<p>

 «В целом свете дворянские поколения пользуются правом высшего уважения от всех иных сословий, но за то они, отстаивая в военных трудах и огнях битв, защищают свои государства, прославляя их и себя» - добавил он. Так разговор был окончен, а судьба Николая раз и навсегда решена.</p>

<p>

Впрочем, он не жалел о доставшемся ему пути никогда. С одиннадцати лет, когда, поехав с родителями в столицу на зимние праздники, он увидел на центральной площади развод полков и юного знаменосца, идущего впереди войск, он мечтал о том, как когда-нибудь так же точно будет нести знамя и он. Этого, правда, не произошло, потому что пехота оказалась родом войск недостаточно престижным по мнению его отца. Зато ему замечательно подошла эскадрилья Крылатых.</p>

<p>

Крылатые имели славу бойцов, не терявшихся ни при каких обстоятельствах, действовавших всегда быстро, напористо и легко. И хотя Николай никогда не задумывался, есть ли подобные качества у него, он отлично видел, что ими обладают многие из его товарищей по эскадре.</p>

<p>

Все они с момента поступления в кадетский корпус обучались не столько положенным почётным гвардейским полкам, расквартированным в столице зимой и летом, владению холодным оружием и верховой езде, сколько пилотированию малых кораблей и стрельбе. Впрочем, первые два вида воинских искусств тоже занимали в их подготовке своё место.</p>

<p>

Поднявшись с рассветом, а зимой – задолго до него, Николай вместе со всеми своими соратниками начинал приводить в порядок корабль. Заливал маслом каждую щель последовательно от кабины к хвосту - сначала по левой, затем по правой стороне. Потом проверял топливо и, наконец погладив по борту, накрывал утеплённой тканью – чтобы не замёрзли масло и горючее, потому что температура в Шлиссельбурге зимой падала далеко ниже нуля.</p>

<p>

Затем только шёл умываться и завтракать, на что ему давался ещё час. Бриться каждый день никто не заставлял – полковой цирюльник обслуживал всех раз в три дня. Однако Николай - или, как называли его здесь, Николя – предпочитал оставаться в форме всегда.</p>

<p>

Завтрак состоял, как правило, из чая с хлебом, к которым иногда добавлялись каша или щи. Оплачивался он - как и всё продовольствие и обмундирование - из жалования, которое было не особенно велико, так что те, кому не помогала родня, пытались подрабатывать на стороне.</p>

<p>

Часам к десяти утра пилоты возвращались в ангар, чтобы занять места в звездолётах и поднять их в воздух. Далее начинались учения: в открытом небе отрабатывались построения или же под специально для этого отведённым высоким куполом - индивидуальные навыки.</p>

<p>

Учения заканчивались к двенадцати часам, звучал сигнал к обеду. Но прежде чем отправиться в столовую, каждый повторял утренний ритуал: полная проверка систем корабля. На обед снова каждый получал тарелку щей – с салом и говядиной или с постным маслом. Если у кого-то из Крылатых находились деньги, то обедать отправлялись в город: с бутылкой пива в трактире на Центральном проспекте или с вином и десертом - на восточном. До шести вечера пилоты были свободны, и те, кто не занимался подработками, возвращались в казармы чистить оружие и амуницию или, напротив, шли гулять. Угощались продававшимся на Шлиссельбургских улицах мармеладом и пили шампанское по два рубля, при том, что фунт кофе стоил сорок копеек.</p>

<p>

Эти прогулки Николя любил особенно, как и вечерние посиделки за карточным столом. Здесь не надо было изображать из себя ничего. Фанфаронство, надутость, чванство и высокомерие считались смертным грехом.</p>

<p>

К шести часам нужно было возвращаться назад – в казармах играли сигнал к ужину и к еще одной проверке кораблей. Процедура в этот раз предусматривала и проверку систем тревоги на случай неожиданного вылета. Затем делалась перекличка состава, и в девять вечера трудовой день подходил к концу.</p>

<p>

Зато в офицерском собрании раскладывались ломберные столы, обтянутые зелёным сукном, и начинали играть. Через час уже пол устилали брошенные неудачливыми понтёрами и банкомётами колоды. Играли не из-за денег – всё равно выигравший на следующий день покупал шампанское на всех. Играли, чтобы провести время, посмеяться и поговорить, и эти вечера казались Николя во много раз веселее светских балов.</p>

<p>

Балы он не любил, благо их и не было толком в декабре.</p>

<p>

Были ещё и другие вечера, когда, собравшись в устланной коврами комнате, офицеры разжигали в её центре огонь и ставили на него сосуд, в котором смешаны были сахар и ром. Кругом садились в несколько рядов пирующие с пистолетами в руках. Когда сахар таял, в сосуд вливали шампанское. Получившийся напиток заливали в дула пистолетов, а затем начиналась попойка. Музыканты, нанятые и спрятанные за стеной или под окном, трубачи и песенники начинали играть, так что музыка, казалось, доносилась со всех сторон.  Однако даже во время таких попоек никто не забывал про старшинство. И если звучал приказ старшего по званию – младший тут же бросался его исполнять.</p>

<p>

С началом нового года, впрочем, начался и сезон балов, которые Николя вовсе не горел желанием посещать. Всё чаще он оставался в одиночестве по вечерам и всё больше думал о том, когда получит новый, серьёзный приказ. В столице, несмотря ни на что, он чувствовал себя бессмысленным и бесполезным. Ему хотелось на фронт. Вспоминал он и ту недолгую встречу, с которой новое, тягучее и безнадёжное чувство поселилось в нём. Он так и не смог узнать, кем был тот офицер, с которым он разговаривал в Галерее Героев и которого не видел ни разу после того. Понимал только, что тот стоит в иерархии флота несравнимо выше него, и потому встретиться им вряд ли суждено.</p>

<p>

В марте, когда начались перемены погоды, и то и дело стал стаивать и снова выпадать снег, Николя заболел и тогда же получил письмо. Мать уговаривала его хоть ненадолго вернуться домой. Отпросившись у офицера под предлогом болезни, он отправился в поместье в тот же день.</p>

<p>

 </p>

<p>

На юге, где располагалась усадьба Троекуровых, было куда теплей, и деревья уже покрылись первой листвой. Ещё с воздуха, подлетая к знакомым местам, Николя увидел очертания озера, на котором проводил целые дни до того, как начал служить. Далеко к горизонту убегала озёрная гладь, перемежаемая островками скалистых шхер. Вдоль северного берега тянулись стройными колоннами грациозные корабельные сосны, зато юго-западный представлял из себя песчаный, покрытый дюнами пляж, где Николя любил бегать и купаться с дворовыми мальчишками по вечерам. Ему внезапно стало так легко, что, едва опустив корабль на заднем дворе, он соскочил на землю и бегом побежал к крыльцу. Отец сидел в гостиной и, кажется, так скоро его не ждал. И одарил сына удивлённым взглядом, и приподнял брови, так что Николя сразу подобрался и, с трудом сдерживая улыбку, отвесил торопливый поклон.</p>