Генрих даже не пытался с ней поговорить, должно быть, решил, что стоит переждать. А может ему и всё равно. Кто знает?

Маргарита же напрасно ждала его. Она решила, что это её крест – любить его, она будет нести его дальше, преодолевая все преграды на их пути. Девушка была готова выслушать его и простить. Но он даже не удосужился прийти.

Ей оставалось лишь бесцельно шататься по коридорам Лувра, куда она не замедлила вернуться, заглядывая в каждое зеркало, попадающееся ей на пути и пытаться узнать в нём ту, кем она раньше была. Но видела лишь бледное отражение прошлой Марго, которая, увы, теперь медленно погибает, а её продолжают безжалостно растаптывать.

Боль и сожаления однажды сменяются бесконечной усталостью. Скоро это произойдёт и с ней. Что ж, по крайней мере, не придётся больше страдать.

За окнами дневное солнце сменялось багровым закатом, который сквозь витражные стёкла отбрасывал кровавые блики на каменные полы Лувра. Затем приходили ровные сумерки, в меру серые, в меру синие, которые медленно преображали предметы, стены, людей, встречающихся на пути. Всё это постепенно погружалось в темноту, тени становились всё больше и чернее. Наконец на улице совсем не осталось света. Тогда в коридорах зажгли факелы, в залах – свечи. А королева Наваррская продолжала идти, куда глаза глядят.

Должно быть, её кто-то приветствовал, пытался заговорить, но она не обращала внимания, находясь в странном оцепенении.

В конце концов, коридоры опустели, время близилось к ночи и она интуитивно почувствовала, что теперь одна, все разошлись. Не пора ли ей? Нет, не пора. Куда теперь торопиться? Её ведь никто не ждёт.

Марго прислонилась к стене в одной из галерей и прикрыла глаза. У Гиза, кажется, новая игрушка, Анри покинул её. Бросить всё и сбежать в Наварру? Но она же умрёт там от скуки!

В этот момент всё её существование вдруг показалось ей бесцельным. Для чего каждый день просыпаться, что-то делать, потом вновь отходить ко сну, и так по кругу, бесконечность дней и ночей. Какой во всём этом смысл?

Её предали. Предал тот, которого она безраздельно любила, которому бесконечно верила. А от неё самой что-нибудь осталось?

Стена была холодной. Оторвавшись от неё, Валуа пошла дальше, погружённая в свои горестные думы.

Она и не заметила, как дошла до жилой половины. Каменные полы под её ногами сменились мягкими коврами, коридоры стали уже, даже воздух здесь был теплее. Пахло в этой части дворца не сырой пустотой, а остатками ароматов духов, прошедших здесь придворных, тканями, людьми, теплом. Маргарита проходила мимо дверей и знала, что за каждой кто-то сейчас есть, сидит в своих комнатах в тепле и уюте. Она одна неприкаянная ходит по Лувру. Но ей не хотелось возвращаться в апаратаменты, хозяйка которых сейчас сама не знает кто она, не хотелось ложиться в холодную пустую постель, а на следующее утро в одиночестве просыпаться, понимая, что её ждёт очередной пустой день.

В конце концов, Марго дошла до покоев короля. Здесь она вдруг остановилась. Что дальше? Не может ведь она всю ночь ходить по дворцу.

И только сейчас одиночество приобрело гнетущий оттенок. Здесь не было совсем никого. От понимания того, что она совсем одна, королеве Наваррской стало не по себе. Когда она остановилась, по спине её резко пробежали мурашки. Сердце гулко застучало. А одиночество стремительно подбиралось к ней. Высокий потолок начал давить, стены будто бы сужаться, холодный воздух нетопленного помещения душить. Непонятно было чем вызвано беспокойство, но отчего-то стало страшно.

Марго схватилась рукой за стену, голова кружилась, ладонь касалась холодного камня. Она не может быть одна! Девушка зажмурилась, сжалась, задрожала, дыхание её участилось.

И вдруг среди её собственного душевного кошмара раздался тихий голос:

– Марго, что ты здесь делаешь?

У неё было такое чувство, будто её в чёрном мешке на голове возводили на эшафот, читая смертный приговор, а сейчас сдёрнули с глаз завесу и объявили свободной. И кем бы ни был оказавшийся здесь человек – он её голубое небо и свежий воздух.

Она поспешила поднять взгляд и увидела бледное лицо собственного брата. Какое-то время смотрела на него со смесью радости, что хоть кто-то пришёл, недавно пережитого испуга и удивления, что повстречался ей именно он. Генрике не совсем мог понять это странное выражение.

– С тобой всё в порядке? – спросил он, слегка касаясь её плеча, заглядывая ей в лицо.

У Марго было ощущение, что голос не поддаётся ей, она не могла вымолвить ни слова.

– Эй, ответь что-нибудь! – он уже начал беспокоиться.

– Я... – только и удалось выдавить ей.

И она замолкла, снова смотря на него.

И будто видела впервые. Эти тонкие черты, серьги в ушах, тёмные волосы, собранные в низкий хвост и изучающий взгляд тёмных глаз – всё это показалось ей новым, или же давно забытым, пришедшим из далёкого прошлого.

– Что-то случилось? – продолжал допытываться король.

Ещё ни разу не случалось такого, чтобы она не могла ничего произнести. К тому же, этот странный пустой взгляд не мог не обеспокоить, она всегда смотрела прямо живо, а сейчас как-то безжизненно.

– Нет, – наконец, взяла себя в руки Маргарита. – Всё в порядке.

– Тогда почему ты не спишь и ходишь здесь одна? – немного скучающе поинтересовался он, переставая вглядываться в её глаза, переводя взгляд на стену за ней.

Не то чтобы его это сильно беспокоило, хотя хождения среди ночи казались действительно странными.

– Ты тоже, – заметила она.

Действительно, Генрике шёл не из своих покоев, а в них.

– Мне не спалось.

– Мне тоже.

Повисло молчание. Сначала король хотел пожелать ей спокойной ночи и уйти к себе, но что-то его останавливало. Только сейчас он обнаружил, что его рука всё ещё лежит на её плече. Но убирать её он не спешил.

Они просто смотрели друг на друга, пристально, изучающе, хотя, кажется, каждый думал о своём. Так прошло несколько минут.

Генрике с непонятной жадностью разглядывал её. Марго, такая привычная, но, в то же время, что-то в ней изменилось. Он помнил её разной, но такой она ещё не была. Молодой человек будто чувствовал, что у неё в душе творится нечто неладное.

Но, святая мадонна, как же близко она сейчас была...

Когда в последний раз он мог стоять с ней в потёмках, просто молчать, смотреть, касаться её?

Она давно стала его наваждением. Когда это началось? Несколько лет назад. С тех пор он не мог излечиться. Где-то внутри, в подсознании всегда жил её образ, который ничем было не вытравить. Он въелся туда, как клеймо в плечо преступника. А клеймо ничем не вывести, только если вырвать вместе с кожей. Но Генрике заклеймили в самое сердце, а его достать ещё труднее.

Ему лучше уйти. Он явственно ощущал, что нельзя находиться так близко к ней.

– Мне пора, – промолвил он. – Не зайдёшь?

В глубине души он не желал, чтобы она соглашалась, поскольку сейчас хотел убежать от неё, но элементарная вежливость требовала предложить.

– Нет-нет, – поспешно отказалась Маргарита, наконец разрывая с ним зрительный контакт. – Я тоже пойду.

– Спокойной ночи.

– Да, тебе того же.

Он развернулся, намереваясь уйти. Но как же трудно было оставлять её! Прекрасная мечта или же ночной кошмар – неважно. Главное, что сейчас нужно найти в себе силы уйти.

Один нерешительный шаг, другой, третий. Но его остановили. Её ледяная ладонь вдруг коснулась его руки.

– Постой, – тихий шёпот, срывающийся с губ машинально.

Генрике резко повернулся обратно к ней. В её взгляде светилось удивление. Кажется, сама не поняла, зачем позвала.

В неровном свечении факелов её лицо показалось призрачным, белая кожа – ещё белее, тёмные волосы – ещё темнее. И чуть пухлые губы, приоткрывшиеся, будто замершие в желании что-то произнести.

– Что такое? – голос его дрогнул.

Теперь ему действительно нужно было уйти, поскольку он чувствовал, что сейчас не сможет держать себя в руках. Но Маргарита, как всегда, мучила, истязала.