Вот так и шло время детства и юношества Владимира Ульянова, когда семья, обстановка, окружение, друзья, с кем постоянно общался, оказывались для него как раз тем определяющим фактором и судьбоносным временем, когда в глубинах души закладывались основы его характера, духовного мира, мировоззрения.
Что читал, о чем размышлял юный Владимир Ульянов
Читать Владимир любил, и для этого у него были практически идеальные условия для того времени. В дом Ульяновых регулярно по подписке, кроме взрослых журналов «Современник», «Отечественные записки», «Искра», «Вестник Европы»,приходили детские журналы и книги. Кроме семейной библиотечки он, как и другие дети, пользовался городской Карамзинской библиотекой. Множество интересной литературы также попадало в его руки, когда семья приезжала в Кокушкино, где находилось небольшое имение отца Марии Александровны. Среди любимых у Владимира были книги о природе и животных, произведения Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Гоголя, Майн Рида, Фенимора Купера, Бичер-Стоу и других русских и зарубежных классиков. Книгами Пушкина зачитывался, а, судя по его будущему отношению к священнослужителям, его особенно впечатлила несуразной жадностью сказка «О попе и работнике его Балде».
Кумирами Володи надолго оставались индейцы, их романтические образы, близость к природе. Их мужественная борьба против колонизаторов вызывала в формирующейся душе Володи живой отклик и искреннее сопереживание. Скорее всего, именно в то время он стал задумываться о борьбе добра и зла в этом мире. Его русский разум не мог согласиться с тем, что«убийство дикаря»–это подвиг, или с тем, что краснокожие отличаются от зверей только хитростью, и что совсем не грешно снять с них скальпы, за которые ещё и деньги можно получить. Образы Натти Бампо, Чингачгука, Ункаса, Твердого Сердца прочно поселились в его сердце, и совсем не случайно он потом довольно долго в своих посланиях использовал пиктографическое письмо индейцев.
Не меньший эмоциональный отклик у него вызвал и роман «Хижина дяди Тома». Жестокая судьба рабов в США, о жизни и страданиях которых талантливо и ярко рассказала Гарриет Бичер-Стоу, были для его молодого сердца откровением. Он, конечно, знал, что и в России всегодва десятка лет назад тоже покупали и продавали крепостных крестьян. Но о возможности таких изуверств по отношению к людям, как описывалось в книге, он даже не подозревал. И эти новые знания стали жгучей каплей, которая упала на его душу.
Еще учась в гимназии, парень начал брать в руки труды А.И. Герцена, Н.А.Добролюбова, М. Е.Салтыкова-Щедрина, Д.И. Писарева, повышенный интерес вызвал и роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Позже, правда, он признавал, что тогда прочитанное не вызвало в нём большого отклика, но имя Рахметова, как и реального народовольца той эпохи С. Нечаева, он запомнил крепко. И не только запомнил, но и стал внимательнее всматриваться в окружающую действительность, соотносить с Рахметовым себя. Спустя годы, деятель революционного движения меньшевик Н.В. Валентинов (Вольский) в своей книге «Встречи с Лениным» вспоминал о состоявшейся в 1904 году в Женеве общей беседе, в которой речь зашла об этой знаменитой книге. Владимир Ильич очень резко отреагировал на нелестные слова о произведении Чернышевского и изложил свою позицию о романе: «Он … увлек моего брата, он увлек и меня. Он меня всего глубоко перепахал. Когда вы читали «Что делать?». Его бесполезно читать, если молоко на губах не обсохло. Роман Чернышевского слишком сложен, полон мыслей, чтобы его понять и оценить в раннем возрасте. Я сам попробовал его читать, кажется, в 14 лет. Это было никуда не годное, поверхностное чтение. А вот после казни брата, зная, что роман Чернышевского был одним из самых любимых его произведений, я взялся уже за настоящее чтение и просидел над ним не несколько дней, а недель. Только тогда я понял глубину. Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь. Такого влияния бездарные произведения не имеют…».
Очень интересную мысль высказал и писатель Владлен Логинов. Рассуждая о мотивах интереса Владимира Ульянова к революционной деятельности, он воспроизводит мысль Чернышевского о том, что нельзя обрести истинного душевного комфорта, если ты не осознал неразрывности личных интересов с общественными. Если душа твоя не сопереживает, не разделяет судьбы своего отечества, если ты выгораживаешь свою жизнь из общего поля жизни своего народа и уходишь от «дел общественных». Ибо, как считал Чернышевский, без таких дел жизнь есть не что иное, как «злоязычная пошлость или беспутная пошлость, в том и другом случае – бессмысленная пошлость». Заметил ли эту мысль романа Владимир? – спрашивает сам себя писатель. – Видимо, да, ибо много лет спустя, как бы подводя некоторые итоги, в письме И. Арманд он оценил их именно по этой шкале и написал, что судьбой его стала прежде всего борьба против пошлости – пошлости самой жизни, пошлости политиков, пошлости оппортунизма… И, как результат, – «ненависть пошляков из-за этого».
Взрослый Ленин подчёркивал, что «Величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером, но и другое, ещё более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти, какими способами и средствами добиваться её осуществления. Пред этой заслугой меркнут все его ошибки, к тому же виноват в них не столько он, сколько неразвитость общественных отношений его времени». Некоторые исследователи биографии Ленина утверждают, что во время каникул старшего брата в 1886 году Владимир видел, а, возможно, и листал запрещенные издания, которые тот тогда привёз с собой.
Впечатления от чтения многих книг часто бывали яркими и долго не отпускали его воображение. Судьбы героев, обстоятельства их жизни, приключений, подвигов будили мысли и желание быстрее включиться во взрослую жизнь и сделать что-то важное и полезное.
Наверняка в руки гимназиста Ульянова в 1880-х годах попадали и периодические издания для взрослых, в том числе номера журнала «Гудок», где публиковались острые сатирические стихи и пародии уже тогда знаменитого симбирянина Д.Д. Минаева. И даже если этот журнал не приходил в дом Ульяновых, то рукописные списки этих популярных в губернии минаевских произведений, которые во множестве циркулировали в городе, не читать он не мог. А они по своему характеру и содержанию были похлеще фельетонов на страницах журнала «Крокодил» советских времён. Так, к примеру, в стихотворении «Уездный городок» следующим образом описываются реалии тех лет в городах империи. В том числе и в Симбирске:
В нашем городе жизнь улыбается
Прощелыгам одним да ворам;
Что ни шаг – то душа возмущается,
Как пойдешь по уездным дворам.
Залита грязью площадь базарная,
И разбитый гниет тротуар;
Здесь нередко команда пожарная
Прикатит без воды на пожар.
Всё начальство пропахло здесь взятками.
Всем берут – что кладут на весы:
Ситцем, сахаром, чаем, лошадками
И, пожалуй, куском колбасы…
А в поэме «Губернская фотография», списками фрагментов которой также зачитывались в городе, «суровым языком поэта», как заметил бы В.В. Маяковский, был высвечен целый рой пороков их конкретных носителей, что весьма наглядно даёт представление о качестве общества той поры. Вот только несколько выдержек из неё:
<…>Пою тот край, где на сто милей
