Я приблизился к окну и, дрожащей рукой вцепившись в подоконник, отодвинул занавеску. Сквозь мутное стекло окружающий мир воспринимался как сквозь толщу воды, свет, падавший с улицы, не мог рассеять полумрак комнаты. Я прижался лицом к стеклу и выглянул во двор. У крыльца был припаркован автомобиль Ксавьера. Ухия, опираясь на услужливо выставленную руку водителя, забиралась на заднее сиденье. Уже когда моя жена скрылась в салоне, я мог ещё с минуту созерцать длинные, извивающиеся по земле щупальца, после чего исчезли и они, и дверь за Ухией захлопнулась.

Я должен бежать из этого дома. Я не знаю, кто именно находится сейчас в сознании моей жены, и никогда не узнаю, учитывая окружающую меня атмосферу лжи. Одно из двух: или это и в самом деле Ухия, и тогда Ксавьер затаился, дожидаясь нового подходящего момента, или моей женой управляет её отец, и тогда мне необходимо, пока не поздно, спасать свою жизнь.

Но куда я мог пойти в этой деревне? Я сын Ксавьера и муж своей сестры, которая является жрицей Дагона. В Имбоке нет ни одного жителя, который не знал бы меня в лицо, - у них было достаточно возможностей, чтобы хорошо запомнить чужака, потревожившего покой деревни. Вся Имбока собралась у алтаря Дагона в день нашей свадьбы с Ухией. Потом я, принуждаемый Ксавьером, неоднократно появлялся на их торжественных богослужениях. В этой проклятой деревне все без исключений были ознакомлены с тем, как выглядит Пабло Камбарро. А учитывая тщательно скрываемую ненависть ко мне, чужаку, рожденному за пределами Имбоки, при любой попытке прятаться в деревне сектанты выдадут меня Ксавьеру без каких-либо колебаний.

Я могу уйти в горы. Но хватит ли у меня сил, чтобы преодолеть хребет в одиночку? Это путешествие даже при самом благоприятном раскладе представлялось мне весьма трудной затеей, браться осуществлять которую без необходимого снаряжения и запасов провизии означало обречь себя на гибель от холода и истощения. Сборы же, в свою очередь, вызвали бы подозрение и моментально раскрыли Ксавьеру мой план.

Как бы то ни было, я не намеревался сдаваться. Моя жизнь в Имбоке начиналась с того, что я боролся против сумасшедших сектантов, расправившихся с Ховардом и отдавших Вики и Барбару своему ненасытному богу. Я был намерен раз и навсегда положить конец господству подводного племени. Не знаю, как бы я смог это осуществить, учитывая, что я был всего лишь чужаком, не подготовленным к подобным испытаниям человеком с другого континента. Там, у колодца, я не успел спасти Барбару, не успел даже убить самого себя – Ухия увлекла меня под воду. А потом она плыла рядом со мной мимо алтаря подводного бога, которому мне ещё предстояло принести несколько последовательных клятв. Тогда я был больше человеком, чем сейчас.

Принадлежность к подводному племени и родственная связь с потомственными жрецами Дагона вовсе не сделала меня лояльным к этой секте. Я по-прежнему считал и до сих пор считаю, что и сами Глубоководные, и их потомки, продукт вырождения человеческой расы от противоестественных связей с морскими жителями, должны исчезнуть с лица земли. Их кровожадному богу, их проклятому золоту из моря нет места на этой планете. Однако последние события несколько изменили расстановку сил на поле, вынуждая меня оставить бесплодную борьбу и стать едва ли не союзником тем, кого я ненавидел всем сердцем. И мне, и подводному племени противостояло нечто, пришедшее из неведомых глубин космоса. У нас не оставалось иного выбора, кроме как сообща сражаться против демонов Порога, существ, о природе которых я не знал практически ничего.

С кем я мог поделиться своими мыслями? Открываться Ухии было опасно – я знал, что Ксавьер имеет доступ к её сознанию, а значит, все мои планы могли стать ему известными. С прочими обитателями деревни у меня не сложилось не только дружеских, но даже нейтральных отношений: они терпели меня и держали свою враждебность при себе лишь потому, что я был сыном Ксавьера Камбарро. Единственным, кто хоть как-то подходил на роль моего доверенного лица, оказывался всё тот же пастор Хорхе, с которым мы совершили наше путешествие в горы. Хорхе был в курсе чужого голоса, что посещал меня последнее время, он видел химеру, балансирующую на длинных щупальцах в голубоватом свете грибной поросли, и слышал то кощунственное заклинание, отзвуки которого до сих пор вызывают у меня нервную дрожь. Заклинание, которое Орфео Камбарро, по всей видимости, готовый к такому повороту событий, отбил Нисходящим узлом. Несмотря на то, что именно Хорхе нанес мне в ту ночь роковой удар, иного выхода у меня не было.

К тому же я твердо решил смотреть правде в глаза. Если я не сумею выяснить причину того удара, смыкающееся вокруг меня кольцо непонимания сожмется ещё сильнее. Я должен знать, смогу ли хотя бы в малой степени доверить священнику свои мысли. Не спрашивать и не ждать ответа, но постараться понять сам. В Имбоке я мог рассчитывать только на себя.

Насколько я успел уяснить ежедневное расписание дел местных жителей, сейчас они все собрались на дневную службу. Туда же уехала и Ухия. Она никогда не пропускала служб, проходивших или в церкви Ордена Дагона, под которую сектанты переделали старый костел, или на высоком каменистом берегу, откуда почти век назад впервые под экстатические завывания толпы был сброшен в воду золотой амулет. Во время ежедневных служб моей жене не нужно было исполнять свои обязанности жрицы. Ухия сидела среди толпы уродливых соотечественников и молилась вместе со всеми, слушая, как Хорхе читает длинный монотонный текст. Я был единственным, кто, присутствуя на их коллективных богослужениях, не понимал ни слова из речи священника, обладавшей столь хорошо знакомыми мне интонациями: голос Хорхе напоминал шелест волн и их ритмичные удары о выступающие из воды чёрные рифы.

Все прочие этот текст понимали, и в нужных моментах тихое сопровождающее пение сектантов прерывалось слаженными выкриками. Подобное времяпрепровождение могло длиться часами. Я вовремя сообразил, что большинство слуг, постоянно отиравшихся в особняке, тоже отправились молиться, а потому я мог выскользнуть из дома практически незаметно. Странно, но с уходом Ухии я стал чувствовать себя немного лучше, кажется, силы понемногу возвращались ко мне. Разумеется, не следовало забывать об обыкновенной осторожности, ведь я не хотел, споткнувшись на лестнице, загреметь вниз и переломать ноги. Мне нужно было в целости и сохранности добраться до пастора, который жил почти у самого берега.

Наконец я смог подняться на ноги. Внимательно следя, чтобы на пути не попадалось никаких препятствий, я вышел из комнаты и оказался в уже знакомом мне коридоре, тускло освещенном единственной лампочкой. Двери с тихим стуком закрылись за моей спиной. На миг мне показалось, что разумные амфибии, занимавшиеся на выпуклых барельефах какими-то не знакомыми мне видами деятельности, искоса поглядывают в мою сторону. Узоры на дверях, созданных из металла, неожиданно заменившего здесь мрачное золото из моря, выглядели пугающе живыми. Я отвернулся от них, резко отсекая себя от всего, что могло связать меня с Ксавьером, и зашагал к скрипучей лестнице на первый этаж.

Как я и предполагал, в доме не было ни души. Я беспрепятственно выбрался во двор. Из расположенного в стороне гаража доносились булькающие голоса – очевидно, там продолжали трудиться нанятые Ксавьером механики. Стараясь не производить лишнего шума, дабы не привлечь их внимание, я вышел из ворот и отправился по центральной улице к прибрежным кварталам. Я намеревался дождаться священника у него дома: бродить по деревне с моей стороны было бы верхом неблагоразумия, а потому даже сейчас я стремился держаться в тени и не привлекать к себе внимания. Разумеется, мне, одному из немногих человеческих существ среди целой колонии рыбьих морд, это было не так-то просто, но какие у меня были варианты?

Чем ближе я подходил к берегу, тем удушливее становился рыбий запах, идущий от моря. Со стороны церкви до меня доносилось слаженное пение, перекрываемое голосом пастора. На улицах не было ни души, в часы служб Имбока будто вымирала, и всё же я не мог избавиться от ощущения постоянного преследования. Незаметно оглядываясь назад, я, однако, каждый раз убеждался, что я – единственный, кто находится сейчас не в церкви.