- Что молчишь, брат? Не знаешь, как начать этот разговор? В таком случае я тебе помогу. Ты ведь пришел поговорить со мной о женщине, не так ли? И мы оба знаем – что это за женщина. Чего же ты хочешь от меня – чтобы я пообещал тебе ее не желать? Ну, такого я пообещать не могу – человек над своими желаниями не властен. А что касается этой женщины – то ее возжелает даже тысячелетняя египетская мумия. Так что мне пообещать тебе – не прикасаться к ней? Ты уверен, что это решит твою проблему?

- Я… понимаешь, у меня это… слишком серьезно. Я готов даже предложить ей стать моей женой.

Безупречные брови повелителя слегка дрогнули:

- А почему ты думаешь, что я не готов сделать то же самое?

- Ты хочешь сказать, что женишься на гетере?!

- А ты что хочешь сказать, брат? Что царь не может позволить себе того, что может себе позволить любой из его подданных? Тогда зачем мне быть царем – в чем мой интерес?

- Но в твоем положении жениться на гетере…

Повелитель не дал ему закончить эту мысль:

- Вот скажи мне, брат, какая женщина более добродетельна: та, что дарит радость и наслаждение мужчинам, или та, которая причиняет боль, отвергая их, неважно, по какой причине? Или ты, как все прочие, считаешь, что честь и добродетель у женщины между ног находятся, и имеются у нее лишь тогда, когда она, словно какая-то вещь, принадлежит одному-единственному мужчине? Но подумай сам – откуда у вещи взяться чести и добродетели?

Его собеседник молчал, не зная, что на это ответить, несмотря на свой недюжинный ум. И безуспешно пытался понять, почему мужчина в нем восстает против этих слов, но возразить ему – все равно нечего.

Повелитель вздохнул:

- Что касается того, женюсь ли я на ней… Учитывая, что я натворил в своей жизни, и еще натворю, даже если и не женюсь – то лишь потому, что слишком хорошо к ней отношусь. Сам знаешь, если со мной что-то случится – ее не пощадят. А влиятельной родни, которая могла бы обеспечить ей защиту в случае чего, у нее, к сожалению, нет… В общем, так, брат. Могу тебе пообещать только одно – что не стану соблазнять ее намеренно. Но если она придет ко мне сама – я ее не оттолкну. Эта девочка не заслуживает такого – быть отвергнутой…

- Что ты делаешь? Ты обезумел? Отпусти меня немедленно!

Не обращая никакого внимания на протесты и сопротивление женщины, мужчина продолжал методично связывать ее шелковыми лентами. А после того, как справился с этой задачей – взвалил на плечо, словно какую-нибудь тушу косули.

Женщина не унималась:

- Да что такое происходит, в конце концов?! Куда ты меня несешь?

- К лекарю.

- К лекарю? Но я не больна! И вообще – это не лечится.

- Можешь не сомневаться – этот лекарь тебе поможет. Тем более что в медицине он разбирается.

- Я свободная женщина, и ты не имеешь права…

- Радость моя, если ты не замолчишь, я заткну тебе рот кляпом. Мне вовсе не нужно привлекать лишнее внимание. Ты этого хочешь?

Женщина вдруг поняла – он действительно это сделает, если она не замолчит. И решила не сопротивляться. Ей просто нужно будет объяснить лекарю, что с ней все в порядке – и недоразумение разрешится. Слишком поздно до нее дошло – к какому именно лекарю ее несут…

Стражники на входе удивились настолько, что пропустили их даже без доклада.

Повелитель стоял, слегка склонив голову к плечу, и его взгляд, обращенный на мужчину, был, мягко говоря… недобрым – казалось, в нем плескалась сама первозданная тьма. Тихий же голос царя прозвучал страшно:

- Потрудись объяснить – что все это значит?

Мужчина сгрузил свою ношу на кушетку, стараясь не обращать внимания на холод, который разливался у него внутри от этого взгляда и голоса, после чего повернулся к повелителю и склонил голову:

- В общем… я не знаю, сколько дней она не ест – может, пять, а может, десять. Короче… сделай с этим что-нибудь… брат.

В ответ царь лишь слегка кивнул, позволяя мужчине удалиться. Женщина же попыталась вскочить и убежать, как только он разрезал острым кинжалом шелковые путы. Но сильные руки царя не позволили ей этого сделать:

- Далеко собралась, сладкая моя?

Она продолжала вырываться, и в ее глазах горел вызов:

- Отпусти! Мне не нужна твоя жалость!

- Жалость? Разве у тебя или у кого-то другого в этом мире есть какие-то основания считать меня жалостливым? Девочка моя, ты и в самом деле думаешь, что жалость – это именно то чувство, которое придает твердости мужскому члену?

- Что же… придает твердости твоему?

- Ну, может быть, то обстоятельство, что я – твой? По крайней мере – здесь и сейчас…

… И только дней через десять этих двоих посетила мысль о том, что их влечение друг к другу – это нечто большее, чем притяжение эроса, исступленная, иссушающая потребность тела…

Блин, что это за кино такое только что было? Нет, ну, мне всегда снились необычные сны, но чтобы – настолько необычные… Эти мысли пронеслись в моей голове в первый момент после того, как я открыла глаза. Когда же ко мне вернулась способность воспринимать окружающую действительность, я обалдела окончательно. Потому что проснулась совершенно не там, где заснула. От шока даже вопрос о том, что за сон такой удивительный мне приснился, временно отошел на второй план. Имелась и еще одна странность: я точно помнила, что ложилась спать голышом. Есть у меня такая фишка – терпеть не могу спать даже в белье, не говоря уже о пижамах и ночнушках. А проснулась почему-то в платье, чем-то напоминающем одеяние Артемиды-охотницы.

Помещение, в котором оказалось мое, спящее ненормально крепким сном тельце, было самым странным из всех, что я видела в жизни. Представьте себе абсолютно белую комнату: пол, стены, потолок, дверь, кровать – все было белым, как снег в Арктике. И кроме кровати, кстати, других предметов мебели в комнате не наблюдалось. Из единственного окна открывался вид на живописный горный пейзаж. Да и само окно поражало воображение, потому что казалось цельным куском какого-то прозрачного материала, вставленного непосредственно в стену – без рам. Я слегка постучала по нему ногтем, и, судя по звуку – это было не стекло. Дверь, вопреки ожиданиям, открылась легко, и я вышла в коридор, где обнаружились еще две двери. За одной оказался санузел, а вот вторая явно вела на улицу и открываться не желала. В голове почему-то зазвучала песня «Наутилуса» – в комнате с белым потолком, с правом на надежду… не иначе как на нервной почве. Интересно, если я последую этому: стучись, и тебе откроют – сработает? Хотя, учитывая мое отношение к религии как таковой – вряд ли. Мою же попытку проверить это на практике пресек на корню мужской голос, раздавшийся у меня за спиной – звучный такой голос, внушительный:

- Не сработает, человечка – и не надейся. На сотни парсаков вокруг – нет ни одного разумного.

Честное слово, от неожиданности – я чуть не опустилась на колени перед дверью, в которую собиралась постучаться. Как это у меня получилось – не заметить, что я здесь не одна? Впрочем, вопрос отпал сам собой, стоило повернуться на голос и увидеть его обладателя – им оказался альфар. Дело в том, что когда альфары проходят сквозь пространство, как они это называют – ни стены, ни прочие препятствия не являются для них преградой.

С этим же альфаром что-то явно было не так. Нет, внешне он был альфар как альфар – высокий рост, пропорциональное телосложение, совершенные черты лица, острые уши, светло-каштановые вьющиеся волосы, темно-зеленые миндалевидные глаза с кошачьим зрачком, ногти-стилеты. Одним словом, в плане внешности, мужчина был самим совершенством, как и все альфары, и разве что с моими любимыми альфарами в этом смысле сравниться не мог. Но, возможно, это потому, что они – любимые. Вот только на его одежде я не увидела никаких знаков принадлежности к Роду, так что определить, к какому Дому он принадлежит, не представлялось возможным. И альфары не стягивают волосы в конский хвост. А еще… этот взгляд. Честно говоря, когда наши глаза встретились, у меня возникло ощущение, что я заглянула в глаза… вечности – даже поежилась внутренне.