Бастиан ещё гладит меня по волосам, перед тем как опустить голову мне на плечо, обнять поперёк тела и уснуть.

Марк

Утром просыпаюсь первым. Приподнимаюсь на локте и с минуту разглядываю Ксавьера, лежащего рядом со мной. Черчу узоры кончиками пальцев на его груди.

Никогда ещё мне не было так хорошо, как вчера, когда он забылся и присвоил меня себе.

Не могу поверить, что придётся позволить Париссу прикасаться к нему. Надо ввести какой-нибудь запрет. И нет, три дня я не перенесу. Понимаю, что если речь и правда о картине, то за меньший срок её не нарисовать… Но — нет.

У меня есть парочка идей, но будить Ксавьера я не хочу.

Нехотя поднимаюсь, иду в душ, а когда возвращаюсь — он уже одет. Вопросительно смотрит на меня, как будто ждёт, когда я прикажу идти.

Я отыскиваю ошейник в развалинах кровати и подхожу к нему. Принимаюсь одеваться, стараясь поменьше внимания обращать на его близость и разбегающийся по венам пожар.

— Тут камера и микрофон, — повторяю шёпотом у самого уха, — я буду присматривать за тобой. Включишь, когда окажешься у него — вдруг тут есть индикация прослушки и жучков. И вот, — беру с пола собственные льняные брюки и достаю из кармана пластинку с пилюлями, — синий — анальгетик, красный — антисептик, зелёный — антидот. Постарайся, чтобы не попали ни к кому из них. Я не говорю тебе выполнять все его приказы или тем более пытаться понравиться ему. Просто постарайся вернуться назад как можно более живым.

Ксавьер кивает. Мучительно хочу обнять его напоследок, но вспоминаю про возможность слежки и, отодвинувшись, уже громче приказываю:

— Иди.

Сам одеваюсь и выхожу вниз. Приказываю рабу, встреченному внизу, сообразить для меня кофе — это тот же, что и вчера. Он подаёт чашку с изяществом, которого трудно ожидать, глядя на него. Возможно, в самом деле Ксавьер по их меркам и не очень хороший слуга. Но мне становится неприятно от мысли, что всё, что он делает для меня, мог бы сделать любой другой.

Парисс выходит к завтраку весёлый и жизнерадостный, так что я не могу удержаться и, улучив момент, заглядываю в планшет. С Ксавьером пока ничего страшного не произошло. Он в каком-то зале, и в объектив действительно попадает мольберт.

— Вот твои каталоги, — Парисс опускает на стол рядом со мной несколько инфопластин, — надеюсь, это тебя немного развлечёт.

Киваю, благодарю. Заканчиваем завтракать, и я, первым поднявшись из-за стола, подхожу к нему и присаживаюсь на его край, так что чашка кофе Парисса оказывается у меня за спиной.

— Парисс, я хотел тебя попросить, — осторожно сбрасываю в чашку капсулу, припрятанную в рукаве, кофе шипит как содовая, так что мне нужно ещё несколько секунд.

На лице Парисса появляется вопросительное выражение.

— Я не люблю делиться своими вещами. Сделал исключение для тебя.

Парисс откидывается на спинку стула и внимательно смотрит на меня. Однако в его глазах нет того опасного огонька, который я успел заметить у остальных.

— Мы договорились, что ты будешь его просто рисовать.

— А он — позировать мне.

— Да, — соглашаюсь я, — я имею в виду сексуальную часть. Об этом разговор не шёл.

Парисс явно недоволен, но всё же говорит:

— Ну, хорошо.

На этой не слишком радостной для обоих ноте мы расстаёмся, и я снова иду обследовать парк.

Меня хватает часа на два. За это время, достав микробинокль, обследую горизонт, но, конечно, наивно было бы полагать, что все острова находятся в такой непосредственной близости друг от друга. Ничего, у меня еще есть три дня — достаточно времени, чтобы и в море выйти, и поспрашивать. Не сомневаюсь, что попаду на что-нибудь интересное.

Поэтому пристраиваюсь на скамеечку в тени и принимаюсь листать каталоги — фотографий слишком много, надо запускать поиск по лицам, а это получится сделать только на основном компе.

Старательно избегаю смотреть на то, что происходит у Ксавьера, надеясь на то, что в случае необходимости он позовёт. К тому же успокоительное, которое я добавил в кофе, должно немного нейтрализовать Парисса. Может, ему правда захочется цветочки порисовать…

Иду в дом и принимаюсь осматривать первый этаж.

Миновав одну из дверей, замираю на входе в галерею. Картины, развешенные по стенам, в самом деле отличаются изяществом и красотой. Почти на каждой обнажённые тела — и на многих кровь.

Вот рабыня, растянутая на каменном постаменте, ноги выжидающе раздвинуты, а над ней зависла тень с ножом. Один надрез уже красуется у неё на животе.

На другой — молодой раб, застывший на четвереньках, за спиной его мужчина с кнутом. Детали разглядывать не хочу.

Суюсь в камеру Ксавьера.

Объектив по-прежнему показывает только мольберт. Грифель тихо скрипит по нему.

Вздыхаю с облегчением, продолжаю смотреть, выжидая, когда сердце успокоится. Так длится несколько минут. Потом Парисс выходит из-за холста и приближается к Ксавьеру. Взгляд у него такой загадочный, такой мечтательный, что я уж жалею, что дал ему свой препарат. Куда-то он его фантазию заведёт…

Ксавьер… мычит.

Меня окатывает холодом. Конечно, он меня не позовёт, если не сможет говорить! Почему он не включил микрофон, когда оказался там — это дело одной секудны! Парисс сразу его связал?