Сильвания подняла взгляд от своего журнала для девочек. Она лежала на старинной металлической кровати с фигурными спинками, стойки которых походили на спящих летучих мышей. На её постельном белье был рисунок полной луны и воющего на эту луну волка.

– Неудивительно, что мы не можем заснуть. Снаружи такая темень, что глаз не сомкнуть.

Дака вздохнула и обернула вокруг шеи длинную паучью лапку своей подушки.

– В Бистрине мы бы в это время полетели в школу. – Она с тоской посмотрела в окно на звёздное небо. – Ты скучаешь по Трансильвании так же сильно, как я?

Сильвания закатила глаза:

– Мы всего-то один день как уехали, а ты уже тоскуешь. Ты ещё хуже папы.

– Ну и что? Чего уж такого плохого в тоске по родине?

– Ничего. Я только считаю, что мы здесь должны хотя бы попытаться. Ради папы мы двенадцать лет жили в Трансильвании. И теперь мы здесь ради мамы. Это нечестно – всегда всё портить своим недовольством.

– Портить? А кто тут может хоть что-то испортить? Тут и без нас всё давно испорчено! – Дака рывком соскочила с кровати и, взмахнув руками пару раз, взлетела к потолку. Она повисла вниз головой, зацепившись ногами за металлическую цепь.

– Дакария! Сейчас же сойди вниз! – воскликнула Сильвания.

– Нет, не сойду, раз ты называешь меня Дакарией. – Дака скрестила на груди руки.

– Дака, пожалуйста, спустись. А вдруг тебя кто-нибудь увидит!

– Кто тут меня увидит? – спросила та, кивнув в сторону окна.

– Ну, кто-нибудь из соседей.

– Для этого им пришлось бы пролететь мимо нашего окна на высоте третьего этажа, – возразила Дака.

Сильвания вздохнула.

– Да перестань! Что, уж и повисеть нельзя у себя дома. Люди тоже так делают. – Дака стала раскачиваться на цепи взад и вперёд. Цепь заскрипела.

– Да, но только выглядит это немного иначе, – сказала Сильвания.

– И что? Я же не изменилась с головы до ног только оттого, что мы отъехали от привычного места на пару тысяч километров. Если люди понятия не имеют, как надо правильно висеть, это не моя проблема. С меня достаточно уже того, что здесь нам больше нельзя летать, ночами приходится спать, а весь день напролёт вкалывать, ходить в нормальную школу с нормальными людьми и постоянно мазаться кремом от загара!

– Вот это всё и называется ин-те-гра-ция.

– Да? Так написано в твоём журнальчике для человеческих девочек?

Сильвания только цокнула языком в знак укоризны и перелистнула страницу. Она решила игнорировать тот факт, что её сестра раскачивается над ней, свисая с потолка.

– А вот я рада, что наконец очутилась среди людей.

Дака наморщила лоб:

– И почему же?

– Люди просто такие… такие культурные.

– И что это значит?

В этот момент этажом ниже распахнулась дверь террасы, и вскоре мимо их окна в сторону леса пролетел господин Тепез с рулоном туалетной бумаги в руках.

– Ну, вот этого, например, они не делают, – объяснила Сильвания. – И не едят мясо с кровью, и не увлекаются тараканьими бегами, и не играют с пиявками.

– Зато они едят чеснок, добровольно лезут в воду и как сумасшедшие гоняются за лучами солнца. Бэ-э! – Даку даже передёрнуло от отвращения.

Цепь заскрипела. Затем Дака взглянула на аквариум, в котором извивались её любимые пиявки.

– И что ты имеешь против пиявок?

– Ничего. Но ни один человек не держит пиявок в качестве домашних питомцев. У людей милые пушистые собачки, мурлычущие ласковые кошечки или чирикающие птички.

– Но я же не человек.

– Но хотя бы полукровка.

– Я бы предпочла быть полнокровным вампиром, – вздохнула Дака.

– А я бы – полным человеком.

На какое-то время в комнате девочек установилась тишина, если не считать поскрипывания цепи.

– Быть человеком – это смертельно скучно, – сказала Дака.

– Вовсе нет.

– Скучно-скучно, спорим?

– Откуда тебе знать?

– Зато ты знаешь!

– Да!

– Ну вот.

На несколько секунд опять воцарилось молчание. Сильвания покосилась вверх на свою сестру. Та скрестила на груди руки и закрыла глаза.

– Лучше спускайся, Дака. Ты же знаешь, что иногда падаешь во сне.

Дака открыла один глаз. Может, стоит напомнить сестре, как было на самом деле? Ну, было, может, два раза, самое большее – три. И она тогда была ещё маленькая. Лет шести, самое большее – восьми. Но, как это бывает со старшими сёстрами, иногда они правы, даже если старше всего на семь минут. Дака открыла оба глаза, развела руки и полетела прямиком в свою кровать. Она совершила посадку животом на своё постельное бельё с личинками и зарылась лицом в подушку-паука. Гроб-лодка закачалась.

Сильвания удовлетворённо отвернулась со своим журналом к стене.

– Сильвания?

– Ты уже спишь?

– Да?

– Хорошо.

– Я тоже.

– Да.

– Бой ноап [5].

– И тебе доброй ночи.

Дирк ван Комбаст этой ночью плохо спал. Он стоял перед зеркалом в ванной и тонкими пальцами разглаживал своё загорелое лицо. Ему было уже почти сорок лет, но большинство людей считали его гораздо моложе. Только сегодня они наверняка не ошибутся. Под глазами у мужчины лежали тёмные круги, а виноваты были в этом его новые соседи. Не то чтобы они шумели ночью. Всё гораздо хуже: они были какие-то подозрительные!

Он стиснул белые зубы, растянул вверх уголки губ и произнёс, обращаясь к зеркалу:

– Чудесного вам дня! Моя фамилия ван Комбаст, Дирк ван Комбаст. Невероятно приятно с вами наконец познакомиться. Ах, вы ещё не знакомы с линейкой наших продуктов? Ну, моя милая, тогда самое время о ней узнать!

Дирк ван Комбаст приблизил к зеркалу лицо и выковырнул длинным ногтем из зубов застрявшие остатки мягкого сыра с травами, который он каждое утро намазывал на хлеб. Втирая в свои короткие светлые волосы гель ультрасильной фиксации, он раздумывал, не вставить ли ему сегодня вместо небесно-голубых линз кошачье-зелёные. Они бы лучше подошли к его новой рубашке поло.

Дирк ван Комбаст жил в Липовом тупике в доме № 21. Он был агентом фармакологической компании и разъезжал со своим чемоданчиком с пробниками от одной врачебной консультации к другой. Врачи его любили. А женщины-врачи любили его ещё больше. Но сильнее всего его любили медсёстры.

С ухо-горло-носом Дирк ван Комбаст играл в сквош, с другим своим коллегой раз в неделю ходил плавать, раз в месяц в одиночку отправлялся к парикмахеру и дважды в год на чистку зубов. Но друзей у него не было. Так получилось, что никто по-настоящему не знал Дирка ван Комбаста. И уж тем более не знал его тайну.

Едва он побрызгался своим любимым ароматом (пачули с женьшенем), как в дверь позвонили. Причём не один, а сразу три раза подряд. Дирк ван Комбаст сердито отставил флакон на просторную столешницу раковины, потом перепроверил в зеркале свою улыбку Щелкунчика, которую привычно водрузил на лицо – никогда ведь не знаешь, кто стоит за порогом.

Он широко распахнул входную дверь и одарил четверых стоящих перед ним своей агентской улыбкой:

– Хорошего вам дня! Меня зовут Дирк ван Комбаст. Чем могу быть вам полезен?

Стройный мужчина в чёрной накидке и с гротескно завитыми длинными усами схватил Дирка ван Комбаста за руку, потянул его к себе и другой рукой легонько щёлкнул по голове.

– Привет! Мы ваши новые соседи.

– Эльвира Тепез. – Изящная рыжеволосая женщина оттеснила усача и протянула Дирку ван Комбасту руку. – Наши дочери: Сильвания и Дакария.

Сильвания улыбнулась и сделала книксен. Дака посмотрела на Дирка ван Комбаста сквозь длинные пряди чёрной чёлки и слегка оскалилась.

Дирк ван Комбаст схватился за голову. Казавшийся лёгким щелчок на деле был довольно сильным – и совершенно необъяснимым. Что это взбрело в башку этому господину? Так вот какие они – новые соседи, из-за которых он половину ночи глаз не сомкнул!

– Ах, как мило. Новые соседи! – Он скользил по Эльвире Тепез взглядом знатока, пока господин Тепез не загородил собой жену.