пели псалмы, а рядом с ними одетые в яркие восточные одежды молодые люди предлагали прохожим книги и дарили апельсины. На земле сидели составители гороскопов. Длинная очередь змеились к предсказателю судьбы чернобородому азиату, рядом с ним продавал амулеты от сглаза негр в расшитой бисером атласной тоге.

Босой мужчина с беспокойными глазами в оранжевом балахоне до пят, обвешанный деревянными бусами, озираясь по сторонам, остановил Караваева:

– Махатьму не видел?

Караваев не знал, о чём он спрашивает, но на всякий случай улыбнулся и отрицательно качнул головой.

– А у тебя есть что-нибудь? – опять спросил он.

– Откуда, – развёл руками Караваев.

Мужчина, продолжая озираться, смешался с толпой.

Молоденькие жеманные и женственные юноши кучковались, тихо переговариваясь. Рядом с ними стояли их старшие товарищи-наставники – группа женоподобных, солидных людей не первой молодости, с холёными, бледными лицами, умело «подмоложенными» макияжем, одетых ярко и вызывающе. Один из них, ― Караваев его сразу прозвал «брюхастым», ― обмахивающийся веером, подмигнул ему, и, высунув отвратительно большой язык, быстро подвигал им по-змеиному. Он призывно помахал рукой, а после быстро повернулся к нему спиной. Караваев смущённо опустил глаза: на кожаных брюках «брюхастого», на ягодицах были вырезаны эллипсные дырки. У двух молодых людей из этой группы в руках были плакаты. На одном было написано: «Гомофобы – это новые фашисты!», на другом ― «Любовь нельзя запретить!»

Караваев шёл медленно, ошеломлённо тараща глаза, иногда приостанавливаясь. Седая женщина с печальным лицом, покрытая чёрным платком, тронула его рукой за плечо, тихо и ласково сказав:

– Береги глаза, сынок, испортишь сердце, проходи мимо мертвецов.

– Каких мертвецов? ― вытаращил он глаза.

Женщина ничего не ответила, приложила палец к губам.

Двигаясь дальше, он встречал множество людей, подобных типам из только что виденной группы женоподобных особей. Встречались и группы странных женщин, в которых больше было мужского, чем женского, несмотря на макияж, парики, броскую одежду и туфли на высоком каблуке. Выглядели они вульгарно, вели себя развязно и вызывающе. Он попытался идти быстрее, но вязкая гуща этого бурлящего человеческого моря не позволила ему этого.

Проститутки здесь были молодые, статные, развязные, всех оттенков кожи. Даже для здешней жары они были одеты чрезмерно легко. Они не приставали к прохожим, как опустившиеся женщины в начале аллеи, а просто стояли с вызывающим видом в ожидании страждущих клиентов, потягивая пиво или джин из банок, покуривая и переговариваясь с товарками.

Группа совершенно голых мужчин в галстуках с независимым видом почитывала красочные журналы рядом с одной из бригад проституток. Караваев остановился, как громом поражённый. Покраснев, как рак, он закрыл глаза, потом открыл: мужчины стояли спокойно, не обращая на него ни какого внимания. Уже знакомый ему старик с клюкой, опять оказавшийся рядом, ухмыльнувшись, спросил у него:

– Нравится?

Караваев, нервно сглотнув слюну, ответил:

– Стыдобище! Они же голые! Вот же народ у вас здесь на голову приболевший!

– Это точно. А насчёт того, что они голые, тут, ты, сынок, ошибаешься. Не верь своим глазам, ― сказал старик.

– Как это? ― удивился Караваев.

Указывая на голых мужчин клюкой, старик ответил:

– Они в галстуках. А это значит, что они не голые. Закон такой недавно приняли, если на человеке, что-то есть из одежды, считается, что он не голый, к примеру, если ты наголо разденешься и пройдёшься по аллее в одном носке, это будет считаться вполне приличным видом.

– Шуткуешь, отец.

– Ни, ни, ни грамма, – пожал плечами старик.

– Тьфу, ты! – Караваев плюнул в сторону голых мужчин.

Один из них опустил журнал и строго сказал:

– В общественных местах, мужчина, нельзя плеваться.

– Оденься, пень берёзовый! – Караваев плюнул ещё раз и двинулся дальше.