Галка Монина, одна из нас имела шикарную радиолу. Маленькая толстушка с огромной копной рыжих волос и кучей конопушек, обсыпавшых ее доброе личико, как и я тоже жила одна. Всегда с сигаретой в руке, она разговаривала, украшая речь отборным матом, который, однако, странным образом у нее звучал как-то ласково и не грубо. К ней можно было ввалиться кучей после ресторана «Волна», куда девки ходили гурьбой и возвращались продолжить кутеж. Подойдя к ее двери, я запевала жалостно, а девки подхватывали:

– Моня, Моня, что мы будем делать, коль начнутся зимни холода? У тебя нет теплого платочка, у меня нет зимнего пальта…

Моня открывала, и мы заполняли шесть квадратных метров Галкиной комнаты. Крутились пластинки, мы пили, пели песни, курили – балдели. Ночью бежали к заливу и купались голышом. Флюоресцентные искры морской воды сказочно вспыхивали на волнах и наших телах.

Уже прошел Новый год и другие праздники, которые мы со Славой праздновали отдельно друг от друга, встречаясь только по ночам. И наступили майские праздники, Слава улетел на Камчатку, где жила с сыном. Каждый день по дорожке от дома до берега залива, потом по шаткой лестничке, мы спускались к пляжу. Там, на крышах лодочных гаражей, загорали. Вечерами ходили на берег, где рыбаки пекли на костре корюшку и угощали креветками, распотрошив которых, макали в морскую воду и ели живьем.

Я жутко тосковала по Славе. Напала бессонница. В башке что-то бзикнуло, я села и написала: «… не могу больше, надоело прятаться! Я люлю тебя, но мы не можем быть вместе, и у тебя сын-сердечник, он тебя любит, а ты…! Я так не могу, ухожу от тебя!» И далее плела всякую чушь! Кинула письмо в его ящик. Когда Слава вернулся, ко мне не зашел. Не виделись месяц, только встретились как-то на лестнице на работе. Он остановился, я застыла, но потом все-таки протопала мимо, на повороте заметив – смотрит мне вослед. Через некоторое время в пятницу, после дня рождения у одной девицы, который окончился после полуночи, я не выдержала, примчалась на такси и пошла к нему. Он открыл дверь, жестом показал войти. Я видела – обрадовался! Но молчит. Я молча прошла в комнату, он принес из кухни бутылку вина, конфеты и бокалы. Сели в кресла у журнального столика, выпили. Не сразу заговорили. Потом он спросил:

– Ты откуда?

– Отмечали день рождения у Семиной.

И снова замолчали. Я не выдержала, встала и вышла на лоджию. Море с грохотом катало волны, небо было фантастически красивым! Ноздри трепетали от запаха моря. Слава подошел и тихонько, осторожно обнял меня. Я повернулась и со стоном прижалась к нему. Слезы капали!

– Славочка, прости меня, дуру, дорогой мой, любимый! Я люблю тебя и не могу без тебя! Прости!

Ах, как мы целовались! Примирение произошло без лишних слов. В четверг через неделю Слава сказал:

– Иду на день рождения, вернусь поздно. Приходи завтра в десять.

Без пяти десять я стояла перед зеркалом, прихорашиваясь. И вдруг по радио Муслим запел любимую Славину песню «Позови меня». Я застыла. Какое-то дьявольское наваждение вдруг толкнуло меня! – а чего это я побегу? Был на дне рождения без меня, пусть сам придет, если любит! – и не пошла. Но ждала, долго ждала! А Слава не пришел!

Рано утром в субботу ко мне прискакали Валентина с Татьяной и мы умчалась на пляж. Я с гаражей все поглядывала на Славину лоджию, он не появлялся. Нажарившись под солнцем до полудня, мы с девками вернулись ко мне. Я сказала:

– Сбегаю, Шефера позову, вчера не виделись, я не пошла к нему, а он не пришел! Пойду, узнаю, может, заболел? У него бутылочка винца найдется.

Звонила-звонила, стучала в дверь – тишина! Потом бегала не раз до позднего вечера! – нет ответа! В воскресенье – тоже тишина. Мне уже было плохо. Кляла, винила себя, дуру! – что-то случилось!

Утром на работе приходит Славин друг:

Светлана, где Слава? Его нет на работе.

Сердце екнуло! Заикаясь, пролепетала:

– Я дд-ва дня его н-не – ви-идела…

– Да? – значит, что-то случилось! Пойду, на лоджию к нему от соседей залезу.

Мы с Валентиной поскакали следом. У подъезда дома я остановилась. Ноги дрожали, сердце колотилось. Я прислонилась к стене, сказала:

– Подожди! Дальше не пойдем – мне страшно!

Подъехал грузовик. Открылась дверь подъезда и четверо мужиков вышли, неся в закутанное в пледе тело Славы. Погрузили на грузовик и уехали. Я закрыла глаза и зарыдала, меня трясло.

      Через день хоронили Славу. Сначала доехали до военного госпиталя, забрали закрытый гроб, потом поехали на Морское кладбище. Я всю дорогу рыдала, не в силах сдержать слез. Народу было много, военные моряки, работники Фирмы, женщина в черном у красного гроба с кортиком на крышке – жена.

Прощальные речи закончились, матросики стрельнули три залпа из винтовок и толпа пошла к могиле. Сзади меня знакомая любовница особиста зашипела мне в ухо:

– Это он из-за тебя умер, Светка! Сердце схватило, и никого не было, чтобы помочь!

А я это и без нее знала, и безостановочно лила слезы, стирая их мокрым платком с горящих щек. У гроба, кинув горстку земли на гроб, глянула на вдову. Неприметная женщина с сухими глазами пристально посмотрела на меня, ревущую.

Потом были поминки в Ленинской комнате. Мы с девками посидели немного, и ушли к Моньке допивать прихваченное вино. Я курила и, сидя у окна, глядела в ночь. Казалось, что вижу то же небо с луной, облаками и море, что было в ночь, когда я примчалась к Славе каяться. А потом захотела испытать его и ждала, сама не пошла. А ведь это он звал меня песней Муслима! – и не дождался, решил, что я не люблю его и обманула! Не дождался и умер! – большая, хрупкая и нежная любовь моя!

В ноябре из профкома мне подкинули путевку в Дом отдыха ЦК КПСС в Мисхоре. Я уже работала на Севере, и свой большой северный отпуск делила пополам, проводила осенью и весной. У нас в это время зима и темень, а я наслаждалась теплыми денечками в Крыму или Абхазии. Дом отдых размещался в трех зданиях. Два красивых замка в стиле модерна Шехтеля и современный       корпус, куда меня поселили в одноместный номер с лоджией на седьмом этаже. Там был столик и тахта, а внизу с тихим шорохом плескались волны о стену открытого бассейна. Блеск! Я принимала массаж, бассейн и ультрафиолет. Вставала в шесть утра, бежала на разминку, потом в крытый бассейн, выплывала из него наружу и насаждалась холодной пятнадцатиградусной морской водой.

Разыскала шахматный и теннисный столы. Перворазрядница, я спокойно обыгрывала в шахматы мужиков. В теннис мне тоже не было равных, я ведь левша, била так, что правшам не отбиться, и подача убойная. Мужской контингент был в смятении – девица с рыжим хвостом давала фору большинству игроков! Появились поклонники. Но я пока не спешила.

В это время отдыхали секретари парткомов, летчики, горделиво ходившие в синей форме, бабы-учительницы и из общества «Знание», немного знатных колхозников и шахтеров.

На первом этаже был бар, где я познакомилась со стюардессой Ноной. Нагулявшись, и налюбовавшись окрестностями, мы ели мороженое и пили винцо. И тут появился Он. В сером моднючем твидовом пиджаке с разрезами на боках, белой рубашке и белых брюках. Копна черных волос и орлиный        профиль гордого кавказца привлек наше внимание, как только он вошел – красавец, киногерой! Мы с Ноной даже забыли, о чем говорили. Он прошел к стойке бара и заказал коньяк с орешками. Осмотрелся, заметил нас и направился к нам.

– Можно к вам, красавицы?

– Вполне, развлекайте нас, сэр!

– Я Арслан из Махачкалы, а вы откуда прилетели, птички?

Познакомились. Он, не смолкая, что-то говорил и глядел на меня. А я как будто вылетела из реальности, но быстро очнулась и обрела привычное состояние уверенности. Он интересно рассказывал о местных достопримечательностях, был здесь не раз. Когда мы покончили с мороженым, Нона, что-то поняв, деликатно сказала: