Анатолий Федорович Малышев

ЗАГАДКА ИДОЛА

Научно-фантастическая повесть

ОГЛАВЛЕНИЕ

Письмо

Наваждение

Древними тропами

Неточность в миллион лет

Улыбка Идола

Идол № 17

Неожиданная исповедь

Вокруг улыбающегося Идола

Загадка улыбающегося Идола

Предназначение

Последний дар Идола

Есть некоторые основания предполагать, что все эти солнца, сияющие нам с небес, освещают и согревают вокруг себя чью-то жизнь и чью-то мысль.

А. Франс. Современная история.

Много тысячелетий назад горная страна Киргизия была равниной. Высокогорные сырты Терскей-Алатау, Акшийрака, где сейчас чабаны выпасают скот, - это древние поверхности, сохранившиеся от былой равнины, разрушенной горообразовательными процессами.

Между Фрунзе и Рыбачьим, южнее Боомского ущелья, любознательный человек невольно обратит внимание на контрастную картину гор: красно-бурые суглинки и конгломераты, перекрытые сверху белыми суглинками. Какая тайна заключена в этих двух-трехметровых пластах пород, возможно, хранящих секрет возникновения разумной жизни на Земле? Именно на этот промежуток времени, перед отложением белых суглинков, три-четыре миллиона лет назад, приходится появление человека.

На Тянь-Шане первые следы деятельности человека сохранились на территории, расположенной между озером Иссык-Куль и городом Нарыном, в галечниках реки Он-Арча. Здесь найдено примитивное каменное орудие, изготовленное почти триста тысяч лет назад.

Загадка появления разумной жизни на Земле остается до сих пор тайной. Поэтому не случайно появление гипотез о привносе жизни и разума из Космоса. Создатели этих гипотез приводят множество косвенных доказательств пребывания космических пришельцев в Африке и Америке.

А если космические путешественники побывали когда-то в Средней Азии, на Тянь-Шане? Какие знаки оставили они?

И где именно?

ПИСЬМО

Счистив снег с калош, Никифор Антонович Преображенский, профессор археологии, вошел в свой подъезд.

- Никифор Антоныч! - окликнула его лифтерша Сима Арнольдовна. - К вам пришел какой-то товарищ. Спит на ходу! Устал, бедняга. Студент ваш, наверное. - Сима Арнольдовна всех, приходивших к профессору, называла студентами и на девяносто процентов была права. - Я отвела его к вам и уложила на диван. Как всегда.

- Благодарю, Сима Арнольдовна!

За пятнадцать лет преподавания у Никифора Антоновича появилось много друзей, с большинством он переписывался, а приезжающие в Москву считали своим долгом навестить его.

Впрочем, десять лет назад его жена и ушла из-за этого: "Проходной двор - твоя квартира, милый супруг! Всегда накурено, везде окурки дрянных папирос, вечный шум, споры. Уж эти твои выпускники! Когда же мы будем жить для себя ? "

Преображенский отомкнул дверь и, не раздеваясь, заглянул в большую комнату: из какого выпуска?

Человек, вскочивший с дивана, был ему незнаком.

- Доломатенко Виктор. Геолог, - улыбаясь, представился он, и добавил на вопрос профессора: - Георгиевич. Но зовите меня просто Виктор.

- Сейчас мы закажем Симе Арнольдовне крепкого чаю, а потом я к вашим услугам.

- Ваш выпускник, Введенский Павел Игнатьевич... - начал гость.

- Введенский! - вырвалось у Преображенского. - Давно же он не давал о себе знать!

- Павел Игнатьевич настоятельно просил меня передать лично вам в руки это письмо. Он не отправил его почтой: слишком долго. В письме, по слопам Павла Игнатьевича, есть кое-какие нюансы, поэтому он хотел, чтобы вы прочли его в моем присутствии и сразу же ответили. И устно и письменно, если, конечно, это вас не затруднит.

Преображенский вскрыл конверт.

- Я в Москве еще три дня буду: служебные дела, поручения сотрудников...

- Жить будете у меня.

- С радостью! Павел Игнатьевич так мне и сказал, что вы непременно у себя заставите жить.

- Вот что, Виктор Георгиевич, - сказал Никифор Антонович, прочтя письмо, - устного ответа пока не будет. Письменный дам перед вашим отъездом. Но сразу скажу о своих сомнениях. Павел Игнатьевич датирует возраст обнаруженных им захоронений в пределах двадцатого - пятнадцатого веков до нашей эры. Я не специалист по этой эпохе. Моя сфера - первое тысячелетие нашей эры. Это первое. Теперь второе. - Никифор Антонович покраснел. Повысив голос, он продолжил: - Нет ни одного факта в истории Средней Азии, заметьте, ни одного, который позволил бы даже предположить о возможности культурных поселений в такие древние времена. Надгробные каменные изваяния - это уже высокая культура. Сочетание полуоседлого и кочевого образов жизни! Этим может похвастаться Древний Египет, но отнюдь не Средняя Азия. Ах, Введенский, Введенский!

Никифор Антонович сел, задумался. Его давно манила Средняя Азия, но он хранил эту мечту в себе. И вот письмо Введенского. "Доставка в Каракол * гарантирована". Доломатенко должен еще раз появиться в Москве весной. Соблазнительно! Уральские находки палеолита можно пока отложить. Но возраст этих раскопок! Никифор Антонович глянул в бегущие строки письма: в это невозможно поверить.

- Каменные идолы двадцатого века до нашей эры! В Средней Азии! - вдруг взорвался он. - Абракадабра!

Доломатенко радостно ухмыльнулся, вытащил папиросы.

* Каракол - ныне г. Пржевальск.

- Чему вы улыбаетесь? Этим вымыслам гражданина Введенского? Этой абракадабре?

Геолог улыбался, вспоминая наставления Павла Введенского: "Слушай профессора внимательно. Дождись, когда он начнет говорить "абракадабра", назовет меня гражданином, - только после этого начинай разговор".

- В этот возраст и сам Пашка, то есть Павел Игнатьевич, не верит. Только, говорит, против геологических данных не попрешь. Ведь по уступам речных террас, как по кольцам дерева, можно определить их возраст, время образования.

Так вот, надгробные идолы как раз и перекрываются такими речными наносами, которым меньше пятнадцати веков не дашь. Да вы сами увидите!

Никифор Антонович колебался: помимо намеченной поездки на Урал, его ждала незаконченная рукопись об уральском палеолите.

- И еще Введенский просил, чтобы вы геолога нашли, знающего четвертичную геологию. Я ведь занимаюсь поисками руды. А тут нужен специалист-четвертичник. По-моему, сомневается Павел Игнатьевич в возрасте этих террас. Вы, говорит, поможете обязательно.

И профессор вдруг согласился поехать весной.

НАВАЖДЕНИЕ

Первая ночь в Караколе была холодной - рядом Терскей-Алатау.

Утром Никифор Антонович вместе с Доломатенко был в транспортной конторе. Молодой директор сказал, что лошадей нет, но через несколько дней пригонят табун из Покровки. Они вернулись ни с чем.

Никифор Антонович стоял в коридоре у окна, смотрел на двор с маленькими березками, сторожившими глинобитные дувалы. Из-за полуоткрытой двери доносился женский смех.

В коридоре раздался голос Доломатенко:

- Не беспокойтесь, Никифор Антонович, мы обо всем договорились, лошадей найдем... Вы еще не были у своих? Идемте в камералку * Введенского.

В камералке - близко составленные столы, с разложенными на них образцами. Две девушки, смеясь, рассматривали каменного трилобита **.

- Знакомьтесь: Никифор Антонович...

- Преображенский?! - удивленно воскликнула, обернувшись к нему, девушка в синем платье. - Во-от обрадуется Павел Игнатьевич!

Никифор Антонович поразился огненному всплеску ее глаз.

- Уж это верно! Обрадуется! - нажимая на "о", подтвердила вторая девушка, видимо, волжанка, и дружелюбно пожала ему руку.

Это были лаборантки Введенского: пожаловались Никифору Антоновичу на то, что Павел Игнатьевич не взял их на раскопки, хотя в Москве все было договорено твердо.

- Вечером у нас танцы. Приходите! - пригласила волжанка. - Тут в Караколе даже оркестр есть!..