Больше не нужно теряться в запутанной и противоречивой информации, томиться вечерами, лежа на диване, объедаясь и думая, что вы совершаете суицид в рассрочку. Вы перестанете ощущать, что лишний вес мешает вашим мечтам воплотиться, а вам – стать тем человеком, которым вы действительно должны быть.

Приготовьтесь взять свой мозг под контроль и стать таким, каким вы не были – счастливым, стройным и свободным.

Я бы хотела рассказать вам историю, которая, при всей своей красочности, наглядно демонстрирует мучения миллионов (возможно, даже миллиарда) людей, которые страдают от лишнего веса, зависимы от еды и уже отчаялись найти выход.

У меня ушла почти вся жизнь на то, чтобы дойти до этой мысли, но теперь я могу сказать совершенно точно: мой мозг восприимчив к разного рода зависимостям. В разные моменты жизни меня охватывали все существующие пагубные зависимости на планете, и нет ничего (серьезно, вообще ничего), с чем порвать было бы сложнее, чем с едой.

Одно из моих самых ранних воспоминаний о детстве – мне дали две маршмеллоу. Мне было, наверное, года четыре. Родители, оба «заслуженные хиппи», только-только развелись и оба боролись за то, чтобы выжить в Сан-Франциско: он зарабатывал на такси, она – в магазинчике на Рыбацкой пристани, торгуя импортными свитерами из альпаки и пледами (и то, и другое они открыли для себя, путешествуя на мотоциклах по Южной Америке). Оба помногу работали, чтобы обеспечить меня, особенно летом – тогда магазин не закрывался до девяти вечера. В те долгие жаркие месяцы меня часто оставляли жить у друзей семьи в Саншайн Меса, Колорадо. Я любила лошадей, пруды и крепость на вершине холма; мне нравилось, с каким вниманием ко мне относились друзья родителей – у них своих детей еще не было. Но больше всего я обожала маршмеллоу. До сих пор помню, как держала их, помню мучнистый запах и как солнечный свет плавил их в моей охотно раскрытой ладошке.

Вскоре я поняла, что их можно отыскать в кабинете. Когда взрослые уходили кормить животных, я подтаскивала стул к конторке, забиралась и втихую наслаждалась запретным лакомством. Это первое воспоминание о том, как я подчинилась влечению к еде, зная, что взрослые посмотрят на это сквозь пальцы – и это было началом длинной дороги, полной утаивания, припрятывания и воровства. Я в полной мере пользовалась всеми предоставленными возможностями: в день, когда мы выезжали в город по делам, я добровольно соглашалась отправиться за покупками и выносить нестерпимую жару, ведь я знала, что мы в конце концов окажемся в магазине сладостей. В один из таких дней мне погрозили пальцем и заявили: «Осторожнее, юная мисс! Вы превращаетесь в заядлую сладкоежку!» Я не могла точно понять смысл, но каким-то образом ощущала, что это правда.

Спустя несколько лет меня стали оставлять дома без надзора. Уже ребенком я умела готовить. В восемь лет могла самостоятельно приготовить ужин ко Дню благодарения – да так, что все блюда подавались на стол горячими и вовремя. Родственники по маминой линии были настоящими гурманами: бабушка Полли дружила с Джулией Чайлд[1]. Они с дядей Хефом, ужиная, любили за бокалом вина поговорить о «Гастрономической энциклопедии Ларусс» и о том, допустимо ли в самом крайнем случае использовать белый лук вместо лука-шалот. Я гордилась тем, что не питаюсь едой «из коробок», что готовлю все сама. Но начиная как фанатка готовки и любительница проводить свободное время на кухне с мамой, к девяти годам я стала есть песочное печенье, как одержимая. Я приходила домой из школы и распаковывала весь пакет, даже не притворяясь, что собираюсь готовить. Просто сидела перед телевизором с миской на коленях и ела, пока мне не становилось дурно, – а затем торопилась все прибрать, пока мама не вернулась домой.

Маму больше привлекала здоровая пища, нежели экстравагантная. Она увлекалась астрологией, йогой, личностным ростом, а вслед за ней и я попала под влияние Аделии Дэвис и Натана Притыкина. Когда мы впервые решили вместе сесть на диету Притыкина, мне было лет десять. Ни одна из нас не ставила цель сбросить вес – для меня это и вовсе был период, когда я выглядела максимально здоровой. Помню, что чувствовала волнение от важности момента, – но продолжалось это недолго.

Примерно в то время я пережила первую серьезную депрессию. Я снова проводила лето в Саншайн Меса, но в этот раз не получала удовольствия. Мне не хотелось собирать вишню, ловить кузнечиков банкой или делать что-то еще, что раньше приносило столько веселья. Все, чего мне хотелось, – спать. Всем казалось, что я скучаю по дому, но долгие мучительные телефонные разговоры с мамой не помогали, так что мы все вздохнули с облегчением, когда лето кончилось и я вернулась в Сан-Франциско.

В 12 лет я решила отказаться от сладостей. Помню свое возбуждение по этому поводу и осторожные раздумья на тему того, что именно считать сладостями. Могу ли я есть мед? А кленовый сироп? Йогурт с кусочками фруктов? В конце концов я все четко разграничила, решив, что если пища сладкая на вкус, то я не стану ее есть. Оглядываясь назад, я осознаю, что это и была первая Разумная Граница. Более двух месяцев все было ясным и четким; помню главное – я чувствовала себя великолепной. Действительно способной что-то изменить. И вот однажды меня привлекла мерцающая обертка какой-то сладости. Я подумала, что и без того была достаточно строга к себе в течение долгого времени. И съела ту конфету. Вот так и закончился мой эксперимент «без сладостей».

Год спустя добавилась новая проблема – пубертатный период. А вместе с ним пришла неудовлетворенность собственным телом. Каким-то образом я дожила до 13 лет, не особенно переживая о том, сколько вешу и как выгляжу, но подростковый кризис все изменил. Я весила только на 6,5 кг больше нормы, но все время сравнивала себя со своей худенькой мамой и потому чувствовала себя просто огромной. С тех пор всем попыткам похудеть мешали депрессия и ощущение изоляции. В школе я выделялась оценками: мой IQ был даже выше, чем у среднего человека вдвое старше меня. А вот социальные навыки оставляли желать лучшего. Еда была моим постоянным спутником, моей радостью и – временами – единственным другом. Но, думаю, даже не будь всех этих проблем, мой мозг все равно был бы запрограммирован на зависимость. Сейчас же. Больше. Еще.

Мои дофаминовые рецепторы были изначально настроены желать бóльшего, чем я могла получить – даже от еды. В разгар подростковых экспериментов я нашла единственную диету, которая, как казалось, действительно работала: наркотики. Когда мне было 14, во время концерта UB40 приятель по летнему лагерю предложил попробовать грибы. Вопреки своим принципам, я согласилась. Мы облазили вдоль и поперек парк Тилден Риджинал, а потом катались всю ночь до восхода солнца. Я никогда не чувствовала такой свободы, такого единства со Вселенной, такой легкости дома, в общении с другими людьми. Я завалилась на кровать, а когда проснулась 20 часов спустя, то проползла через холл в ванную и встала на весы. Я потеряла 3 кг. Мир сместился по оси.

Я попала.

В течение следующих шести лет жизнь закручивалась совершенно бесконтрольно. Звездная карьера в школе пришлась весьма кстати. Я могла получать четверки, прилагая минимальные усилия и изредка присутствуя на уроках. Когда бы родители ни упрекнули меня за ночные гулянки или деньги, пропавшие у бабушки из кошелька, я отбивалась, говоря, что у меня прекрасные оценки, моя жизнь под контролем, я в порядке.

Я была чертовски не в порядке.

Что бы я ни пробовала, мне хотелось больше: кислота, экстази, никотин, алкоголь, секс. Для меня просто не существовало слова «достаточно». И если дилер не отвечал на звонок пейджера, если не было денег на сигареты, не попадалось под руку фальшивого удостоверения личности, чтобы купить алкоголь, – всегда оставалась большая миска спагетти или песочного теста, чтобы расслабиться. Вес продолжал быть сущим наказанием.