Чего не так?
ГРИША. Ты зачем мне язык в рот пихаешь? Зачем? Это уж пакость, знаешь…
ФЕДОР. Так надо.
ГРИША. А зачем укусил? Больной-больной, а взял и укусил!
ФЕДОР. Врешь. Не кусал я тебя.
ГРИША. В живот укусил.
ФЕДОР. Покажи.
ГРИША. Стану я тебе показывать…
ФЕДОР задирает на нем рясу.
ВАРЛААМ. Брось, Федор, а то уйду я… Возитесь тут сколько вам влезет, а я не охотник.
ФЕДОР. Уж будто бы?
ВАРЛААМ. Будто.
ФЕДОР (смеется). Не уходи.
ГРИША. Прокусил, поди…
ФЕДОР. Ах ты голубь мой!
ВАРЛААМ. Уйти – нет?
ФЕДОР. Поиграться уж будто нельзя.
ГРИША. Вот заладил: уйду да уйду. Уходи.
ВАРЛААМ. Я тебя, Гришка, прибью. Я на словах только обещал, а сейчас на деле прибью.
ФЕДОР. Не расходись. В последний раз поцелую, и все.
ГРИША. Только, чур, язык не пихать. У меня свой есть.
ВАРЛААМ. Федь, дай-ка мне бутыль.
ФЕДОР тут же соскочил и подал.
ФЕДОР (с интересом). Пить будешь?
ВАРЛААМ. Чуть буду.
ФЕДОР. Пей.
ВАРЛААМ выпивает.
ГРИША (лежа). Голубь, голубь…
ФЕДОР. Отвяжись!
ГРИША. Вот и сердится уже…
ФЕДОР. Замолчи, говорю. (Варлааму.) Еще?
ВАРЛААМ. Еще.
ФЕДОР присвистнул.
Тихо! Недавно лежал, а тут разошелся…
ФЕДОР. Да и ты недавно орал, когда я пил. А тут и сам прикладывается.
ГРИША. Все-то не пейте. Пьяными сделаетесь.
ФЕДОР. А чем худо?
ГРИША. Пьяный зарезать может.
ФЕДОР. Один зарезал Димитрия-царевича, а не пил…
Тишина.
Да что вы, ребята, примолкли?..
Молчат.
А? Чего всполошились?
ГРИША. Ну ты, Федька… Боюсь я тебя…
ВАРЛААМ. Ты не пей, Федор, больше.
ФЕДОР. А то пьяным сделаюсь?
Молчат.
И зарежу?
ВАРЛААМ и ГРИША (вместе). Федька-а! Угомонись, собака!
ФЕДОР вздыхает. Садится на кровать.
ФЕДОР (Грише). До чего же ты хорошенький.
ГРИША. А я в маменьку.
ФЕДОР. То я и гляжу.
ГРИША. А маменька еще лучше была.
ФЕДОР. А ласки любишь?
ГРИША. Люблю… Только стыдно потом.
ФЕДОР. А вот и дурак! Не интересно – когда не стыдно. (Помолчав.) А я вот какой уродился…
ГРИША. Да какой?
ФЕДОР. Некрасив.
ВАРЛААМ. Тебе красота-то для чего?
ФЕДОР. Так.
ВАРЛААМ. Ну и глупо.
ФЕДОР. Что нехорош – тоже не умно.
ГРИША. Голубь, голубь…
ВАРЛААМ (замер). О-о! Дошло…
ФЕДОР (с интересом). Ну? Не врешь?
ВАРЛААМ (прикрыв глаза рукой). Погоди.
ГРИША. Хорошо?
ВАРЛААМ. Да погодите вы! Во: поплыло все…
ФЕДОР (Грише шепчет). Погоди, самое приятное на него пошло. Не сбей!
ВАРЛААМ (с закрытыми глазами). Э-эх!
ФЕДОР (тихо смеется). Держи, держи. Не пущай.
ГРИША. Кабы удержать-то…
ВАРЛААМ. Ммм!.. Хорошо-о!
ГРИША (наклоняется к Федору, тихо). Федя, а в падучей – нехорошо?
ФЕДОР (хватает Гришу за волосы, таскает). Хорошо. Хорошо. Хорошо.
ГРИША плачет.
ВАРЛААМ (открыв глаза). Ну что вы, черти! (Пугается.) Ой! (Махнув рукой.) Ну, черти полосатые!..
Пауза. ГРИША перестает плакать.
ФЕДОР (замер, шепотом). Как-как?
ГРИША (приподнимаясь). Чего он, Федя, сказал?
ФЕДОР (задыхаясь от хохота). Скажи еще раз! Черти… по… по… (Хохочет.)
ГРИША хватает подушку и затыкает ею рот ФЕДОРУ. Оба валятся на постель и, уткнувшись в подушку, хохочут. ВАРЛААМ захохотал вдруг страшно, громоподобно. Зажал рот. Побежал к кровати, упал на нее, уткнулся в одеяло и затрясся.
ГРИША (вытирая слезы). Прости нас, Боженька…
ФЕДОР (со стоном). Так и до смерти недалеко…
Лежат, обессиленные, на кровати. ВАРЛААМ осторожно берет руку ФЕДОРА, поднимает ее над своим лицом. Рука у ФЕДОРА расслаблена, она висит как плеть. ВАРЛААМ, то приближая, то отдаляя от лица расслабленную кисть, внимательно разглядывает ее.
(Тихо.) Чего?
ВАРЛААМ. Красиво… Вот смотри ж ты… у меня пальцы короткие… Не такие. У тебя как перья птичьи… Белые.
ГРИША (приподнимаясь). Как у девушки?
ВАРЛААМ. Да ну тя… У девушки пухлые. Не такие. Эта лучше. И сильная вроде, а смотри ж ты, – как тонко сделана…
Помолчал. Положил кисть ФЕДОРА себе на лицо.
(Губами, которым мешает лежащая рука, шепчет.) У Господа нашего такие руки были…
ГРИША (сел на кровати). Где-где? Покажи!
ФЕДОР молчит. Рука его лежит на лице ВАРЛААМА. Потом он взял и сгреб в горсть ВАРЛААМОВО лицо. Смеется.
Как у тебя, Варлаам, смелости хватит так говорить, прямо я не знаю…
ВАРЛААМ отнимает руку ФЕДОРА. Кисть снова расслабленно повисла. Тогда он подносит ее к губам и целует.
Пауза. ФЕДОР убирает руку.
ФЕДОР (тихо). Эка новость. Уж мы-то с тобой любиться не будем. Так что нечего и ухаживать.
ВАРЛААМ. Дурак.
Встает с кровати.
ГРИША. Ну вот, Варлаам, вина выпил и тоску на нас навел. То-то весело было, а ты…
ФЕДОР лежит неподвижно и смотрит в потолок. Тело его сводит судорога. Вдруг он выгнулся и застыл. Уперся затылком в подушку, а ногами в спинку кровати. ГРИША со страхом следит за ним.
(Шепчет.) Варлаамка! Началось!
ВАРЛААМ подходит. Но тут тело ФЕДОРА ослабевает и падает. Рука сваливается с кровати.
ВАРЛААМ. Фу ты. черт! Не умер ли…
Прислушивается.
Спит.
ГРИША. Голубь, голубь…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Некоторое время спустя.
ФЕДОР спит.
ВАРЛААМ читает.
ГРИША лежит возле ФЕДОРА.
ВАРЛААМ. О, Господи! Еще. Еще словцо пропущено. Ай да Федор-писец! Вот вам и легка рука. Ну, сейчас видно, рука пишет, а ум далеко… Спасибо, рука у него умная, а то…
ГРИША. Варлаам, тебе скучно бывает?
ВАРЛААМ молчит.
Кто бы меня так спросил: есть ли хоть, мол, минутка, Григорий, когда тебе не скучно?.. Вот я бы и ответил…
ВАРЛААМ. Отвяжись.
ГРИША. Да от скуки и спросил. Нужен мне твой дурацкий ответ…
ВАРЛААМ. Отверни рожу да спи.
ГРИША. Чего это я рожей вертеть буду?
ВАРЛААМ. Фу ты… Вот навязался. Спи, говорю.
ГРИША. Вот и сплю. (Лег.)
Пауза.
(Шепотом.) Нынче и волки друг друга едят… Никогда такого не было. Вот только вдруг стали они друг дружку есть.
ВАРЛААМ молчит.
А по городу черные лисицы бегали. Поймали одну. Ничего – лисица как лисица. Один убил ее, а она и умерла. Лисица и была, не кто-нибудь. Вот скука-то…
ВАРЛААМ молчит.
А чего ты молчишь? Ты не молчи, а то мне страшно делается. Скажи – «ну».
ВАРЛААМ. Ну.
ГРИША. Вот. А баба урода родила?
ВАРЛААМ. Вот невидаль…
ГРИША. Да, видишь… К ней стал муж по ночам ходить. А муж-то тот давно умер. Приступил он к ней ночью. И родила.
ВАРЛААМ. Как это – приступил, если – умер? Бестелесность.
ГРИША. Она тоже думала – бестелесность одна, ну его! А уж и поздно было. И повело ее, повело, да так повело, что втридни родила!
ВАРЛААМ. В три дня?
ГРИША. Да что с тобой говорить… Родила, да глянула – рожа с черным пятном вместо глаз да рта, как раз посередине! Она его – ну кипятком! Ну палкой! Не дается. Нож принесла и приступила она его резать. А он плачет да никак в руки не дается. Скачет по дому, и все тут. Тут уж пришлось икону вынести – вот его и пробрало. Стух на глазах прямо. Варлаам, а, Варлаам, а поговори теперь ты со мной. Очень мне нехорошо делается, когда все я да я говорю. Поговорил бы.
