Никто собрата не предаст,

Где только Черников Василий

На надувательства горазд;

Где Трубецкой, в проказах чванства,

Всех наглой роскошью дивит

И, к славе дряхлого дворянства,

Жену шутами веселит,

И, мужиков лишая крова,

Бросает деньги круглый год;

На лбу написано два слова:

«Аристократ и идиот!» <…>

Глядит Шидловский либералом,

Крестьян считает за детей,

И в то же время за бокалом

Читает речи в честь плетей.

А вот и он, Наумов Павел,

В среде дворянской – медный лоб,

Себя повсюду он прославил,

Как мракобесец и холоп. <…>

А вот Бестужевых два братца,

Димитрий, словно Голиаф,

Готов на выборах подраться,

У Борушенки всё пожрав.

Другой же брат достоин брата:

Он мысли здравой вечный враг.

Но стоит пули и булата

Его классический кулак.

А дядя их – старик мудрёный:

Прислуге челюсти ломал

И в то же время пред иконой

В углу акафисты читал. <…>

Конечно, эти рифмованные стихотворные строчки написаны порой чересчур резко, но в них сквозит страстное стремление поэта вытащить на божий свет явные и неявные пороки своего времени. Дремучесть нравов, хамское отношение к «низкому люду», безудержная корысть – это была реальность той эпохи, и она существовала практически повсеместно в России. А симбирянам досталось больше всех потому, что жизнь и всю подноготную этого города и всей губернии Дмитрий Дмитриевич знал досконально. И эти отчаянные стихи наверняка будили в будущем Ленине чувства удивления, что такое возможно средисвиду уважаемых людей. Но затем зрело и понимание, что жизнь вокруг – не такая уж простая и однозначная штука, что за пышными мундирами и эполетами должностных и прочих важных лиц часто скрываются лицемерие, жестокость, несправедливость, воровство и постыдное пренебрежение интересами людей и даже государства.

Весьма характерным в этой связи представляется замечание одного из новых биографов Ленина – Льва Данилкина: «Литература на всю жизнь осталась для него не менее адекватным способом «расшифровки» действительности, чем естественные науки; и если старший брат изучал мир, исследуя под микроскопом повадки кольчатых червей, то младший готов был реконструировать мировое устройство, копаясь в образах и символах сначала «Илиады» и «Одиссеи», а затем Чернышевского и Толстого; первые навыки расшифровывать литературу и обнаруживать в ней признаки социальных кризисов ВИ получил именно в гимназии».

Безусловно, годы, проведённые им в первоклассной по тем временам Симбирской мужской классической гимназии, сыграли исключительную роль в становлении его личности. Несмотря на большую нагрузку и строгую дисциплину учиться ему нравилось. По воспоминаниям одноклассников Владимир Ульянов был весьма прилежен в учёбе, но сдержан в приятельских отношениях, хотя всегда проявлял внимательность и корректность к окружающим, всегда откликался на просьбы помочь с выполнением уроков. Обладал прекрасной памятью, любознательностью, полемическим даром, высокой работоспособностью. Однако были и непредсказуемость, и взрывной характер, впрочем, они сохранялись в нём до конца его дней. При этом был примерным учеником, умевшим организовать своё время, пользовался уважением не только сверстников, но и преподавателей. Его собранность, выдержка, способность быстро реагировать на неожиданности вызывали уважение и даже зависть со стороны одноклассников. Так, к примеру, один из них – А.Н. Наумов (будущий министр земледелия в царском правительстве) вспоминал о характерной ситуации, когда в ходе подготовки к экзамену по словесности им дали задание на тему «Характеристика Бориса Годунова по произведениям Пушкина». Все долго и упорно готовились, волновались о том, чтобы успешно справиться с сочинением. Но неожиданно среди гимназистов прошёл слух, что из округа к дню экзамена пришлют новые темы. «Растерянности нашей не было конца – пишет Наумов. – Спокойнее всех был Владимир Ульянов, не без усмешки поглядывавший на своих встревоженных товарищей: очевидно, ему, с его поразительной памятью и всесторонней осведомленностью, было совершенно безразлично».

В классической гимназии очень много времени уделялось изучению древней мировой истории, а также латинского и греческого языков. Немалая роль в формировании мировоззрения Владимира Ульянова принадлежала Фёдору Михайловичу Керенскому, который много лет возглавлял гимназию. Как вспоминал А.Н. Наумов «он был директором активным, отзывчивым, во все вникавшим, за всем лично наблюдавшим… Враг лжи и притворства, Керенский был по существу человеком добрым и справедливым. Образованный и умный, он являлся, вместе с тем, исключительным по своим способностям педагогом. Мне посчастливилось попасть в классы пятый и шестой, в которых, помимо директорства, он нёс обязанности нашего воспитателя, одновременно состоя учителем словесности и латинского языка…Свои уроки по словесности он, благодаря присущему ему таланту, превращал в исключительно интересные часы, во время которых с захватывающим вниманием заслушивались своим лектором, для которого в эти часы не существовало никаких официальных программ и учебников с обычными отметками чиновников-педагогов: «от сих до сих». Благодаря подобному способу живого преподавания, мы сами настолько заинтересовывались предметом русской словесности, что многие из нас, не ограничиваясь гимназическими учебниками, в свободное, время дополнительно читали, по рекомендации того же Федора Михайловича, все относившееся до родной словесности. Девизом его во всем было: «поп multa, sedmultum» («не много, но многое»). Так он требовал при устных ответах, того же он искал и при письменных сочинениях, к существу и форме коих он был особенно строг. Благодаря этому Федор Михайлович приучил мыслить много, но высказывать и писать лишь экстракт продуманного в краткой, ясной и литературной форме».

Очень любили гимназисты и уроки латинского языка, на которых они вместо зазубривания грамматики усваивали язык при чтении классиков. «Он не задавал нам известные уроки, а, приходя в класс, брал сочинения Овидия Назона, Саллюстия, Юлия Цезаря или др. и давал кому-нибудь читать а livreouvert (с листа, экспромтом), лично помогая, когда нужно, переводившему, и попутно объясняя содержание читаемого в таких увлекательных рассказах и ярких красках, что все мы в конце концов сами напрашивались на подобное чтение. Вместо мертвечины, получался интересный живой предмет ознакомления с древней Римской историей и литературой по подлинным источникам». И всё же для многих одноклассников, особенно языки, представляли большую трудность. А вот Володе с его развитой памятью они давались легче. С удовольствием он приобщался и к истории Римской империи, Аттики. Знакомство с творениями великих философов, изучение форм государственного устройства, перипетии политической борьбы тех эпох – всё это оставило заметный след в его памяти и, в определённой мере, повлияло на разработку им, в дальнейшем, плана переустройства российского государства.

Кроме чтения, гимназических впечатлений и общения со сверстниками, с преподавателями самым прямым образом на формирование мировоззрения Владимира влияла и окружающая действительность.