Энтони заикнулся про лишние дрова, но Рейчел отрезала, что не собирается мерзнуть и болеть, и что последний настоящий герцог Надора явно не стремился продрогнуть до костей, а потому в его покоях горел огонь. Поднявшись по лестнице, она решительно повернула ключ в хорошо смазанном замке, затем толкнула дверь. Приемная. Здесь плотно закрыты ставни, пахло пылью и чем-то еще.
— Эр Ричард, — произнес Тэдди, тяжелыми шагами ступая по каменным плитам пола, — я принес свечи.
Ярко-желтый свет хорошо осветил окружающее пространство, и Рейчел благодарно улыбнулась слуге.
— Теперь затопи камины в кабинете и гостиной.
— Да, эр.
Она неторопливо обошла кабинет, гостиную, спальню и личную библиотеку, размышляя, было ли это место, где жил отец, когда-нибудь уютным. Единственный раз, будучи одиннадцатилетней и несмышленой, Рейчел поднялась сюда и услышала от отца, что отныне ей придется лгать и носить мужской костюм, много изворачиваться и научиться фехтовать. И теперь, будь он жив, он гордился бы тем, как старшая дочь довела все эти навыки и умения до совершенства. Интересно, расстроился бы тому, что Алва так быстро ее раскусил?
Вспомнив свой нелепый провал, Рейчел со злостью дернула бархатные занавеси и в воздух взметнулась пыль с мелкими серыми бабочками. Моль, ее надо изгонять.
Тем временем Тэдди получил еще одно напоминание о том, что обед надо подать сюда, поклонился и вышел. А Рейчел, наверное, уже в четвертый раз медленно обошла апартаменты. Забавно выходило: теперь ей предстояло спать на узкой кровати, застеленной одеялом из волчьих шкур, под барельефом в виде родового вепря на фоне скалы. А Тристаму — в крыле герцогинь. Интересно, было ли прежде в этом замке что-нибудь подобное?
Оглядев внимательно спальню, неказистая и простая обстановка которой не менялась со времен Святого Алана, Рейчел направилась в кабинет. Со стен на нее смотрели четыре портрета: отца, матушки, деда и Алана, картина, на которой изображен стоявший над трупом Рамиро Алан, несколько икон. Ящики массивного стола были взломаны и неумолимо пусты, как и полки книжного шкафа, но Рейчел показалось любопытным то, что из-под шкафа что-то выглядывало. Странно, что не заметили солдаты, с небрежной злостью обыскивая покои убитого Эгмонта, хотя и не сочли более тщательный осмотр мебели достойным для себя занятием.
— Ой… — выдохнула она, когда опустилась на корточки и обнаружила под пальцами стопку бумаги.
Листы были пожелтевшими и очень старыми, казалось, что стоит неосторожно тронуть, и они развалятся в прах, однако текст уцелел. Ровные строки, выведенные торопливым, немного размашистым почерком, сильно заинтересовали девушку, и она поспешила сесть за стол, где горели свечи, даря свет. Что же тут написано?
«Записки Рейчел Горик» — гласила крупная надпись в середине первого листа.
Камнем по сознанию ударило воспоминание о том странном варастийском сне, но Рейчел не растерялась. Любопытство разгорелось сильнее, и ей не оставалось ничего иного, кроме как склониться над находкой и внимательно ее изучать.
========== Глава 40. Записки Рейчел Горик. Часть 1 ==========
Мое имя — Рейчел Горик и эти записки о себе я желаю оставить своим потомкам. Если когда-нибудь девочка из рода Окделл окажется в подобной мне ситуации, разумеется, в том случае, если замок и титул будет возвращен роду, я имею честь рассчитывать на то, что эти записки попадут ей в руки. Если же больше ни одну несчастную не коснется эта горькая участь, то пусть мои потомки знают о том, через что пришлось мне пройти к настоящему моменту.
Я не знала, зачем отец берет меня с собой в Кабитэлу, ведь дочери и сестры герцогов должны оставаться дома. Однако, Алан Окделл, причисленный ныне Эсперадором к лику святых, желал необходимым подражать своему государю, что оставил в осажденной столице жену и сына, и у меня нет оснований осуждать его за этот поступок. Мой брат и наследник рода, Эдвард, еще слишком мал для столь дальней и тяжелой поездки, а мне незадолго до начала войны исполнилось девять лет. Я знаю, что матушка не хотела брать меня с собой в Кабитэлу, только отец настоял. Моя вина в том, что я слишком много подслушиваю. Их горячий спор был услышан случайно, еще в Надоре.
Увидеть большую и красивую столицу мне не довелось. Матушка и ее служанки сидели в своих покоях, в Цитадели, я же — в своих, и не сказать, чтобы мне было скучно. Из той части Цитадели, где находилось жилище Дома Волн, ко мне вышли Клаус и Анна, дети Эктора, и мы первое время играли втроем, пока наши отцы сражались. А потом попытались вылезти на улицы, где я нашла котенка. Анна предложила назвать его Барсом.
Я помню, что осада продолжалась несколько месяцев, и все это время мы с матушкой не покидали Цитадель. Когда потерялся Барс, отец запретил мне искать его — он боялся агариссцев. Истинное зло это не Франциск Оллар со своими марагонцами, которые рвались в Кабитэлу — это фанатичные святоши. Я ненавижу их, я исповедую абвениантство, и, записывая своей дрожащей рукой эти строки, полностью отдаю отчет в том, что меня могут обвинить в ереси. Ну и что же? Даже если и обвинят, то действующее ныне олларианство не имеет права серьезно наказать за такую малость самого Первого маршала Талига, которым я теперь являюсь.
Впрочем, обо всем по порядку.
Мой личный Закат начался, когда в Цитадель явились олларовские солдаты и, увидев меня, облаченную в мальчишеские куртку и штаны, коротко стриженную, держащую наизготовку тяжелый кинжал, приняли за наследника недавно казненного Алана Окделла. Но сперва они похозяйничали в покоях Эрнани Ракана, разграбили его, а потому никого и ничего не боялись.
Впрочем, я не боялась тоже, в первую очередь за свою жизнь.
Нарядиться мальчишкой отец велел мне еще перед дорогой. Что он задумал, теперь никто и никогда не узнает, но матушка предполагала, что Алан боялся за честь и жизнь единственной дочери. Он хотел, чтобы в случае падения Кабитэлы у меня все еще оставался шанс выжить и продолжить род, но он не представлял, скольких непосильных трудов и сколькой ужасной лжи мне будет это стоит.
Я не хочу сказать ничего плохого про отца, однако мужчины всегда сваливают на женщин самое тяжелое. И все-таки, он поступил так, словно видел дальнейшее безрадостное будущее, потому что моего бедного младшего брата не стало слишком быстро.
— А вот и щенок Алана, — весело заметил стоящий впереди смуглый человек, напяливший чужие доспехи.
— Старший щенок или единственный? — усмехнулся второй, рыжий, с зелеными жестокими глазами. — Отвечай!
Вопрос относился ко мне, и я не могла сплоховать. Не могла подвести отца, тем более, что пока еще не знала о его гибели.
— Граф Ричард Горик к вашим услугам, — глухим и напряженным голосом отозвалась я, опустив кинжал. — Мой брат остался в Надоре.
Мой брат мог проболтаться о том, что у него есть старшая сестра Рейчел, но тогда еще страшное решение не пришло ко мне, резким движением взяв за горло. Тогда я и впрямь смотрела на этих людей, как затравленный и загнанный в угол лохматый щенок. Мне было девять лет, и за какие-то жалкие минуты я успела возненавидеть весь окружающий меня мир.
— Да он не щенок, — буркнул еще один человек, — а волчонок. Надеюсь, король согласится отправить его следом за папашей.
Ответить этому грубому неотесанному мерзавцу очень хотелось, и я даже подобрала слова, честные, гневные, звонкие! Только не успела и рта раскрыть, как в распахнутые двери вошел еще один человек, крепко держа под локоть матушку. Стоило мне взглянуть на нее, как тело покрылось мурашками, а в голове заметались страшные загадки.
— Что вы делаете в покоях графа Горика? — задал вопрос, короткий и резкий, этот мужчина. — Здесь нет ничего хорошего, кроме Эсператии и пары деревянных мечей. Идите лучше опустошать покои Алана, уж там больше добра.
Если бы я кинулась за ними, защищая имущество Алана, рыжий марагонец перерезал бы мне глотку, без лишних разговоров, а потому пришлось остаться на месте и оставаться благоразумной, пусть даже то, что они творили, возмущало меня до глубины души. И только в тот момент, оглядев свою комнату, я поняла, что по обстановке комната и впрямь напоминала покои, принадлежавшие скорее графу, чем графине. Над этим тоже постарался отец.
