– Налей, пожалуйста, ещё, – хрипло попросил Генрих.

Она выполнила его просьбу.

Некоторое время они молчали. Наконец принцесса тихо промолвила:

– Ты... Я рада, что ты остановился...

Он поднял на неё затуманенный взгляд.

– Я хотел его убить. И убил бы обязательно. Мне было бы наплевать, что он наследник престола. Но...

Она слушала его, не перебивая, однако при этих словах Маргарита невольно содрогнулась. Вдруг вспомнилось предупреждение Анриетты о том, что он не такой человек, каким может казаться.

Но Марго поспешила отбросить эти страхи в сторону. В конце концов, её любимый просто был потрясён и шокирован. Едва ли от него можно было бы ожидать чего-нибудь другого. Она мягко положила руки ему на плечи.

– Когда Мари сказала, что любит его, – продолжал надломленным голосом говорить Генрих, – я был настолько ошарашен, что отступил. Это просто невозможно! Она предала меня, семью.

– Но любовь не предательство! – заметила Марго. – И чем, скажи, пожалуйста, мы с тобой отличаемся от них?

– Мы с тобой – другая ситуация. Я сомневаюсь в том, что герцог Анжуйский её любит.

– Полно. Ты просто смотришь на происходящее, как её старший брат, который привык заботиться и обрегать её. Однако, пойми, что от всего мира ты её не спрячешь.

Гиз вздохнул. Сейчас он был похож на потерянного мальчишку, который отчаянно не хочет во что-то верить.

– Когда-то она была светлой, мягкой, наивной... Почти как ты. Она всегда была моей любимой младшей сестрой. Но что же в итоге? Она бросается на шею моему врагу!

– Мари уже не ребёнок. Она выросла. Тебе следует это понимать, – проговорила Маргарита.

– Она не выросла, она просто стала испорченной! Ты думаешь, это её первый любовник? Нет. Был случай и в Лотарингии. Я был уверен, что она усвоила урок, но нет!

– Ты слишком строг к ней. Прошу тебя, успокойся. Всё наладится. Она любит его, смирись с этим. Ничего другого ты сделать не сможешь, власти над её сердцем у тебя нет.

Ещё некоторое время они поговорили, принцессе удалось убедить Генриха в том, что нужно принять всё, как данность.

Ближе к вечеру он направился в покои сестры. Однако предложение Маргариты пойти с ним Гиз отклонил. Она не стала настаивать.

В итоге, в подробностях Марго так и не узнала, о чём они говорили, но когда герцог вернулся, всё было в порядке. Единственное, что он рассказал ей, так это то, что он не собирается мешать Анжу и Мари и вмешается только в том случае, если он как-нибудь её обидит – тогда уж Генрике не сдобровать.

========== Глава 26. Пешка ==========

Екатерина последние лет десять занималась исключительно делами государства. Она уже и вспомнить не могла, каково это – жить спокойной жизнью, растить детей. Всё это отошло на второй план, первый же заняла власть.

Королева никогда и не думала, что ей предначертано в своих руках держать судьбы Франции. Когда-то ей было шестнадцать, она была глупа и наивна, мирилась с положением иностранной принцессы, только ставшей женой дофина, которой значения никто и не придавал.

Только старый король Франциск уже тогда разглядел в ней нечто, чего не было у других. Ещё тогда он говорил, что когда-нибудь перед ней склонятся все. Только, предупреждал король и о том, что власть – это яд. И всех он погубит в конце концов.

Однако тогда Медичи была юна, наивна и не понимала значения всех этих слов. В чём-то она была похожа на Марго сейчас, только, в отличие от дочери, к тому моменту уже прошла множество испытаний. Но перед тем, что ей предстояло – это было ничто. Королева повзрослела быстро, научилась лгать, быть жестокой, хладнокровной. И после смерти мужа и старшего сына настало её время. Регентство, а потом и правление Карла – всё принадлежало ей. Её боялись, её умоляли. Она царствовала.

Только всё это на благо государства. Вырывать Францию из пучины войн, противоречий, огня и крови – вот каким оказался печальный удел правителя. Нужно было бороться дальше. За страну.

И сейчас Екатерина пыталась измыслить способ сделать так, чтобы войны с гугенотами не возобновились.

Сен-Жерменский договор был, скорее, лишь формальностью. Что там закон, когда в людских сердцах закипает огонь?

Со стороны Филиппа Испанского доходили постоянные угрозы. Он требовал искоренения ереси во Франции и его совершенно не устраивал нынешний мир между католиками и гугенотами.

"Фанатик", – пренебрежительно бросила Екатерина, читая очередное письмо от короля, полное требований и громких слов.

Недовольно поджав губы, женщина отложила послание в сторону и устало откинулась на спинку кресла. Она работала с самого утра, при том, что её мучила сильная головная боль. Мигрени стали происходить всё чаще. Оно и немудрено, ведь возраст королевы уже пересёк границу среднего и начал давать о себе знать. Она прикрыла глаза.

Вдруг, послышался звук открывающейся двери.

– Кто там ещё?! – недовольно спросила Медичи. – Я ведь велела никого не впускать!

– Вы не рады видеть своего сына? – изогнул бровь Анжу.

Узнав его, она тотчас переменилась в лице, на губах её расцвела улыбка. Флорентийка вскочила со своего места и направилась к нему.

– Генрике! Ты, наконец​, соизволил прийти проведать меня!

– Простите, матушка, что так долго не приходил. У меня было много дел.

Она окинула его взором с ног до головы и заметила ссадину у него на губе. Осторожно прикоснувшись к ней кончиками пальцев, Екатерина спросила:

– Откуда это у тебя?

Герцог поморщился.

– Ничего, матушка, ерунда. Случайно ударился.

Но её не так-то просто было провести.

– Да? А ножевой порез на шее – это следствие того, что ты всего лишь случайно напоролся на нож?

Он нервно сглотнул и протянул руку к горлу. Эти пять дней, прошедшие со времени разборки с Гизом, он старался как можно меньше выходить из своих покоев, а если была необходимость сделать это – надевал рубашку с высоким воротом. Но, видимо, сейчас шнуровка на шее немного разошлась, и внимательный взгляд королевы разглядел рану.

– Я... Просто...

Принц не мог рассказать ей правду. Если бы он поведал ей о том, что это на него напал лотарингец, пришлось бы, во-первых, рассказать всё о Марго, чего ему делать совсем не хотелось, ведь в таком случае Гиз может и убить. Кто знает, на что он способен? А во-вторых, необходимо было бы и сказать о том, что он сам соблазнил его сестру. За это можно было получить только наказание.

А адекватное оправдание всё никак не приходило в голову.

Она видела это. Пресекая его дальнейшие попытки что-либо придумать, женщина промолвила:

– Я не буду выпытывать у тебя, что произошло, раз ты сам не хочешь всё рассказать. Но ты всегда должен помнить о том, что пока у Карла нет детей, а их может и не быть вообще, ты – наследник престола. И ты не имеешь права рисковать и распоряжаться своей жизнью.

В её голосе были слышны стальные нотки. Человек, который не знал её, скорее всего, сказал бы, что всё это она произнесла с холодным расчётливым безразличием, но сын, который прекрасно изучил мать, разглядел в её взгляде скрытый безумный страх за него. Тотчас захотелось успокоить её, ведь такой неправильной казалось слабость в этой несгибаемой женщине.

– Но нет смысла беспокоиться, – успокаивающе улыбнулся Генрике, – мне ничего не угрожало.

– Очень надеюсь, – вздохнула Екатерина, возвращаясь в кресло и кивая Генрике, чтобы он тоже садился.

Устроившись поудобнее, он огляделся. В этих покоях молодой человек бывал очень часто. Украшения из красного дерева, тяжёлые бархатные портьеры, витражи в окнах, монументальная мебель, изящные скульптуры и картины, причудливая решётка на камине – всё это ему нравилось. Вкусы матери и сына во многом совпадали. Итальянская витиеватость и французская утончённость сливалась в этих людях, создавая неповторимое сочетание. Сама Медичи и все её дети предметам искусства уделяли огромное значение. Через них они могли выразить своё видение мира, именно на них готовы были тратить богатства.