– А, по-моему, он просто грубиян.

– Не судите о человеке по первому впечатлению. Ему просто нелегко пришлось последние два года. Потерял отца и мать, следом жену и друга сразу.

– Умерли?

– Родители – да, а друг лучший, с которым они всю жизнь вместе, бросил его в трудный момент. Бизнес заложил, денежки из дела забрал, уехал в Европу, а заодно жену его с собой прихватил. В общем, история достаточно темная и неприятная. Он только пару месяцев, как из долгов выбрался. А тут вы свалились ему точно с неба на голову. Понять надо парня.

– Да уж. Я бы сама была в ужасе, если бы в моем доме жил такой монстр. – Она разрыдалась.

– Стоп. Стоп! Никаких слез. Сейчас нам нужны только положительные эмоции. Допустим, ваша рана уже почти затянулась. Через пару недель повязку и вовсе можно будет снять, а от вашего отека и синяков к тому времени и следа не останется. Придется, правда, поносить вот это недельку.

Он протянул ей маску с завязками, сшитую из нескольких слоев марли.

– Вот в этом растворе, – он кивнул на большую пластиковую бутылку, – будете смачивать это чудо-произведение моей супруги, затем отжать и на лицо. И так все две недели. Смачивать в растворе утром и вечером. И сами не будете пугаться, и Александр Иванович не скажет ничего. На язык он остёр, это точно. Ну да, зато сердце у него доброе.

– Спасибо Вам.

– Да не на чем. А вы что, так ничего и не вспомнили?

Эля покачала головой.

–Нет. Ничего, совсем ничего. Чистый лист.

– Вспомните. Обязательно вспомните. Главное верить! И сама больше ни шагу с постели. Мне пора. Я просто зашел вас проведать.

– Это комната хозяина?

– Это комната его матери.

– Доктор!

–Да?

–Мне очень тяжело дышать. Повязка на ребрах очень тугая. Можно ослабить?

–Даже не думайте. Переломы ребер – это вам не фунт изюма. Снимем в лучшем случае через три недели. И не вставать! Категорически!

–Угу. – Буркнула она, а про себя подумала: «Как же, сейчас…».

Доктор вышел. Эля думала о хозяине дома. Красивый какой. Как жена могла променять его на другого? Непонятно. Добрый. Еще бы. Спас ее – это уже что-то значит. Положил в комнате матери. Это тоже не просто так. Вот язык его…ну да ничего, она потерпит. Каких-то две-три недели. Потерпит.

***

Потекли скучные дни в ожидании свободы. В ее жизни почти ничего не менялось. Эля просыпалась рано утром, хозяина дома уже не было, а на тумбочке ее ждала кружка теплого молока и конфеты. Потом приходил доктор, менял ей повязку на голове, осматривал, давал рекомендации, болтал с ней о всякой всячине, поил теплым бульоном. Очень поздно вечером возвращался Александр, уставший, невеселый. Одаривал ее колючим взглядом, ставил на тумбочку нехитрый ужин и уходил к себе, в лучшем случае сопроводив свое появление колкой остротой, а то и не перебросившись даже парой слов со своей гостьей. Эля просыпалась и засыпала с мыслью, что вот-вот она вспомнит кто она, за ней приедут, ее заберут. Она впадала в отчаяние, все время пытаясь вспомнить хоть что-то из своей прошлой жизни, но ничего не выходило. Примочки, лекарства, сон. Она выполняла все рекомендации доктора, много спала, и поэтому, как ей казалось, быстро шла на поправку, но в минуты бодрствования ей страшно не хватало общения. Доктор Кошечкин был ее отдушиной. Интеллигентный, добрый, веселый. Про таких людей принято говорить «старой закалки». Он как мог, старался ее подбодрить, немного рассказывал ей о хозяине дома, беседовал с ней на разные темы, пытаясь вызвать хоть какие-то воспоминания. Но и он тоже был вечно занят и убегал к пациентам, оставляя Элю наедине со своими мыслями. И вот, наконец, настал тот день, когда была снята тугая повязка с ее ребер и шлем из бинтов с ее головы.

– Я официально разрешаю вам вставать и расхаживаться потихоньку. – Кошечкин улыбался. Он был доволен собой и своими успехами в лечении такой безнадежной пациентки.

– А помыться? Я могу, наконец, помыться?

– Безусловно. Вам это очень поможет. Рана на голове затянулась совершенно.

Эля встала.

– Голова не кружится?

– Нет, доктор, не кружится.

– Отлично! Вы почти здоровы. Вам только нужно восстановить физическую форму, ведь вы лежали почти целый месяц.

–Больше всего на свете я хочу принять ванну.

– Я помогу вам.

– Нет, нет, я сама! – Эля была смущена.

– Что вы, что вы, не смущайтесь, я только наберу теплой воды, мыть вас никто не собирается. Вы достаточно здоровы для того чтобы самой привести себя в порядок. То-то Александр Иванович удивится!

– Александр Иванович…– Эля подумала о хозяине дома с нахлынувшей вдруг нежностью. Суровый, неразговорчивый, но всегда заботившийся о ней. Каким бы ни был уставшим, он всегда находил силы для ухода за ней, а первую неделю просто ночевал в кресле у ее постели.

Доктор ушел, а Эля с наслаждением погрузилась в теплую пенную воду. Как приятно было почувствовать себя человеком. Чистым человеком. Она подняла глаза на стену. Там раньше висело зеркало. Хозяин дома снял его в тот вечер, когда она упала в обморок, увидев в зеркале свое отражение. И хотя ей категорически было запрещено ходить, она все-таки делала это, но всегда только прямым путем до туалета и обратно. Ей было страшно неловко пользоваться уткой. Никакие выволочки от доктора ее не страшили. Зато теперь ей можно было все.

Эля обернула отмытые начисто от запекшейся крови и зеленки волосы полотенцем и закуталась в махровый мужской халат, висевший на крючке в ванной. Ощущение чистоты и блаженства. И любопытство, сильнейшее из чувств, особенно для человека без прошлого. Она вышла из ванной и остановилась. Куда же ей пойти? Начнем по порядку. Она толкнула первую попавшуюся ей на пути дверь. Гостиная. Красиво! Мебель под старину. Пушистый ковер на полу. Плазма во всю стену. На всем толстый слой пыли. Он здесь просто не бывает. Эля закрыла дверь и пошла дальше по коридору. Еще одна дверь. О! Это его комната. Вернее сказать, берлога. Берлога холостяка. Когда-то это была их с женой спальня, несомненно. Обставлена и украшена со вкусом. Но беспорядок! Кучи наваленных вещей на стульях, бедлам редкостный. Ее взгляд вдруг оживился. Зеркало! Она закрыла глаза и сделала шаг к нему, сняв с головы полотенце. Страшно. Сейчас она увидит себя. И может быть вспомнит кто она. И больше не будет никакой тайны…Эля медленно открыла глаза. Из зеркала на нее смотрела незнакомая молодая русоволосая женщина. Глаза, правда, выразительные, а в остальном… нос как нос, губы как губы. Брови дугой. Черты лица тонкие, кость узкая. Грудь невелика, зато таллия тонкая. Аристократка, поди. Она поймала себя на мысли, что сама с собой обсуждает свое же отражение, так, будто чужого человека. И никаких воспоминаний. Как будто это вовсе не она. Она себя не узнала и не вспомнила.

– Не узнала и не вспомнила. – Словно повторив ее мысли, раздался низкий голос за спиной.

Эля обернулась. На пороге комнаты стоял Александр.

–Вы?

– Ну, вообще-то это моя комната. Простите за беспорядок.

–Это…это вы меня простите! Я не должна была сюда входить. Вы так рано сегодня.

– Дождь на улице. В поле работы закончены, а на ферму мне только вечером. Доктор сказал, что дома меня ждет сюрприз. Вот уж воистину.

– Сюрприз?

– Приятно видеть в своем халате вместо синеголового косматого чудища красивую женщину. – Ей стало неловко под его взглядом. Он больше не был колючим. В нем сквозил интерес, и даже восхищение.

– Простите за халат. – Эля решила деликатно не обижаться на синеголового чудище. – Просто мне совершенно нечего надеть.

– Я болван. Как я не подумал об этом! Какой у вас размер одежды и обуви?

«Он и правда болван», – подумала Эля. – «Откуда я знаю!» Но вслух произнесла только вежливое «Не помню, простите».

Александр подошел поближе. Она смотрела на него снизу-вверх. Он окинул ее оценивающим взглядом.

– Наверное, сорок шестой.

– Что сорок шестой?