— Внук, не мешай, иди давай, брюхо там набей, или с дедом в его железках покопайся! — Огрызается орчанка, а я могу уловить только всплески магии из-за двери.

Через пол часа они наконец выходят, садятся, и бросают какую-то чёрную круглую штуку на стол. Я хочу её взять, рассмотреть, но бабушка гнома одёргивает:

— Не трогай эту гадость, она сейчас растворится, это лишь её физичиское воплощение, предали ей что бы получилось вытащить из бедной девочки.

— Да, если бы ещё чуть-чуть — и не видать нам внуков, во всяком случае от неё. — Добавляет орчанка.

— Да что происходит, можете уже нормально сказать?! — Возмущаюсь я.

— Это та гадость, о которой я думаю? — Спрашивает дед задумчиво.

— Да, во времена нашей службы использовалась частенько, сейчас запрещена. — Отвечает ему бабушка-орк.

Круглая штуковина тем временем испаряется прямо на глазах, растворяется в воздухе и через пару минут её уже совсем не видно на столе. Я провожу рукой по тому месту, где она лежала — но ничего не чувствую. Я, конечно, знаю про всякую гадость, вроде заклинаний отложенной смерти, и что вот таким образом можно его воплотить в какой-то предмет, и достать из поражённого разумного, но вижу впервые.

— Это, внук, метка дезертира, запрещена уже лет пятьдесят как. — Объясняет дед.

— И что она делает? — Спрашиваю.

Он пожимает плечами, и отвечает:

— Накладывается на дезертиров, штрафников в батальонах на передовой, позволяет отследить местонахождения разумного, так же если разумный удаляется за зону ответственности следящего артефакта — начинает медленно его убивать.

— Ма-а-ать… — Говорю я.

Мне тут же прилетает подзатыльник от деда, со словами:

— Не забывайся, с предками своими сидишь, нормально выражайся.

Орчанка уважительно кивает, а бабушка-гнома говорит и смотрит на меня серьёзно:

— В какую-то ты плохую историю попал, внук, в очень плохую.

— А можно вообще эту метку повесить незаметно? — Спрашиваю у стариков: — Может она знала о ней, но её не предупредили что от неё можно умереть?

— Можно наложить незаметно, но знание старое, засекреченное, делал какой-то спец армейский, так что всё может быть очень серьёзно, как бы не игры спецслужб. — Размышляет орчанка.

— Может отставник контуженный, спятил, следил за ней, когда я его почти подловил, решил метку использовать? — Спрашиваю у всех.

— Всё может быть. — Говорит грустно гнома, вздыхает и добавляет. — Но не нравится мне это, хоть с тобой и с ней езжай в город.

Сидим молча так несколько минут, дед уходит к себе в мастерскую, бабушка орчанка возвращается к газете, а гнома продолжает хозяйничать на кухне. Через пол часа захожу проведать Кариниэль, она уже проснулась и лежит тяжело дышит в кровати. Сегодня она одета в блузку и брюки. Если бы как позавчера — вот мне бы сейчас был скандал со стариками, и словами — «срамота то какая, дед, ты смотри, ой дед куда смотришь, старый ты ловелас, что, седина в голову бес в ребро?!». А так — вполне целомудренно.

— Привет. — Говорит она, видимо предлагая перейти на «ты».

— Привет. — Отвечаю, сажусь на стул у кровати. — Ты как?

— Очень хорошо, всё прошло, как тогда. — Говорит задумчиво. — Сегодня совсем плохо было, я думала не доеду.

— Нам нужно серьёзно поговорить. — Наконец начинаю я.

Рассказываю ей про метку, говорю как это было опасно, спрашиваю осторожно:

— Не мог отец, если сильно волновался, наложить такое или попросить кого-то?

— Нет! — Говорит запальчиво. — Он же не дурак.

— Тогда ты должна ему всё рассказать, следы метки явно остались у тебя в теле, пусть приглашают спецов, изучают, думают, что делать дальше, ищут виновных в конце концов — всё это может быть серьёзно. — Говорю я, добавляя: — Это мог быть какой то съехавший с катушек военный, заклинание не самое простое, да еще и засекреченное.

Она кивает, и я помогаю ей встать, идём на кухню.

— Вкуфно! — Говорит, кусая пирожок с повидлом.

— Ефё бы! — Отвечаю, тожу жуя.

— Опять трескаешь, да сколько можно?! — Говорит орчанка возмущённо. — Ладно девочка, ей после такого питаться больше надо, а тебе куда, а?!

— Я фшсего один. — Говорю с набитым ртом.

— Это уже второй. — Бурчит она недовольно, обратно зарываясь в газету.

— Я сегодня уезжаю, ба. — Обращаюсь к обеим бабушкам.

— Да не стоит из-за меня… — Говорит эльфийка, но я перебиваю:

— Стоит, ситуация и правда серьезней некуда.

Она не возражает, бабушки лишь грустно кивают, дед возвращается из мастерской, и зайдя в комнату, где я переодеваюсь в форму, протягивает мне что-то завёрнутое в грязную тряпицу, со словами:

— Возьми, пригодится.

Разворачиваю тряпку, и вижу пистолет ТТ, с гербом Союза на рукоятке, а на другой стороне выгравировано имя деда, наградной ствол.

— Дед, ты чего? — Спрашиваю ошарашено. — Я не возьму, да и у меня на работе свой есть, табельный.

Он смотрит на меня выжидающе, пистолет не забирает.

— Дед, серьёзно, я вообще хотел тебе сказать что бы ты его под подушкой теперь держал, хрен его знает что будет, не надо было её сюда приглашать, может теперь этот псих к вам заявится. — Говорю ему и смотрю в глаза, а дед хитро улыбается, но пистолет убирает.

— Ты внук не волнуйся, мы с твоей бабкой уж столько в жизни повидали, с одним умалишённым справимся, сам там лучше будь осторожен. — Хлопает он меня по плечу.

Выхожу, прощаюсь со всеми, целуя в щёку, и идём с девушкой к машине. Сажусь на переднее сиденье, она за руль, и заводит двигатель. Тут же включается радио, и начинает напевать популярную сейчас песенку одной шведской группы, которая состоит из эльфа, эльфийки, гнома и женщины человека, поёт в основном, к моему удивлению, женщина человек. Мы удаляемся от дома, вслед смотрят мои предки, а из динамиков авто доносится:

All that she wants is another baby

She’s gone tomorrow boy

All that she wants is another baby

All that she wants is another baby

She’s gone tomorrow boy

— Может быть вас… — Кариниэль запинается, сразу же поправляясь: — Тебя до дома добросить?

Мы едем уже по городу, скоро начнёт темнеть, я смотрю в окно и стараюсь не поворачивать голову в сторону девушки, ведь сдаётся мне что это последний раз, когда мы видимся, сейчас она расскажет всё отцу и закрутится, завертится, охрану приставят, начнут искать злоумышленника, так что не светит мне ничего. Хотя, возможно, если девушка во всём этом подаст меня как того, кто поверил и смог помочь — отвалятся какие-то плюшки?

— Нет, высадишь там же где в прошлый раз расстались, прогуляюсь. — Говорю ей, смотря на включающиеся фонари, проносящиеся в окне.

Машина наконец останавливается, эльфийка копается в чёрной небольшой сумочке, а я отстёгиваю ремень безопасности, и когда уже собираюсь дёрнуть ручку открытия двери, вижу, что она протягивает мне конверт.

— Не надо. — Говорю я.

— Бери, ты очень помог, и родные твои — если бы не они, я бы может и умерла. — Отвечает она.

— Если бы ты не поехала ко мне — не случилось бы ничего, метка бы не сработала на уничтожение объекта. — Качаю головой.

Она молча отдёргивает правую сторону моей куртки, и суёт во внутренний карман конверт, я к своему стыду не сопротивляюсь, хоть и сижу красный как рак. Ей может и ничего не стоят эти деньги отдать, а для меня это очень неплохое подспорье, поэтому поделать ничего с собой не могу, вот и получается — под «закон о ликантропии» не попадаю, а оборотнем, правда в погонах, являюсь. Стыдно, но что поделать.

— Спасибо… — Бурчу под нос, потом добавляю: — Прощай.

— Прощай, Стас. — Говорит она.

Выхожу из машины и смотрю как она заезжает за открывшиеся ворота, а навстречу уже бежит водитель, который возил её ещё тогда, в нашу первую попытку поймать психа. Неужели она убежала из дома?

По пути домой захожу в магазин «Всё по 100», беру двадцать штук маленьких деревянных прямоугольников — заготовки под артефакты, дрянь конечно, хуже, чем те же жёлуди, но на простенькие какие-то вещи хватит — вроде небольших ослепляющих, не сильно взрывающихся, и тому подобных амулетов. Они вообще для домашних нужд продаются — под кружку с чаем поставить и зарядить амулеткик на не остывающую воду, или например комаров отгонять, вместив туда соответствующее заклинание, но мне всё таки для другого нужно. Я хоть и «обрубок» настоящего шамана, но могу с духами и насчёт насекомых договориться, и чай, что бы горячим оставался.