Слух о разорительном романе летел по салонам, как чайка над океаном, и каждый, кто знал герцога де Ла-Клермона или его сына, спешил увидеть демона, искусившего Рауля де Лузиньяна.

А Кадан испытывал небывалое наслаждение от мысли о том, что не он принадлежит этому высокому и красивому благородному господину — нет, Рауль принадлежал ему. Рауль был готов для него на всё. Рауль возводил скульптуры, призванные аллегорически изобразить его, приказывал писать пьесы и поэмы в его честь.

Кадан принимал их снисходительно, и злость, дотоле незнакомая, продолжала клубиться в нём.

Ни тенью жеста, ни словом он не показывал Раулю, как ненавидит его. Напротив, он всегда был ласков и отзывчив, и нужно было очень хорошо знать его, чтобы увидеть, как мечется в голубых глазах чёрный огонь.

— Тебе ничуть не жаль меня? — поинтересовался Рауль, кончая в него.

— Разве можно жалеть настоящего мужчину? — Кадан перевернулся в его объятьях и втянул Рауля в долгий, бесконечно сладкий — и бесконечно горький поцелуй. — Иногда мне кажется, Рауль, что вы — Аполлон. Вы — солнце, что движется по небу и решает, какие растения будут жить, а каким следует умереть.

— Берегись, вдруг тебя услышит король… — Рауль хрипло рассмеялся.

— Полагаю, это исключено. Разве что он прячется у нас под кроватью и завидует нам.

Кадан выскользнул из объятий Рауля и встал. Потянулся, позволяя любовнику наблюдать стройный и гибкий силуэт на фоне восходящего солнца.

— Жульен! — крикнул он и, подхватив золотой колокольчик, стоявший на прикроватной тумбе, прозвенел в него. — Почему я должен тебя ждать?

Рауль остался лежать. Он приподнялся на локте и смотрел на демона, которого сотворил сам. Смотрел прищурившись и с наслаждением, потому что сколько бы это ни стоило — Кадан всё-таки принадлежал ему. Почти целиком.

— Мне нужно уехать к отцу, — сообщил он, — в поместье Клермон. Я пробуду там две недели, и столько же займёт дорога.

Кадан замер и, прищурившись, бросил на него взгляд через плечо.

— Вот как… Мне уже пора начинать ревновать?

— Думаю, пора. Обязательно трахну там какого-нибудь пастушка.

Кадан опустил колокольчик на тумбу и, скользнув обратно на кровать, забрался рукой под одеяло и стиснул член любовника так, что тот негромко взвыл.

— Не боишься, что мои боги отберут это у тебя?

— Еретик.

Кадан наклонился и снова прильнул к губам любовника.

— Я буду тебя ждать, Рауль. Надеюсь, это только на пару недель.

Рауль погладил его руку, но убирать со своего члена не стал, и Кадан медленно задвигал пальцами вниз-вверх.

Рауль кончил ещё раз, оросив простыню и его ладонь, а затем Кадан поднёс перепачканные пальцы к губам и демонстративно облизнул. Взгляд его оставался устремлён Раулю в глаза.

Рауль смотрел, как разгорается на дне зрачков голубой огонь.

— Ты бы хотел, чтобы я представил тебя ему? — спросил он.

— Мы оба знаем, — спокойно ответил Кадан, — что этого никогда не произойдёт. Ты всегда будешь стесняться меня, потому что я актёр.

— Будь это так, никто бы не знал о моей любви к тебе.

— Это не любовь, Рауль. Тебе просто нравится, что я тебе принадлежу.

Рауль стиснул зубы. Его самого начинала охватывать злость, но он загнал её глубоко внутрь.

— Однажды я познакомлю вас, — уверенно сказал Рауль, — и мне безразлично, что после этого произойдёт.

— Однажды, но не сейчас.

Кадан снова потянулся и встал. Жульен уже показался в дверях с серебряным тазиком для умывания в руках.

Рауль остался в постели и продолжал наблюдать, как совершается утренний туалет. Как нежно-персиковые щёки покрывают белила, и живое, пронизанное духом его дикарских постановок, лицо Кадана превращается в фарфоровую маску, на которой чернеют две прорехи обрамлённых чернёными ресницами глаз.

— Если бы ты сказал, что не хочешь, чтобы бы я уезжал… — медленно произнёс Рауль.

Кадан быстро обернулся и снова прищурился.

— И что было бы, если бы я сказал? Ты бы посмел перечить отцу?

— Я бы всё сделал для тебя, — спокойно ответил Рауль.

Кадан спрыгнул со стула, отбросив от себя руку камердинера. Сложил на груди и посмотрел на Рауля сверху вниз.

— Не хочу, — твёрдо произнёс он.

Не потому, что хотел видеть Рауля эти две недели рядом с собой. А потому что хотел знать, как далеко тот зайдёт.

— Хорошо.

Рауль приказал кликнуть слугу и распорядился:

— Напишите отцу, что я остаюсь.

Масштабы своей ошибки Рауль понял спустя неделю, когда из поместья Клермон пришло ответное письмо.

Оно прибыло в карете — более скромной, чем те, к которым привык он, но, безусловно, принадлежавшей дворянской семье.

Карета въехала в широкие ворота и остановилась перед крыльцом.