***

Иногда у них были спокойные дни, когда можно было пить кока-колу в перерывах и лениво подсчитывать воздушных змеев с бессмысленными лозунгами. В конце концов, Джорджия славилась именно этим: кока-колой* и пронзительно голубым небом. А иногда у них были тяжелые дни, когда приезжали машины скорой помощи и крик толпы становился невыносимо громким. И чем дольше они держали оцепление, тем чаще слышались сирены неотложек.

Боб Стуки растворился, словно его и не было. Он избегал Граймса и не задал ни одного вопроса, когда капитан негласно сделал своей правой рукой Цезаря Мартинеса. Латинос носился между рядов, выкрикивая своим зычным голосом приказы, он был повсюду, разгоряченный и злой.

Затянувшийся митинг — эта мини-революция в бутылке — выматывал не хуже войны. И Граймс знал, кому сказать «спасибо». Он следил за Стуки, а тот следил за ним. Находя время вырваться из тисков капитанских приказов, Боб терялся где-то на задворках оцепления, легко проскальзывая между копов и митингующих. Все, что он делал, так это показывал нужные бреши тем, кто подстрекал это феерическое восстание народных масс.

С каждым днем оно действительно все больше подходило под слово «феерическое»: шум уже не стихал, повсюду мелькали искры, кто-то жег просмоленные тряпки в кованых урнах, а топот ног и гром голосов наконец достигли своего единства, раскатисто проносясь по всему центру Атланты. Рик уже не считал, сколько раз его шлем столкнулся с мусором, камнем или наполненной песком бутылкой. У них у всех звенело в ушах, расцарапанная в незащищенных местах кожа саднила, иногда нарывала, ноги были бурыми от синяков, а шеи немели от постоянного напряжения даже у самых крепких. Однако не зря S.W.A.T. обходился государству так дорого: они терпели и стояли, привыкшие к этой бесконечной пытке, как привыкают акробаты по сто раз на дню вышагивать по канату перед жадной до зрелищ публикой.

— Капитан!

Мартинес подбежал к нему, едва не ударившись грудью о грудь. Его черные глаза встревожено блестели, но стоило им встретиться со взглядом капитана, как вся горячка вмиг испарилась. Мужчина дернул плечом и коротко отдал честь.

— Да?

— У нас проблемы. Я подсчитал жертв на наших квадратах, там полный пиздец. У Оскара и Уилсона то же самое. Если так пойдет и дальше, то придется терпеть под боком Национальную гвардию. Не знаю, когда власти решат ее вводить.

— Пострадали только гражданские?

— Да, еще пара наших ребят, но ничего особенного, переживут.

Цезарь помотал головой, уставившись себе под ноги.

— Капитан, что происходит? Нас кто-то сливает? Как-то слишком гладко все складывается для этих, — он дернул подбородком в сторону толпы.

— Остальные что-нибудь заметили?

— Пока нет. Но Оскар скоро догадается, что дело нечисто. Кто-то кого-то купил или в чем проблема?

— Можно сказать и так. Ладно, — Граймс хлопнул мужчину по плечу, — Остальным ни слова. Я разберусь.

— Вы знаете, кто в этом замешан?

— Да.

Рик знал, что если так продолжится и дальше, то по возвращению домой его опергруппа потеряет нескольких членов или даже половину. Чемблер найдет козлов отпущения, возможно, забросит удочку о переводе самого Граймса. Это знал каждый из его подчиненных, с них всегда спрашивали больше всех. Глядя на окровавленные лица людей, которых медбратья силком вытаскивали из этого водоворота толкающихся тел, Рик со злостью щелкнул застежкой на ремне.

— Капитан?

— Что-то еще, Мартинес?

— Спасибо за доверие.

— Ты заслужил.

Его сын сдал последний экзамен. Граймс знал наизусть, во сколько они начали заполнять тесты и во сколько сложили ручки. В этот момент его шлем столкнулся с тяжелым бруском, брошенным откуда-то из пестрой мешанины людей. Но Рик знал, что сын справился, знал даже без вестей из дома, а потому треснувшее в районе глаз стекло он заметил лишь когда расстегивал форму.

Он звонил домой каждый вторник и четверг — почему-то именно эти дни, словно по неведомой никому закономерности, оказывались самыми изматывающими. Но Граймс звонил, и пускай он отправлял Карлу сообщения и даже оставлял пару фраз на автоответчик, его застала врасплох странная необходимость услышать голос Нигана.

Такого прежде никогда не было: Граймс впервые заметил за собой столь острую потребность в человеке, с которым его связывали совсем иные узы, нежели с детьми. Он никогда не звонил Лори во время подобной части своей работы, и даже Кэрол получала вести непосредственно из штаба, не от него.

Ему было тревожно и вместе с тем волнительно, и чтобы справиться с этим чувством, он сам решил, когда и во сколько наберет тот самый номер, который знал наизусть. Это напомнило ему о самом начале их встреч, когда Рик негласно установил график посещений тогда еще просто психотерапевта по имени Ниган. Кросс не противился этому распорядку и никак его не поощрял — ему было наплевать, во сколько и в какой момент он получит то, чего хотел.

Вот и теперь Ниган не удивлялся ни одному звонку, что мог случиться в самый разгар дня, но обычно — далеко за полночь, порой и под самое утро. Рик снова не знал, что говорить и что он хотел сказать на самом деле. Кросс всегда брал трубку, а Граймс всегда молчал и скомкано прощался после пары общих фраз.

Но этой ночью все было по-другому.

Они стояли, прижимая высокие щиты друг к другу. В лицо уже который час летел щебень, просыпаясь сверху через их плотный ряд. Мелкие камешки беспрестанно стучали о крепкий пластик, однако кругом было так громко, что бойцы чувствовали лишь вибрацию — никаких звуков уже давно не существовало. То тут то там вспыхивали бьющиеся бутылки с зажигательной смесью, воняло спиртом и керосином.

Внезапно человеческая махина всколыхнулась и навалилась всем весом на щитки. Справа от Граймса послышался глухой вскрик — Тайриз завалился на одну ногу, закусив губы едва ли не до крови. Он неминуемо кренился, словно потерял опору. Рик бегло глянул вниз и понял, что его нога или вывихнута или сломана. Капитан потащил тяжеловесного бойца назад, позволяя ему упасть на свою спину. Саша — его сестра — подстраховала Граймса и они выдернули Тайриза из плотной цепочки. На их месте ряд тут же сдвинулся, словно ничего и не было.

— В медпункт его! Живо! Снимите наколенник!

Тяжелый и высокий мужчина сброшен на тряпичные носилки. Тайриз был настолько огромным, что на мгновение Рику показалось, будто носилки не выдержат, порвавшись прямо под ним.

— Капитан! Куда вы?!

Граймс не ответил, стремительно протискиваясь среди полицейских и бойцов. На этот раз он нашел его, едва ли не поймал за руку: Стуки только собирался нырнуть в толпу, стянув с себя бронежилет и тяжелую защиту. Он никак не мог найти подходящего момента, чтобы проскользнуть между напирающих тел: мужчина покачивался на пятках, словно брал разгон, но спасительной бреши так и возникало.

Рик механическим движением снял с головы шлем, после — балаклаву. Не отрывая взгляда от Боба, Граймс достал конопчный телефон и, прослушав пару гудков, с едва заметной улыбкой ответил охрипшему голосу простое «привет».

— Что такое, Рик? — слышно, как шуршит свежее после стирки постельное белье. — У вас там чертовски шумно.

— Да, есть немного.

Граймс снова улыбается, продолжая рассматривать спину своего лейтенанта. Он медленными шагами приближается к нему: уже можно увидеть самые мелкие капли пота на черной шее.

— Ниган?

— Да, детка?

— Хотел бы я… — он просто толкает Стуки плечом. Одно короткое движение — сильный тычок между лопаток — и тот спотыкается, неловко цепляясь за чужие плечи. Но толпа закручивает его, подобно воронке посреди океана и он спотыкается снова. Граймс наблюдает, как его поглощает это обезумевшее столпотворение, как он падает и его топчут десятки ног. Он не умрет, нет — вот Граймс уже махнул свободной рукой, привлекая внимание и посылая первого попавшегося офицера доставать Стуки из толпы. Им придется повозиться, но к этому моменту незащищенная шлемом голова уже наверняка будет хорошенько отбита, а лицо превратится в кашу. Его будут давить, как давят ногами виноград в глубоких лагарах: с остервенением и тяжестью всего веса.