Помню неделю в ноябре, когда я объелась до такой степени, что все колени были в крошках, и на следующее утро не смогла подняться. Я позвонила отцу, он посадил меня на самолет до Калифорнии и записал на прием к уважаемому специалисту по пищевым расстройствам.

Она очень мягко и терпеливо объяснила, что стандартные сигналы, которые мозг посылает, чтобы сообщить нам, что мы сыты, не работают в моем случае. Мой мозг устроен иным образом. Она показала мне несколько графиков из статьи о последних исследованиях. Один из графиков представлял собой прямую линию. Она сказала: «Когда обычный человек садится есть, он сначала голодный, а после – сытый». И затем указала на другой график (кривую, похожую на букву U) и добавила: «Когда же ты садишься есть, ты голодна, затем ощущаешь себя более сытой, но потом, прямо посреди приема пищи, голод снова охватывает тебя, так что к концу трапезы ты так же голодна, как и в момент, когда садилась за стол».

Это было так точно! Я никогда не чувствовала себя полностью сытой. В конце концов, она отпустила меня с рецептом на большую дозу антидепрессантов, которые, как она сказала, должны помочь мне с нарушением пищевого поведения.

Не помогло.

Так что я выписала сама себе лекарство, которое – я точно знала – действительно поможет: булимия.

Год спустя я встретила будущего мужа. Дэвид безусловно принимал меня целиком и поддерживал, часто веря в меня больше, чем я сама (в моменты, когда намеревалась все бросить). Мы поженились, купили небольшой дом рядом с университетским кампусом и стали одной большой семьей – мы вдвоем, его собака и три мои кошки. Но вскоре стало ясно, что «молодоженская» привычка питаться в ресторанах отразилась на размере наших талий (у меня в бóльшей степени, чем у него). Я не знала этого тогда, но именно в тот момент я официально пересекла невидимую, но значимую грань. Полнота переросла в ожирение.

Мы присоединились к «бикини-челленджу»: посмотрели друг другу в глаза и поклялись, что посвятим себя этому на 100 % и вместе пройдем 12-недельный челлендж. По плану шесть дней в неделю вы едите предписанные блюда и занимаетесь упражнениями. Воскресенье было «свободным» днем: можно есть все, что вздумается. Мы строго следовали программе, и спустя несколько недель Дэвид снова превратился в подтянутого и спортивного парня – как в те времена, когда мы только познакомились. Я же, с другой стороны, совершенно сходила с ума. В «свободный» день, пока Дэвид съедал свой бургер, заказывал картошку фри и небольшую порцию мороженого (просто чтобы воспользоваться послаблением и вернуться в понедельник к рутинным блюдам), я сметала все, что не было прибито гвоздями. Да и в остальную часть недели моя одержимость безоговорочно побеждала: в среду к нам на ужин придут друзья, и я хочу приготовить что-нибудь особенное, так что, думаю, я перенесу половину своего «свободного» дня на среду… Но если в воскресенье я не прекращу есть на полпути, то все испорчу… Но я могу сделать несколько дополнительных упражнений, скинуть набранные калории, и все будет нормально – если только у меня хватит времени и на упражнения, и на поездки по разным ресторанам и магазинам, куда мне нужно попасть, чтобы скупить всю ту еду, которую я хочу съесть, пока не настала полночь и не закончился мой «свободный» день. И если к концу этого дня окажется, что я забыла съесть что-то, что очень хотела съесть, то придется ждать целую неделю, так что я лучше… и так далее, и снова, и опять. Предполагалось, что я сконцентрируюсь на своей диссертации, но в моей голове работала только одна радиостанция, и на ней днями напролет играла одна и та же песня – «все время о еде». Это переключение с шести дней контроля на воскресенье, когда я измывалась над своим телом, – все это сводило с ума. План не сработал, так что пришлось забросить челлендж.

Я не только была болезненно разочарована в себе, но еще и ощущала, что подвела Дэвида. Я нарушила обещание. Для нас обоих было очевидно, что я бессильна, когда речь заходит о еде.

Но в то же время появилась первая зацепка, разбудившая мой дух исследователя. Почему «свободный» день работал в случае с Дэвидом, но обернулся совершенным провалом для меня? Что именно (в количественном смысле) отличало нас?

Ответов все еще не было, но я наконец задала правильный вопрос.

С осени 1995 года я посещала собрания «12 шагов» для хронических обжор, и поддержка действительно помогала – в том смысле, что я не чувствовала себя одинокой. Однако они не побуждали измениться, – и в 2003 году я ощущала себя столь же несчастной, как и прежде. Прежде всего, мой план питания был целиком на мне, так что я оставалась безнадежно зависимой от сладкого и выпечки. Отчаявшись после очередного сокрушительного провала (не только с «бикини-челленджем», но и, как казалось, с моим браком), я вступила в другую программу «12 шагов», где участникам давали ряд инструкций в отношении питания.

Я пошла на первое собрание как-то вечером в среду в конце мая и решила попробовать всерьез. И – о чудо! – это сработало! Спустя несколько месяцев я похудела, в моей походке ощущалась весна, а в сердце билась радость. Я наконец была свободна!

Я была уверена, что обнаружила спасение от мировой эпидемии ожирения, и работала изо всех сил, чтобы люди узнали о нем. Однако спустя некоторое время появились сомнения: будет ли такой подход действенным для большинства? Во-первых, мне сказали, что программа исцеления важнее семьи. Во-вторых, собрания, телефонные разговоры и разные обязательства, входящие в программу, отнимали более 20 часов в неделю. И наконец, большинство правил и требований относительно питания просто сводили с ума, потому что там была уйма допущений и явно не хватало научного обоснования. Например, в разное время разные кураторы утверждали, что мне нельзя есть суп, орехи, зерна, кукурузу, горох, вишню, манго, виноград, бобы, чечевицу, вегетарианские бургеры или даже овощные салаты (потому что они «недостаточно простые»). Мой муж так устал от всего этого, что невольно начал задаваться вопросом, хочет ли он вообще оставаться моим мужем. Буквально. Затем появился новый куратор, и стало немного легче, но все же его мнение по определенным вопросам вызывало беспокойство. И Дэвид не был единственным, кого отпугнул размах программы. Лишь немногие из моих знакомых (которые хотели сбросить вес) соглашались хотя бы попробовать. В то время было трудно поверить, но сейчас я осознаю: лишь несколько процентов населения планеты могут похудеть с такими инструкциями. Тем не менее я бесконечно благодарна этой программе, ведь я наконец сделала то, что было необходимо: отказалась от сладкого и мучного. Навсегда.

И хотя я уже «слезла» со сладостей и выпечки, мозгу потребовались месяцы, чтобы исцелиться. Вред, нанесенный моим дофаминовым рецепторам, был гигантским, так что они не могли вот так запросто прийти в порядок. Не внезапно, но шаг за шагом мир обретал краски. Депрессия, мучившая меня с детства, чудесным образом испарилась, и я бросила пить антидепрессанты. Я была худой. Трезвой. Могла думать. Могла функционировать.

Я закончила диссертацию. Мы переехали в Австралию, где я начала двухлетнее исследование (постдокторантуру), а также преподавала психологию студентам Университета Нового Южного Уэльса. Когда постдокторантура подошла к концу, мы вернулись в Америку. Я получила место штатного профессора психологии, начав читать собственный курс по психологии питания. Отправной точкой стал вопрос, который я уже сформулировала, когда забросила «бикини-челлендж»: почему мой мозг и мозг Дэвида по-разному реагировали на предложенную систему питания? Я с головой ушла в неврологию и психологию стабильного похудения.