Он вернул кубики опешившей девице и, расталкивая людей, пробился к «цыганке». Схватив её за локоть, он издевательски проговорил:
– Здоровеньки булы, чайоре, хохлацкого разлива. Сколько верёвочке не виться, а конец обязательно будет. Сам никогда не воровал, но и воров всегда не уважал. Гони чемодан, Наталка-полтавка? Вернее Чернобылка.
Он ещё хотел добавить, что сейчас милицию вызовет, но вспомнив свою недавнюю встречу с представителями правопорядка, передумал, и закончил свою тираду так:
– Начистить бы морду твою воровскую, да женщин не приучен бить, так что давай чемодан и разойдёмся, как в море корабли. Хотя забыть, как ты подлюче со мной обошлась, Натулечка, я долго помнить буду.
Ребёнок на руке гадалки рассмеялся:
– Салют, Тимофеич, опять встретились, значит. Рад тебя видеть, дружище, без петли на шее. А я, как и говорил, вперёд этой шалавы сюда добрался.
Караваев с опаской глянул на ребёнка-крота и повторил строго, сжимая руку воровки.
– Чемодан, чернобровая, чемодан.
Она, однако, совсем не испугалась. Не отпуская руки девушки, которой гадала, расхохоталась.
– О-ба-на! Объявился наш шахтёр. Удивляюсь я вам, хера вы лезете всё время под землю, чертей булдачите, спать им не даёте? Ладно бы вам за это платили, так нет, вас за лохов держат, а вы всё прётесь и прётесь под землю. В чём тут прикол, шахтёр, с чего тащитесь? Ты руку мне раздавить удумал? Я же женщина, в конце концов. Да, не дави же, дурак, – синяки будут! (Караваев, засопев недовольно, ослабил нажим, но локоть не отпустил). Ох, и напужал ты меня, дядечка, ох, и напужал, я чуть не описалась от страха. Чемоданчик, значит, пропал у тебя, да? Тот, шо на полочке лежал? С трусами штопанными?
Караваев покраснел. Вокруг них стал собираться любопытствующий народ.
– Ай-ай-ай! Беда-то, какая, у человека, товарищи, – продолжила она громко. – С виду не старикашка ещё, а за такое старьё зубами цепляется. Да твоими тряпками, дядя, полы стыдно мыть. Хочешь я тебе сейчас дюжину турецких плавок одноразовых куплю, а то смотреть на тебя страшно, так ты распереживался? Тебя ж кондрашка сейчас хватит. Успокойся, успокойся, пожалуйста.
Она подмигнула девушке, та икнула и растерянно хихикнула, а воровка прошипела напористо и зло:
– Отпустил руку, дурак.
И Караваев почему-то покорно отпустил её руку.
– Вот так лучше будет. Свидетели у тебя есть, дядя? Врубаешься в ситуацию, недоумок? Я, да ты, да водитель, ещё ребёнок, но он не в счёт: он крот наполовину. Тут всё не в твою пользу, придурок. Понял? Так, шо, дёргай, давай. Противно на тебя смотреть, раздолбай. Уши не надо развешивать, искатель чемоданов. Ну, ты, шо, не понял? Не обламывай мне мой бизнес. Да, шо ж это такое, а? Упёрся, как баран! Свали поскорее с моих глаз! Люди, гляньте-ка на этого барбоса небритого! ― заключила раздражённо она.
Караваев, задохнувшись от ярости, смог, только выдохнуть «Ах, ты…», но тут, как из-под земли появились два дюжих амбала с одинаковыми печальными бульдожьими мордами. Они без лишних разговоров заломили ему руки за спину, и повели вверх по аллее, как тараном, разбивая плотные ряды людей его головой.
Через некоторое время «близнецы» отпустили его. А он, захлёбываясь от обиды, попытался объяснить им, что с ним произошло, но один из них положил тяжёлую руку ему плечо и устало сказал:
– Не лезь, батя. Можешь ненароком железа в организм схлопотать.
А второй добавил:
– Потерял – не плачь, нашёл – не радуйся.
Амбалы растворились в толпе, а Караваев остался стоять, чуть не плача, посреди шевелящейся аллеи, чувствуя себя абсолютным нулем. Скользкой змеёй его душила обида: какая-то мерзавка, действуя с наглым смешком, будто он и не человек вовсе, а червяк какой-то, которого можно просто раздавить, втоптать в грязь, унизила его и оскорбила второй раз за день, обошлась с ним, как с презренным жалким ничтожеством, не имеющим никакого права голоса! Никогда ещё за всю свою жизнь он не был так унижен и оплёван. Настроение и так неважное упало до нулевой отметки. Ощущение безысходности, бессилия, бесправности охватило его и, как следствие возникла апатия, усталое равнодушие, злость и усилившаяся внутренняя тревога.
Кто-то осторожно коснулся его плеча. Он, вздрогнув, обернулся. Перед ним стоял гладко выбритый старик в старом, но чистом костюме, на лацкане пиджака был прикручен институтский ромбик и пионерский значок.
Погладив его по плечу, он участливо произнёс:
– Не расстраивайтесь, товарищ. Я всё видел. Моему возмущению и негодованию нет предела! Это полнейший либеральный беспредел, товарищ! Вот он – злобный оскал капитализма! Вот такие вот «господа», как эта гадалка, хамка и мерзавка под бандитской защитой мнят себя, понимаешь, хозяевами жизни. Но они не догадываются, что роют себе яму, которая их же и поглотит. Время икс близится, товарищ! Когда оно наступит, мы их всех зароем в эту яму и катком прокатаем, чтобы памяти никакой о них не осталось! Гений двадцатого века Владимир Ильич Ленин предупреждал нас, говоря, что угнетённый класс, который не стремится к тому, чтобы научиться владеть оружием, заслуживает того, чтобы с ним обращались как с рабами. Мы рабами быть не хотим, а час расплаты близится, товарищ. Всей этой сволочи мы, совсем скоро, укажем их истинное место.
– Кто это – мы? – спросил Караваев.
– Мы – это НРСПСО, Народно-Революционный Союз Патриотических Сил Отчизны, – понизив голос и озираясь, ответил старик и, наклонившись к уху Караваева, добавил шёпотом, – вы можете прямо сейчас вступить в наши ряды. Вступительный взнос мизерный, чисто символический – всего десять рублей, так сказать, на мелкие организационные нужды партии, а я вам дам нашу программу и удостоверение выпишу. У нас скоро съезд будет, мы вас приглашаем.
Он замер в ожидании ответа, пытливо вглядываясь в пасмурное лицо Караваева, а тот, взглянув на часы, отодвинул агитатора, устало проговорив:
– Где вы раньше-то были со своим мудрым Лениным, когда Гайдары с Чубайсами дербанить страну стали? – и двинулся вперёд.
Он влился в человеческий поток, но далеко не продвинулся. Где-то впереди затрещали выстрелы, пахнуло порохом, ветер донёс раздражённый гул голосов, выкрики, невнятный собачий лай. Движение шумно бурлящего людского потока, неожиданно стало замедляться и вскоре, будто вода, встретившаяся с запрудой, замерло, закипев раздражённым гулом у преграды.
Толпа затопталась, закачалась волнами, как поле под ветром. Передние ряды, встретившись с какой-то непреодолимой, и, по всему, опасной преградой стали недовольно и шумно галдя, сумбурно откатываться назад, потащив за собой задние ряды, а вместе с ними и Караваева.
Основательно помятого, с отоптанными ногами, его вынесло к бетонному забору, где ему удалось притулиться среди плотно сидящих на корточках людей. Он прикурил от сигареты соседа справа, жадно затянулся и спросил у него:
– Что за беда там впереди, не знаешь?
– Маски шоу. Плановое мероприятие по прессовке торгашеского племени. Ненасытная эта братия втихаря приторговывает и наркотой и оружием. Быстрая прибыль ― мечта любого торгаша, отказаться от неё этот жаднючий народец не в силах. По молитве живут: «деньги не пахнут», не замечая, что извлекая так называемый чистоган из дерьма, начинают сами смердеть при жизни, ― ответил мужчина.
Говоря это, он задумчиво глядел куда-то вдаль поверх голов толпы. Докурив сигарету, он рассеянно глянул на Караваева и продолжил:
– Совсем ещё недавно на месте этого торжища был тенистый городской парк, излюбленное место отдыха горожан, здесь я рос с друзьями. Мальчишками мы лазали по деревьям, в пруду купались, на великах гоняли, на пикники с родителями ходили, с девчонками здесь встречались. Посмотрите, во что превратила его торгашня. Вытоптанная, бесплодная, треснувшая от жары земля. Дай волю этой саранче ― обглодает всю землю. Когда-то давно-давно, ещё до Рождества Христова, разрушив главный город кровожадных торгашей Карфаген, римляне перепахали их землю и засыпали её солью. Эта земля и пропитанный кровью город, вышедший из чрева древних языческих Тира и Сидона, где опирались надеждами и чаяниями на тёмные подземные силы и ублажали их сжиганием детей, был врагом жизни и света и страшнее орд грубых варваров насильников и грабителей. Смертельная схватка римлян с империей детей Молоха была неизбежна, такова логика жизни ― свет обязан победить тьму. Знаете, что такое гекатомба?
