* Кадастр - список лиц.
ведь я историк и геолог... Но, ко всеобщему удовольствию, круг наших признаний, видимо, должен замкнуться. Ну что ж! Гурилев усмехнулся. - По мнению Никифора Антоновича это скорее плохо, чем хорошо. Нет пространства для допусков. Или это хорошо, потому что плохо: загадку идола мы еще не расшифровали.
Гурилев встал, торжественно протягивая ру*у Павлу Игнатьевичу:
- Никифор Антонович прав! Я тоже преклоняю голову перед вашим великим даром обнажать истину правильной постановкой вопроса. Впрочем, давайте больше не будем рассуждать о вашем неоспоримом достоинстве. Давайте обратимся к нашей непосредственной задаче, - Гурилев многозначительно посмотрел на Никифора Антоновича. - К загадке идола № 17.
ВОКРУГ УЛЫБАЮЩЕГОСЯ ИДОЛА
По словам Мамата, проводника и сторожа, скоро должны были начаться юго-западные ветры, приносящие сначала пыль Такламаканской пустыни ("Нельзя дышать, надо прятаться, воздуха нет, только белая пыль", - переводил с киргизского шурфовщик Карпыч), а потом дождевые тучи с градом. Все торопились, работая с раннего утра до позднего вечера.
В осуществление гипотезы тройственной связи: идол - Вероника - Преображенский Павел Игнатьевич вообще отстранил Веронику от камеральных работ. И она, всегда такая щепетильная в вопросах своей деловой занятости, как будто с радостью согласилась на видимое для всех безделье.
Работы по раскопке идола № 17 шли полным ходом. Каменный обелиск окапывали ямой поперечником метров в десять. Но гранитный корень, который венчался прямогубой маской, расширяясь, уходил все глубже, как будто был частью интрузива.
Но что происходило с Вероникой? Она осунулась, щеки ее поблекли, как будто идол слизнул с них румянец.
Повариха просила, чтобы девушку переселили от нее в другую палатку.
- Оторопь берет! Боязь какая-то! - шепотом рассказывала она Никифору Антоновичу, который и сам удивлялся Веронике, вдруг переставшей ходить на раскопки - будто начисто утратила к ним интерес: напоминание о прямогубом идоле вызывало у нее дрожь отвращения. - И бормочет ночью все бормочет! - говорила повариха. - Глухо так, будто ей рот кто тряпками зажимает. Или стонет. Жа-а-лобно так. Как ребятенок. Просит, уговаривает кого-то. Кричит. Жуть! А я лежу, что вон та чурка - пошевелиться не могу Помочь ей хочется, на бочок повернуть. Не иначе, на спине девчонка спит, а упыри-то с этих могилок, ох, любять лежащих на спине. По себе знаю! А другой раз она так зубами заскрипит, будто камень грызет. Страшно. Заберите к себе, пусть уж в вашей палатке спит. Один раз так громко крикнула: "Никифор Антоныч!" А потом снова забормотала, будто душит ее кто-то... Заберите ее от меня подале.
Вероника переселилась в мужскую палатку. Это объяснили болезнью Вероники и необходимостью постоянного за ней наблюдения.
Широкий шурф вокруг прямогубой "бабы" углублялся, гранитный корень все больше увеличивался.
Лев Николаевич обмыл водой из фляжки небольшой участок корня. Постучал молотком по гладкой, будто отполированной поверхности:
- Чистенький! К-гм! Гранит-то чистенький. Зернистость кристалл к кристаллу. Гляньте, Никифор Антонович, на это прекрасное создание природы. Чудный равномерно-зернистый гранит! Какое совершенство идиоморфной * огранки!
* Идиоморфные зерна - зерна минералов в горной породе с хорошо выраженной огранкой.
Шурф становился все глубже, раздвигался вместе с расширяющимся основанием идола.
Все остальные идолы уже давно были извлечены на поверхность, только идол № 17 как прирос к интрузиву.
- Все, Никифор Антонович! - удрученно сказал Введенский на двадцатый день раскопок. - Глубже рыть шурф мы не можем. Да, видимо, и смысла нет.
- Да, - поддержал его Лев Николаевич. - Попробуем по-другому. Давайте отмоем этот обелиск. К-гм! Может, найдем какой-нибудь намек, какое-нибудь объяснение сей каменной конструкции. С какой целью она создана?
Они стояли на дне шурфа, и Никифор Антонович какимто желчным тоном ответил:
- Цель? Сомневаюсь, Лев Николаевич! Какую цель преследовали древние египтяне, сооружая пирамиды и колоссы Мемнона*? Никто и сейчас не знает об этих целях. Сейчас мы предполагаем - цель была конфессиональная, вероисповедная. Житель нильских побережий считал, что чем выше пирамида, чем выше мастаба **, эти ступеньки к всеблагостному Нут - всеобъемлющему небу, - тем ближе умерший к лучетворному богу Амону-Ра. Потому-то изощрялись друг перед другом фараоны Хеопс, Хефрен и Менененкра. А с нашей, утилитарной, точки зрения создание пирамид смысла не имело и не имеет. Нам непонятно предназначение обелиска. Горообразовательные процессы позднеальпийского времени не коснулись египетских пирамид - и они остались великим памятником человеческого труда! А здесь... Хотя, прошу прощения, увлекся: как же иначе объяснить тогда возраст идолов?
Никифор Антонович задумался, потом улыбнулся, поднял лопату и слегка стукнул ею по обелиску:
- В самом деле, давайте отмоем его. Может, Лев Николаевич, вы и правы. Все-таки...
* Колоссы Мемнона - огромные фигуры из камня, воздвигнутые в Древнем Египте при фараоне Аменхотепе III.
** Мастаба - древнеегипетские гробницы (3000-2000 гг. до н. э.).
Рабочие курили махорочные самокрутки, отдыхали, вслушивались. Сизый дым оседал на дне шурфа.
- Берегись! - раздался сверху испуганный крик Вероники. Наверх! Быстрей! - кричала она.
Подчиняясь неподдельной тревоге ее голоса, все бросились к деревянным лесенкам. Гурилев поддерживал не привыкшего к подъемам по узким лестницам Никифора Антоновича. Стенки шурфа, подрагивая, как бы медленно изгибаясь, стали оползать.
- Быстрей, быстрей! - кричала Вероника.
Лесенки потрескивали, сопротивляясь напору оседавших речных наносов.
Все обошлось благополучно, если не считать даром пропавших усилий многодневного труда: стенки шурфа обвалились, галечники и суглинок вновь похоронили под собой основание обелиска. Он теперь, как и прежде, возвышался метра на полтора над воронкой, опоясанный жилками прозрачного гребенчатого кварца.
Никифор Антонович, Введенский, Гурилев и Вероника стояли возле воронки. Никифор Антонович понимал, что нет никакого смысла заново откапывать каменного истукана, взглянул на Веронику и вдруг схватился за сердце.
- Вздохнуть не могу, - сдавленно сказал он. - Валидол...
Сердце его останавливалось. Смутная догадка мелькнула в голове, он глубоко вздохнул, с усилием отворачиваясь от Вероники и обводя взглядом долину Каинды.
Гранитные скалы, речные террасы, - каменные идолы - все вокруг приобрело особую значимость, напряженность бытия, смысл. Все увиденное воспринималось с непривычного, чуждого угла зрения и представлялось не просто хаотическим нагромождением в пространстве, но специально организованным, подготовленным для выполнения необходимого действия.
- Вот валидол! - голос Гурилева вернул его к действительности. Догадка ускользнула.
Встревоженный Мамат испуганно и торопливо говорил что-то по-киргизски.
- Тут вот какое дело, Никифор Антоныч, - переводил шурфовщик Карпыч, - послушайте, что Мамат говорит...
Никифор Антонович невольно посмотрел на Веронику: ее глаза светились! И голос Карпыча медленно угас, все дальше уплывали звуки, растаял и исчез грохот Каинды. Глаза Вероники светились: казалось, они приглашали в какую-то недоступную сияющую глубину, и нужно было спускаться по гранитным ступенькам осторожно, чего-то опасаясь. Верить Веронике, и тогда все станет ясным.
Девушка кивнула на прямогубую маску и вдруг закрыла глаза. Свет как будто погас.
Никифор Антонович взглянул на идола № 17.
Каменная маска улыбалась вздернутыми губами - улыбка была поощрительная и доброжелательная, возник треугольный подбородок, уперся самым острым углом в темное пятно на груди. Затем гранитные губы маски дрогнули, возвращаясь к прямой линии, темное пятно и треугольник подбородка исчезли.
