— Но когда-нибудь они всё равно узнают.

— Когда-нибудь — это не сейчас. Да и не важно, что будет потом. Чтобы они не сказали, меня совершенно не колышет ничего, пусть хоть отказываются быть моими родителями. У меня есть семья, у меня есть Беллами. Это самое важное.

— Беллами заменяет тебе всех. Это на самом деле опасно. Потеряешь его — потеряешь всё.

— А я не потеряю, — со спокойной уверенностью опровергал Джон. — Он не маленький, его сложно затерять. И прекрати свою паранойю на меня перекидывать. У меня в своё время своя была. И я рад, что избавился от неё.

— И я тоже рад! Ты не подумай, что я пытаюсь посеять сомнения в нём. Тем более, ты такой счастливый в последнее время ходишь. Я давно тебя таким не видел. Думаю, я должен быть благодарен ему за это.

— Джексон, ты слишком милый человек. Таких не бывает, — полу шуткой ответил парень. Но он и правда был такого мнения о друге. Джексон был самым добрым человеком из тех, кого Мёрфи знал, и единственным в чьей преданности и любви он никогда не сомневался.

Джон, сидя на кухне у Беллами, заканчивал обработку снимков Миллера во время игры в баскетбол. Он остановился на одном из более удачных, сделав его в черно-белом фильтре. Так снимок выглядел интереснее и походил на фото из старого спортивного журнала.

— Здесь он похож на Билла Рассела в лучшие годы, — сказал Беллами, расположившись за спиной парня.

— Играл он отлично. Я даже проникся баскетболом.

— Жаль, что я не смог прийти.

— Ты теперь редко куда можешь прийти, — ответил Джон и развернулся к собеседнику лицом.

— Эй, ну потерпи немного. Осталось пару репетиций, и 1 декабря ты всё увидишь. Возможно, даже будешь гордиться мной. Тем более, что я тебе так не мешаю закрывать сессию, особенно физкультуру. А там уже и каникулы, Рождество, Сидней… — мечтательно начал перечислять грядущие планы Блейк, пока не оборвал сам себя. — Слушай, а твои родители где живут?

— В Монреале.

— Я там не был. Говорят, очень красивый город, — сказал Беллами в своей любимой хитро-обаяющей манере, которую он применял каждый раз, когда хотел что-то добиться от кого-либо.

— Нет, Беллами, — резко оборвал его Джон. — Мы туда не поедем!

— Кажется, кое-кто затеял нечестную игру. Ты был у меня дома. И снова будешь. А что останется мне?

— Даже не пытайся уговорить меня или сыграть на моей совести. Это твёрдое категоричное «Нет»! Мы не поедем к моим родителям.

— Джон, что у тебя с ними случилось? — Беллами взял парня за руки и очень располагающе посмотрел в глаза.

— Ничего. Никакой трагичной истории. А просто «ничего». Мне нечего вспомнить хорошего из моих взаимоотношений с ними.

— И опять ты не открываешься мне. Ты не впускаешь меня в свою жизнь. Я думал, ты хочешь моего присутствия в ней.

— Ты же не впускаешь меня в свои проблемы прошлого. Говоришь, меня тогда не было и не хрен совать нос, куда не просят. Вот когда ты простишь себя, тогда мы и поедем в Монреаль. Вот это будет честно.

— Я могу только сказать, что простил.

— Я увижу, что ты лжёшь, — уверенно ответил Джон. — Для этого не нужен будет детектор лжи. Твой взгляд тебя выдаёт. Я вообще не понимаю, как ты можешь быть таким жизнерадостным, живя с такой злостью по отношению к себе!

— Привычка, — безэмоционально ответил Беллами.

***

1 декабря. День первого выступления Блейка в постановке «Живой камень». Джон собрал с собой Джаспера и Монти с их девушками, а также Джексона с Миллером. Они подсели к Октавии с Линкольном и ещё нескольким друзей Блейка, среди которых также была Рейвен и Луна. Основная компания, с которой Беллами был в отличных отношениях, выступала вместе с ним.

— Рейвен, привет. Рад увидеть тебя вне допов, — поприветствовал девушку Монти.

— Взаимно, мистер всезнайка.

— О-о, та самая Рейвен! Живая! — обрадовался Джаспер.

— Все перезнакомимся после постановки. Начало через пару минут, — влезла Октавия. Она была слегка взволнована и в то же время в приятном предвкушении увидеть брата на сцене. Джон резонировал с ней в плане эмоций.

Заиграла музыка, и поднялся занавес. На сцене началось что-то поистине невероятное. Действия происходили как в немом кино, только в живую. Казалось бы, как сложно правильно преподнести историю без слов. Но ребята справились на все сто: действия были понятны зрителю, они были живые и эмоционально наполненные.

Атом играл скульптора, который создавал шедевры. Он создавал скульптуры, которые в точности были похожи на людей и этим он заменял себе общение с реальными людьми. Но одиночество заставляет тосковать даже талантливых людей. И он оживляет одну из любимых скульптур. Ожившую скульптуру играет Беллами. Он неподвижно стоял в белой сухой краске, и когда он начал перевоплощаться в человека, краска постепенно смывалась водой. Джон много фотографировал Блейка в этом воплощении. Благо место для этого было крайне удачным, скорее всего Беллами об этом позаботился. Джон снимал Беллами, лицо которого приобрело свой цвет, в то время как тело выглядело каменным, как статуя. Выглядело очень натурально, с гримом ребята постарались.

У Джона захватывало дух, глядя на этот снимок. Самый идеальный кадр в его жизни. Беллами выглядел как недосягаемая звезда. Словно Джон не просыпался с ним сегодня утром в одной постели, и не целовал его мягкие губы с нежностью и трепетом, игнорируя течение жизни, не желая вставать с кровати и заниматься чем-либо, кроме как сексом. Беллами выглядел мечтой. Словно Джон смотрит на него на сцене и фантазирует о нём. На этом снимке Беллами был реальной ожившей скульптурой, которую ждёт блестящее будущее, которая научится жить и любить. И тогда Джон сумеет завоевать его сердце.

Сама постановка очень напоминала Джону его самого. Вместо скульптора должен быть фотограф, и его живой шедевр, к которому фотограф так привязывается, что вкладывает в него всё самое важное в своей жизни. Но постановка заканчивается тем, что творение убивает своего создателя, когда последний перегибает с рамками «Я тебя создал. Ты моё!». Есть над чем задуматься. Джон проникается безмолвной пьесой настолько, что в последней сцене у него наворачиваются слёзы от того, насколько это прекрасно и как прекрасен Беллами в этом воплощении, от того, как сцена напоминает жизнь Джона и как печален её конец.

Когда закончилась пьеса, ребята вышли в холл, и, пока ждали своих актёров, знакомились и беспрестанно разговаривали. Джон был переполнен эмоциями и едва мог оставаться в курсе разговоров друзей, думая лишь о Беллами на сцене. Но его отвлёк звук сообщения на телефон. И парень очень удивился, когда увидел имя отправителя.

Эмори: «Джон, привет. Позвони мне, когда сможешь. Нам нужно будет встретиться и поговорить. Это очень важно! Пожалуйста, не игнорируй.»

========== Следы на зеркале, гримёрный столик, сломанная полка. ==========

Заниматься любовью в гримёрке оказалось то ещё приключение. Раньше Джон и представить себе не мог, что будет трахаться с актёром сразу же после выступления. Но это оказалось не только чертовски сексуально и возбуждающе, но и опасно для реквизита. Повезло, что ребята не испортили ничего настолько, чтобы нельзя было исправить. Плюс ко всему, трахаться перед ярко освещённым зеркалом было тоже весьма экзотично, и Джон был повернут лицом прямо к нему, пока Беллами вдалбливал его в гримёрный столик.

Следы от ладоней на зеркале радовали пошлую душонку Джона, когда он брызгал стеклоочистителем на поверхность зеркала и оттирал улики их всепоглощающей страсти. Беллами в этот момент устанавливал вешалки, как они стояли до урагана в этой гримёрной.

— Эта здесь стояла? — задумчиво спрашивал Беллами, обращаясь к себе самому.

— А если нет, то твой друг тебя накажет за разврат в его театре? — насмешливо спросил Джон, смотря на парня через отражение зеркала. — Впредь, перед тем как трахать меня где-то, гвоздями всё приколачивай.