Кадан не стал спрашивать почему. Ему всегда казалось, что Сезар и сам не слишком умён.

Кадан старался не думать о человеке, который приметил его, но никак не мог. То взгляд его, то загадочные буквы РЛ высвечивались у него в голове, терзая сознание тревогой.

Он надеялся, что если займёт себя репетициями, это пройдёт, и, отдав ожерелье Бертену, спустился в зал — тот располагался на первом этаже, в то время как комнаты старших актёров — на втором. Свои комнаты были не у всех, только у тех, кто прожил в театре много лет. И уж точно не у него.

Зал тоже был невелик и больше походил на салон таверны, где вместо прилавка располагался помост для представлений. Не было ни скамей, ни тем более кресел, публика смотрела спектакли стоя.

Кадан отыскал среди бумаг текст новой пьесы — её предложил Бертен. Свою роль он осознал уже достаточно хорошо, это была роль горничной — как всегда. Ему нравились в этой пьесе все роли, кроме неё. Но, к своему стыду, больше всего он любил повторять реплики прекрасной Бернес, влюбившейся в благородного разбойника и похищенной им. Он знал, что именно её играла бы мать.

— Мне страшно подумать, что случится, когда я вернусь домой, — негромко, но с чувством произнёс он вслух, — там меня теперь не примет никто.

— Оставайся со мной, — прозвучал из глубины зала звучный голос, от которого по всему телу Кадана пробежала дрожь. Он слышал этот голос… Когда-то давно. Кадан сам не мог поверить в это, но он точно знал. — Тебе не место среди жалких напыщенных вельмож, — продолжал голос тем временем, — ты моя, Бернес. Я люблю тебя. Я подарю тебе леса и птиц, каких не увидишь в зверинцах у господ.

Кадан молчал. Текст пьесы лежал у него в руках, и ещё мгновение назад он готов был прочитать продолжение, но от одного звука этого голоса горло сдавил спазм.

Медленно-медленно, надеясь, что за эти несколько секунд наваждение развеется, он повернулся на звук.

Всё тот же человек в маске с пронзительными голубыми глазами стоял напротив него.

— Кто вы? — спросил Кадан наконец, когда справился с собой. Он не хотел показывать страх и потому говорил спокойно, насколько мог.

Незнакомец не отвечал. Он замер в полумраке, скрестив руки на груди и опершись о край дверного проёма плечом.

— Вам понравился мой подарок? — произнёс он вместо ответа.

Кадан сглотнул.

— Он очень изящно сработан.

— Чего не скажешь о вашей пьесе. Редкостная чушь.

Кадан молчал. Ему пьеса нравилась, хотя он и подправил бы в ней кое-что.

— Как ваше имя? — спросил тем временем мужчина.

— Кадан, — ответил тот.

— Ка-дан, — по слогам повторил незнакомец, — в этом имени куда больше, чем может вместить этот театр. В нём чарующая магия древних легенд и пронзительная тоска старинных баллад.

Кадан вздрогнул и прищурился.

— Нетрудно догадаться, что раз я актёр и отчасти шотландец, то люблю петь. В особенности баллады древних времён.

— Вас так разозлило моё предположение… Интересно, с чего?

Кадан покачал головой.

— Вовсе нет. Меня раздражает то, как вы говорите со мной.

— Вот как? Вы предпочитаете деревенскую грубость, может быть?

— Я предпочитаю, когда из меня не делают дурака.

— Вы и сами весьма грубы.

— Потому что не ставлю целью вас очаровать.

— У вас хватает поклонников и без меня?

— Может быть.

— Поверьте, другого такого, как я, у вас нет.

— Потому, — Кадан демонстративно усмехнулся, — что в вас течёт благородная кровь?

— А в вас разве нет?

— Не тешьте себя. Я просто актёр.

— Тем более странно, что вы осмеливаетесь меня отвергать.

— Вы не симпатичны мне.

— Что с того? Зато я могу облагодетельствовать вас.

Кадан расхохотался, запрокинув голову назад, и взгляд незнакомца скользнул по его белому горлу, вызывавшему желание то ли укусить, то ли поцеловать.

Затем, мгновенно выпрямившись, он снова стал серьёзен, и взгляд шотландца теперь колол не хуже, чем лёд. У него были голубые, как зимнее небо, глаза, плохо сочетавшиеся с персиковой кожей лица, покрытой лёгкой сеточкой веснушек. Длинные неуложенные волосы разметались по плечам и блестели в тусклом свете масляных ламп, как красная медь.

— Я не продаюсь, — сухо отрезал Кадан, — ищите подстилку на одну ночь за углом — там находится трактир. А я актёр.

— Кто сказал, что вы нужны мне на одну ночь? — спросил незнакомец, и в голосе его теперь звенело то же упрямство. — Так легко вы не отделаетесь от меня. Я хочу заполучить вас навсегда.

Ответить Кадан не успел, потому что с другой стороны, за сценой, послышались грохот и шум — но это лишь голуби шумели под потолком.

Кадан быстро обернулся на звук, чтобы выяснить, кто мешает говорить, а когда снова обернулся к незнакомцу, то обнаружил, что уже остался один.