- Мы едем в медотсек, - разборчивый шепот Ханны, но диктатор вздрагивает: медотсек, опять, иглы, сканеры… - Хотя, пожалуй, мы едем в капитанскую каюту!

Если бы Хан мог приподнять голову и обозначить свою признательность, он бы это сделал, но сознание опять плывет, и следующую реплику девушки он слышит уже отрывками:

- …тяжелый, потому что наши кости укреплены… - какая скукотища, - они прочнее, но и тяжелее гора..

Лифт плавно тормозит, но этот рывок мотает Ханову голову, и диктатор вновь погружается в беспамятство…

В другой раз Хан приходит в себя оттого, что на его боку меняют повязку: сначала горячо и больно, потом – прохладно и уже не так больно… Хан одобрительно ворчит, небольшая ладонь гладит его по волосам, оторвавшись от наложения повязки, руки же побольше опять придерживают его за плечи. И до чего приятно терять сознание, когда со всех сторон окружен друзьями!..

Потом Хан спит, очень долго, почти нереально долго, даже во сне наслаждаясь своей компанией – то под бок подкатывается девушка, обнимая поверх одеяла и разгоняя любые кошмары одним своим присутствием, то в изголовье сидит мужчина, рассказывая что-то о своем удивительном чайном мире. И Хану чертовски хорошо от их присутствия.

Где-то на пятые сутки диктатор, пламя и смерть, а также ужасно вымотанный человек изволит проснуться. Под боком опять сопит Ханна, даже во сне приобнимая обессилевшего мужчину. По корабельному времени ночь, но, судя по торчащему в проеме полотенцу, Артур тоже недалеко ушел. Хан приглядывается – так и есть, уснул в кресле. От их заботы на месте ледяного кома разгорается теплый луч, где-то в районе солнечного сплетения все поет и светится. Ханна, почувствовав перемену его настроения, беспокойно ворочается, но не просыпается, Хан прислушивается к её ощущениям – устала, изволновалась – и прикасается к её разуму легко и осторожно: отдыхай, спи, восстанавливай силы, скоро все наладится.

Ханна вздыхает во сне, устраивается чуть вольнее и обнимает Хана поверх одеяла рукой и ногой. Это странно и непривычно, но невероятно великолепно. Нуньен Сингх, не пытаясь выпростать конечности из-под одеяла, утыкается носом в макушку своей пары и засыпает снова.

Ещё через пару дней Хан высыпается достаточно, чтобы найти в себе силы оторваться от кровати – притяжение на данном конкретном участке каюты будто возрастает, хотя захватчик уверен, что настройки внутренней гравитации корабля нисколько не пострадали. Во всем теле ещё гуляют слабость и отзвуки боли – иногда её разряды прошивают нервы от излишне резкого движения, заставляя диктатора шевелиться очень медленно и плавно. И пока – только в пределах капитанской каюты.

Ханна ужасно рада улучшению его самочувствия, и от её постоянного доброжелательного присутствия Хан млеет и расслабляется ещё больше – несколько раз он засыпает прямо в кресле или за столом, или – уж совсем удивительно! – сидя на полу и глядя через огромный панорамный иллюминатор в черноту космоса. И каждый раз после незапланированного отдыха, он находит себя укрытым одеялом, да ещё и обязательно в чьей-то компании – поблизости находятся либо Артур, либо Ханна.

Артур тоже рад, что Хан приходит в себя – разговоры теперь становятся двунаправленными, а где-нибудь рядом всегда обретается по кружке чаю на лицо. Артур мыслит парадоксально и зачастую нелогично, его точка зрения на многие предметы отличается от Хановой, но тем интереснее им общаться, тем более захватывающее направление приобретают их разговоры – они оба умеют слушать и воспринимать собеседника, и слишком уважают друг друга, чтобы видеть в словах обидный смысл.

Так, за чаем, разговорами и засыпанием посреди фразы, проходит вторая неделя после побега. В начале недели третьей Хан находит в себе силы попытаться дойти до мостика – и идет: не торопясь, с остановками, ощущая, как оживает организм, как размеренно и уверенно стучит сердце, возвращаясь в рабочий – здоровый! – ритм.

Перед очередным поворотом коридора Нуньен Сингх притормаживает и прислушивается – за углом кто-то размеренно прыгает. Диктатора мучает любопытство, и он тихонько выглядывает из-за угла. Радостному изумлению его нет пределов: Ханна, будто маленькая девочка, сходство с которой усугубляет стандартная форма космофлота – этакое платьишко, прыгает по плитам пола. И не просто так прыгает, а на одной ножке. Периодически эту ножку меняя. Хан уже начинает улавливать систему движения – левая нога, прыжок, смена ноги, прыжок, приземление на обе, потом опять перемена и все сначала – когда Ханна его замечает.

Поначалу девушка смущается, но потом вглядывается в лицо своего Хана и не находит ни осуждения, ни разочарования, а только радость и удивление. Нахлынувшее озорство толкает Ханну взять его за руку и вытянуть на середину коридора со словами:

- Теперь твоя очередь!

Хан ворчит и сопротивляется:

- Да нет же, да куда же мне-то прыгать?.. – а голос у диктатора становится совсем растерянный.

Из-за того же угла, из-за которого чуть раньше явился Хан, теперь выруливает Артур:

- По какому поводу спор? – как всегда спокоен и доброжелателен. – Может, я тоже могу поучаствовать? – Артур подходит ближе. Замечает странный порядок плит пола и, не задумываясь, прямо в тапках пропрыгивает разделяющее их расстояние.

А потом поднимает голову и натыкается на два одинаковых восхищенных взгляда – сине-зеленый и прозрачно-серый. Теперь в растерянности Артур:

- Эй, ребята, вы чего?.. – переводит взор с одного на другую и обратно. – Хан? Ханна?

Первой отмирает девушка:

- Откуда ты это умеешь? Как ты это сделал, покажи ещё!

Артур заразительно смеется в ответ и фыркает:

- Да у нас на улице все так умели! Это называется «классики»! – а потом прыгает опять, систематично чередуя ноги, под прицелом двух внимательных взглядов. – Неужели вы ни разу не слышали?.. Тут нет ничего страшного, попробуйте!

Демонстрацию приходится проводить ещё дважды, под взглядами, наполненными неослабевающим и серьезным вниманием. Будто Артур их тут не играть учит, а, как минимум, жить!

Наконец, Ханна отваживается повторить – и получается все с первого раза, Хан спокойно наблюдает, как эти двое увлеченно обмениваются мнениями, экспериментируют со сменой и частотой фигур, устраивают почти что соревнование по классикам!..

И Артур впервые слышит, как захватчик и диктатор смеётся в голос. Пофыркивавшая от удовольствия Ханна присоединяется к Нуньену Сингху, а уж Артур тем более.

И стандартный, безликий, пустоватый внутренний коридор корабля кажется им самым чудесным и восхитительным местом на свете, смех всех троих дробится, отлетает эхом от стен, расцвечивая металлически-синие интерьеры всеми цветами радуги.

Потом Хан всё-таки добирается до мостика, проверяет состояние корабля и замороженного экипажа, вбивает команды в консоль «Ханны-два», переводит все оповещения в капитанскую каюту и отправляется запускать процесс открытия капсул. Криостаз в них особенный, требует – особенно после такого перерыва в активной деятельности! – медленного и постепенного извлечения. Хана передергивает от воспоминания о своей капсуле, мутном сознании и мучительной боли, поэтому настраивает он компьютер на максимально щадящий режим перехода из состояния пассивного в активное – на все про все уйдет два месяца. Хан готов ждать, никаких осечек тут быть не должно.

Тем же вечером, уже у себя в каюте, разглядывая с Артуром космические пейзажи – за иллюминатором переливается туманность Конская Голова – Хан возвращается мыслями отчего-то не к экипажу, а к прыгающей, будто девчонка, Ханне. Сердце, вроде бы вошедшее уже в здоровый ритм, опять пропускает удар, а потом срывается в галоп, и диктатор не может объяснить эту странность. Щеки опаляет внутренним жаром, и очень хочется обнять Ханну. А потом – не отпускать, никогда и ни за что!..

Чувство родства снова подымает голову и требует каких-нибудь решительных действий. По-видимому, что-то такое происходит и с его лицом, потому что Артур ни с того ни с сего спрашивает: