– Единственное, что мы можем сделать, чтобы решить дело миром, – это не дать Конфедерации состояться!
«Или вступить в эту саму Конфедерацию. Не может же она быть хуже Империи? Но ты почему-то этого очень не хочешь!» – подумала Катрин фон Красс, практически убежденная в нечистой игре фон Герига.
– Как? – почти в один голос спросили ди Пеллегрино и де Бран. И тем поставили себя на сторону Карла Крузо.
Играть одним голосом против трех Катрин фон Красс не стала, слишком была для этого опытна. Вступать в бой, итогом которого будет неминуемое поражение? Ха! Однажды она это сделала, не поддержав вместе с прочими нобилями Лиги кандидатуру вновь избранного императора. И чем это кончилось?
Поэтому с некоторым опозданием, словно пребывая в раздумьях, она повторила вопрос мужчин:
– Как, Карл?
Тот довольно (победно!) улыбнулся и жестом подозвал от двери своего помощника.
– У моего человека есть план. Давайте выслушаем его.
– Давайте, – согласилась баронесса.
И твердо решила поручить Беатриз выяснить все, что только возможно, про последние дела и встречи Карла Крузо, барона фон Герига. И о тех играх, которые он затеял. Потому что прекрасно поняла, что истинные мотивы советник не озвучил. И не озвучит.
Коричневая папка
11 ноября 783 года от Пришествия Пророков
Считаю, что подобного рода сообщения нужно доставлять барону да Бронзино и кавалеру Торре прямо за завтраком. Согласитесь, совсем мышей не ловят! Уже четвертую женщину убил какой-то живодер!
«Женщина обнаружена патрулем городской стражи в районе, именуемом так же купеческим, на пересечении улиц Торговой и Большой. Как и в прошлых случаях, у жертвы полностью отсутствует живот, сама она обнажена. Вызванные на место обнаружения тела судебные инквизиторы опознали в убитой дочь кансильера морской торговли барона да Николь».
Глава 1
В которой синьор Лик хандрит, а синьора Тотти дает советы по теме, в которой совершенно не разбирается. Еще здесь говорится о современной медицине и новых возможностях, а также об ужасных убийствах.
От входа потянуло холодом, это гикот Белька неслышно, чуть-чуть отворив дверь, втек в остерию с улицы. Мерино сей факт отметил с легким неудовольствием и продолжил красиво расставлять на полках за барной стойкой бутыли с винами и настойками. Только вчера он забрал у печатника небольшой тираж картинок с названиями алкоголя. Весь вечер потратил на то, чтобы наклеить их на бутылки и теперь, с видом художника, завершал процесс. К гордости (законной, смею заметить, синьоры! В городе еще ни у кого такого не было!) примешивалась легкая обида на чурбана Белька, который, узнав стоимость этой красоты, емко обозвал гениальную идею друга «блажью». Но такая, очень легкая обида, не больше тучки, что на несколько мгновений закрывает солнце.
У неудовольствия, скользнувшего в душе владельца остерии, когда волна холодного воздуха от двери толкнула его в ноги, была другая причина. Точнее – другие причины.
Первая заключалась в четком осознании, что зима-таки пришла. Не то чтобы это была какая-то неожиданность, просто грустное осознания того, что ближайших теплых дней теперь придется ждать несколько месяцев. Три или четыре, в зависимости от планов Единого на этот счет. Теплый и веселый город Сольфик Хун превратится в промозглый, продуваемый холодными морскими ветрами, совершенно не гостеприимный каменный утес на краю моря, изрезанный ходами улиц и пещерами жилищ. Прекратится морская торговля и промысел, томящиеся от безделья моряки заполнят все таверны и кабаки города, доберутся даже и до его остерии. Бельку прибавится работы, а Мерино – головной боли и метаний между попытками соблюсти интересы остерии и клиентов. А может, и нет, остерия, как ни крути, стояла вдалеке от оживленных центральных улиц.
Зимой только и оставалось, что греть свои старые кости у огня очага. И это была вторая причина неудовольствия Мерино – осознание неотвратимо приближающейся старости.
Второй год с приходом холодов у него начинали ныть кости. Только ноги и поясница, но как же это выводило из себя привыкшего считать себя здоровым и сильным мужчину! Недуги не липли к нему на стоянках в зимнем лесу, обходили в пути по раскисшей от дождей дороге, лихорадка не мучала его, выздоравливающего после очередной раны. Даже в борделях, где он, к слову, не был таким уж частым гостем, к нему ничего не прицепилось! А тут – поди ж ты! И лекарь Тирсон, неплохой вроде специалист, во многие дворянские семьи вхожий, своим диагнозом картину только усугублял.
«Мажьте этой мазью, дорогой мой Мерино! – говорил он, выставляя на стол склянку с темной жидкостью, пахнущей как издохшая лошадь. – Будет полегче».
«Полегче, Титус? – негодовал тогда владелец остерии «Старый конь». – Но я не хочу «полегче»! Я хочу, чтобы вы это вылечили!»
«Мой дорогой друг! – отвечал ему эскулап. – Если бы это было возможно! Современная медицина, безусловно, достигла очень многого, взять хотя бы эксперименты магусов из келлиарской Академии. Настоящий прорыв в области ампутации конечностей и лечения ран, зараженных гниением! А искусственная механическая рука, которую, по слухам, поставили королю Тайлти Гетцу фон Вольфсбургу[10]? Доводилось ли нашим предкам слышать о таких чудесах?
Мерино на эмоциях едва не высказал доктору то, что келиарские магусы не имеют ни малейшего отношения к протезу Гетца фон Вольфсбурга, и, более того, ничего механического в этой руке нет, но вовремя сумел себя остановить.
«К величайшему моему сожалению, – продолжал Тирсон, – еще множество тайн человеческого тела недоступно пониманию сегодняшних ученых. Увы, медицина в вашем случае бессильна – последствия бурной молодости и пренебрежения к своему здоровью не оставляют надежд на полное излечение. Лишь на облегчение болей!»
Бельк выразился короче: «Стареешь, Праведник!»
И дернул уголком рта в ухмылке. Друг, называется!
А Мерино неожиданно для себя захандрил. Пару лет назад он бы сам позубоскалил на тему старости вместе с другом, он вообще к этому процессу относился спокойно и созерцательно. Да, во многом это было чистой воды позерством – ну какая, прости Создатель, старость в неполные сорок лет? Это зрелость, расцвет сил. И мудрость, если от рождения Единый да родители наградили хоть какими-то мозгами.
Но теперь словно что-то изменилось. Пришло иное понимание времени: как быстро оно несется и как немного, в сущности, его осталось впереди. В лучшем случае столько же, сколько прожито, но это уже больше из разряда чудес. Скорее всего, вполовину меньше. И это в тот момент, когда он только во всем разобрался, научился мириться со своими и чужими недостатками! Да он только начал жить! Еще и Карла появилась… Эх!..
Трактирщик выровнял последнюю бутыль, прошел к входной двери остерии и оттуда оглядел получившую композицию.
«Хорошо вышло! – хмыкнул он. – А Бельк ничего не понимает!»
Трапезный зал остерии – помещение в два десятка шагов из края в край – был пуст. Приглушенно светили висевшие под потолком лампы, поблескивали чистые стекла окон, тяжелые деревянные столы и стулья отбрасывали тени на дощатый пол. На стенах, казалось, безо всякой системы были развешаны картины. С десяток, не меньше. Последнее увлечение владельца, решившего, что голые стены – это некрасиво. И теперь увлеченно скупавшего мазню местных художников. От натюрмортов до портретов.
Из-за двери в кухню тянуло запахом свежей сдобы, тушеным мясом и чем-то совершенно незнакомым. Фабио, носатый келиарец и главный (после Мерино, разумеется!) повар остерии, готовился к завтраку. Трактирщик решил, что стоит присоединиться к нему и заодно узнать об источнике незнакомого запаха. Он уже почти дошел до кухни, когда по ногам прошелся еще один порыв сквозняка, а дверной колокольчик сообщил о приходе гостя.
