<p>
Доминико поморщился. Он знал.</p>
<p>
Газеты никогда не имели претензий к неустроенным в жизни и бедным до последней грани нищеты иммигрантам, прибывших из любых других — северных — стран. О них говорили с доброжелательностью и почтением, то и дело поминая присущее им «нравственное совершенство» в противовес «плохо воспитанным южанам».</p>
<p>
«Плохо воспитанные корсиканцы», по мнению репортёров большинства альбионских газет, все до одного были жуликами и попрошайками. Временами они и в самом деле совершали преступления. Так, впрочем, было всегда — с тех пор, когда появился Альбион.</p>
<p>
Репортёры газет на страницах изданий создавали совсем непривлекательный образ корсиканцев — с всклокоченными волосами, размахивающих руками, то и дело поминали тупое выражение их лиц и незакрывающийся от сквернословия рот. «Макаронники по своей природе не могут заботиться о собственном благосостоянии. Время, когда они перестанут клянчить подачки, не наступит никогда», — писали газеты Альбиона.</p>
<p>
Выходцы из южноевропейских и латиноамериканских стран Старой Земли действительно когда-то были безденежными — в те дни, когда только начался Исход.</p>
<p>
Подавляющее число их тогда было безграмотными крестьянами и рабочими. Незнание английского языка создавало еще больше проблем, хотя сами они и считали, что им повезло, несмотря на то, что им доставалась по большей части низкооплачиваемая работа в виде подметальщиков улиц, каменщиков, уборщиков, низших работников кухни, мойщиков посуды и мальчиков на побегушках.</p>
<p>
Первые годы после Исхода южанам было трудно свыкнуться с незнакомыми привычками, которые навязывал Альбион. Они, например, никак не могли понять, почему постоянно слышат ото всех: «Спасибо, приятель!» — даже после шумного бессмысленного спора или когда кто-то уступил другому дорогу на тротуаре. Их труд оценивался очень низко, грошовый заработок был намного меньше, чем у тех, кто говорил по-английски.</p>
<p>
Ничего странного не было в том, что нищий образ жизни и постоянное безденежье толкали южан в объятия обратной стороны закона. Они создавали банды, нападали на прохожих или очищали от ценных вещей жилье альбионцев. Вопреки ожиданию, желаемый уровень жизни таким образом никак не приближался, зато росли неприязнь к иммигрантам, переходящая в ненависть, надменность и брезгливость со стороны горожан. А полиция стала ставить человека под подозрение только потому, что он был итальянцем.</p>
<p>
В те первые годы переселенческого урагана, затопившего Альбион, всё чаще можно было услышать: «Альбион превратился в обетованную землю для тех, кто не уважает закон, кто не хочет работать и просто собирается просить у нас милостыню. Это отсутствие инстинкта самосохранения — пропускать всех без контроля и без какого-либо разбора наполнять наши земли отбросами общества, в особенности всякими опустившимся субъектами — корсиканцами».</p>
<p>
Альбионская пресса надрывалась: «Бесконтрольная миграция из южных стран принесла на Альбион не только незначительное количество мелких алмазов, но и горы переработанного, абсолютно бесполезного шлака».</p>
<p>
Но, несмотря на барьеры, выставленные ищущим своего счастья корсиканцам прессой Альбиона и облеченными властью политиками, иммиграция южан продолжалась с тем же напором. Потихоньку планета, позднее получившая название Корсика, превращалась в довольно однородное этнически сообщество.</p>
<p>
К концу первого века от начала Исхода на ней проживало уже пятьдесят тысяч выходцев из Южной Европы — в первую очередь с Корсики и Сицилии.</p>
<p>
С возникновением обособленного района–общины облик южан начал меняться, притом с потрясающей скоростью. Некогда занимающиеся самой непривлекательной работой, теперь южане вдруг оказались хозяевами небольших квартальных магазинов, продающих овощи, молоко, бакалею. Мясные лавки и рыбные ларьки открывались на каждой улице. А затем начали появляться и салончики парикмахеров, открывались и прачечные. Рестораны с итальянской едой пользовались необычайной популярностью, давая их владельцам сознание собственного достоинства, возможность содержать семью и даже откладывать деньги. Чем дальше — тем более уверенно чувствовали себя южане. И вот настало время, когда открыли свои двери и первые ночные клубы, где до рассвета игрался джаз и звучали канцонетты, напоминая гостям об утраченной родине. Невероятный успех сопутствовал им, и волна популярности была настолько велика, что Альбион сам начал восхищаться этой музыкой.</p>
<p>
А Корсика продолжала развиваться. Традиции итальянской драматургии не были забыты, и первый театр распахнул свои двери. Начали выпускаться газеты. По праздникам и в выходные по улицам общины проходили оркестры, игравшие джаз. Их парады стали необходимой частью любой праздничной программы. Со временем недоверие исчезало.</p>
<p>
Вот так — медленно, но верно — переселенцы из Италии стали выбираться из нищеты.</p>
<p>
Иммиграция к тому моменту поднялась до высшей точки. Следующие потоки беженцев, опираясь на опыт тех, кто уже обосновался на Корсике, быстро принимали новую действительность и понемногу получали понимание старых обитателей Альбиона. Появилось новое название — «корсиканские скотты», что вызывало в них ещё большее чувство самоуважения и убеждённость в равноправии с уроженцами Альбиона.</p>
<p>
К 151 году финансовое положение населения Корсики укрепилось настолько, что многие из её жителей с гордостью говорили о себе, как о состоятельных людях, а некоторые сумели обойти своих шотландских компаньонов по бизнесу. А ещё через некоторое время избранные корсиканцы завоевали известность и на Альбионе как ученые, конструкторы, архитекторы, спортсмены и музыканты.</p>
<p>
На протяжении всей своей истории корсиканцы устанавливали контакты с отдельными бизнесменами, политиками и представителями общественных организаций.</p>
<p>
Альбион больше не был нужен им — началась война, которая длилась добрых пять лет, пока Альбиону не пришлось пересмотреть свои и корсиканские права, а Объединённое Королевство Земли не превратилось в Земное Содружество.</p>
<p>
Отношение к корсиканцам, впрочем, изменилось далеко не везде — Доминико отлично знал это по себе. Годы ранней молодости он провёл на Альбионе, и даже сидел там в тюрьме. Это было ещё до войны. И совсем недавно он надеялся, что с Альбионом и его комиссарами Аргайлами можно будет найти общий язык. Оказалось — нет.</p>
