И вот однажды, когда несчастные уже потеряли счет времени, дверца сейфа неожиданно щелкнула и тихо отворилась. Схватив припасенный на этот случай огарочек свечи, наши герои заглянули в сейф и ахнули. На всех полках снизу доверху лежали не советские дензнаки, а самые настоящие золотые слитки.

Какой ужас! Они богаты как незнамо кто и с этим богатством вынуждены умереть от голода и жажды в темном, сыром подвале.

Внезапно в углу раздались шорох, шуршание, пыхтение. Воры притворили дверцу сейфа, заставили его обломками досок и с тревогой переглянулись. Неужели фашисты раскрыли их убежище?

Из угла блеснул тусклый луч электрического фонарика. «Вы кто?» – спросил по-русски из темноты строгий голос. Воры испуганно молчали. Наконец их глаза привыкли к свету, и они различили в незнакомце секретаря райкома товарища Кочета.

– Тьфу, черт! – выругался Кочет, оглядев помещение. – На какие-то сто метров промахнулся. Да кто же вы, мать вашу?

– Мы здесь случайно, нас завалило, и теперь нам не выбраться, – залепетали «медвежатники». – Впридачу мы – евреи, и судьба нас ожидает еврейская! Вокруг – немцы, напротив – ихний штаб, и придется нам здесь погибнуть.

– А вы откуда знаете, что напротив – немецкий штаб? – заинтересовался Кочет.

«Медвежатники» и рассказали ему про щелку в завале, про то, что они в нее увидели, про все-все-все, даже номера машин перечислили. Только про сейф с золотом умолчали да еще про то, как они в этом завале оказались.

Кочет выслушал их с необычайным вниманием.

– Дорогие вы мои! Знали бы вы только, какие важные сведения мне сейчас сообщили. Я ведь под немецкий штаб и подкапывался, да не рассчитал маленько. А там я бы эти сведения, конечно, узнал, но и сложил бы за то свою голову. Гестапо меня бы вмиг раскусило – всякая собака в лицо знает. И не пойти на это задание я не мог: большевистская совесть не позволяет мне больше других на смерть посылать. Так что вы и мне жизнь спасли, и для командования нашего ценнейшие сведения добыли. А теперь не отчаивайтесь: за такую помощь я вас из этой беды вызволю. Выведу через подкоп в наш партизанский край. Собирайтесь, кончилось ваше заточение.

Тут фонарик у него потух. Видимо, батарейка кончилась.

А ворам это и кстати. В наступившей темноте покидали они золото в вещмешки и поползли вслед за Кочетом в потайной ход.

Долго ползли. Стали воры отставать. Кочет им говорит:

– Да что вы эти мешки с собой тащите? Бросьте их, в отряде вам все необходимое выдадут: и мыло, и сухари, и мешки новые.

– Нет, – отвечают воры, – не можем бросить. В этих мешках – наше еврейское счастье. Такой уж мы народ: от своего ни в жизнь не откажемся, все с собой таскаем – палки, склянки, драные ботинки…

– Ну, пыхтите дальше; а только без мешков – давно бы уже на месте были.

Долго ли коротко ли, но приползли они наконец в партизанский край, в Брянские леса.

Хотели ворам оружие выдать да в партизаны записать, но они оба больными сказались: шутка ли, столько времени под землей просидеть. Отпросились они у командира домой – детишек повидать да сказать, что, мол, живы. Дали им с собой и мыло, и сухарей, а мешки типа «сидор» давать не стали: зачем, коли свои имеются.

И пошли «медвежатники» через леса, через поля. В дороге постриглись, переоделись так, что и на евреев перестали быть похожими. Добрались они до дальнего города Данцига. Сели там на пароход и уплыли на нем в Уругвай. А уж там, в Уругвае, золото свое как надо пристроили и зажили припеваючи. И по сей день живут да счастью своему не нарадуются.

Шла война на Балтике. Хмурым утром под покровом густого тумана возвращался из боевого похода прославленный крейсер «Догада». Несть числа его победам, много врагов потопил, не стыдно войти в родную гавань. Гордо реет Андреевский стяг, рассекая клубы черного дыма.

Так бы и пройти незамеченным до самой базы: снарядов всего две штуки осталось, для хорошего боя нет никакой возможности.

Но крепкий северный ветер развеял туман, брызнули с неба лучи золотого солнца, и прямо по курсу выросли два угрюмых силуэта – огромные, безобразные дредноуты «Шмутцих» и «Верлоген».

«Сдавайся!» – просигналили «Догаде» с вражеского борта.

«Русские не сдаются!» – ответил бесстрашный крейсер.

«Ну, смотри!» – пригрозили с «Верлогена».

И закипел бой. Пушки у дредноутов раза в два толще и длиннее, снарядов – полные казематы. Бьют по «Догаде» со всех калибров. Грохот, дым, брызги от взрывов встали стеной по оба борта. Не прорваться отважному крейсеру сквозь море огня. И погибать нельзя: нельзя обрадовать врага победой.

Но на то и прозван наш крейсер «Догадой» – не впервой ему поражать противника, опровергая каноны морского боя.

Прозвучал приказ – и вынут из трюма огромный парус, закреплен на реях обеих мачт. Снова звучит команда, на полную мощь заработали котлы, из всех труб повалили клубы дыма и пара, наполнили тугое полотнище, превращая его в огромный воздушный шар. Воспарил «Догада» над волнами. Враз замолчали вражеские орудия, тупо уставились в небо раскаленными жерлами: ничего не понимают.

Тут-то и пригодились последние снаряды. Не стали их в пушки заряжать, а сбросили на уродов прямо сверху, как бросают бомбы с ажурных аэропланов.

Один снаряд попал в самую трубу «Верлогена», по ней провалился в машинное отделение, в топку парового котла и уж там – ого-го! Ха-ха! Разлетелся «Верлоген» на мелкие кусочки.

А «Шмутцих» – он потрусливей был – пустился наутек. Бросили и в него снарядом. Снаряд даже разрываться не стал, просто перерубил «Шмутциха» пополам – тот и затонул.

«Малый ход!» – прозвучало с капитанского мостика. Крейсер мягко опустился на воду, парус сняли, свернули, убрали обратно в трюм. Белокрылые чайки кружили над обломками дредноутов, наперебой славя бесстрашие русских моряков.

Встречали героев с оркестром. Мудрый седой адмирал лично вышел на пирс, отдал честь гордому боевому флагу и прослезился: до чего же все-таки мы, русские, отважный и смекалистый народ!